(продолжение разговора)
“Когда вернемся в россию”
А:
Ты рассказывал, что случайно оказался рядом с Борисом в 2004 году, когда он разговаривал по телефону с Украиной. Он тебе, конечно, доверял, потому что близким товарищам юности, как правило, доверяют.Д:
Я был у него в тот день, когда происходили основные события на майдане. И при мне Боря постоянно получал оттуда информацию, каждый час, может быть, чаще, звонил по телефону. В основном разговаривал с Юлией Тимошенко, говорил с ней все время на повышенных тонах, командным тоном: “Да что вы там ничего не можете?! Давай туда людей посылай! Никто на блюдечке не принесет вам власть!” Пару раз разговаривал с Ющенко, уже в совершенно другой тональности.А:
Он сказал, что потратил на это 40 миллионов долларов.Д:
Он однажды сказал: “Я не знаю, как заработать миллион, но я знаю, как заработать миллиард”. Я говорю: “Это как же, Борь?” Он говорит: “Надо быть в политике”.А:
Правда, что к концу жизни у него сентиментальность какая-то прорезалась? Бывает так, знаешь, особенно когда все рушится, все исчезает.Д:
А я уже не общался с ним. Я уже даже на этом суде с ним не общался, я Роме помогал.А:
А Березовский к тебе не обращался?Д:
Нет, Березовский не обращался. Я даже прилетал туда, в Лондон, по судебным делам. Давал показания. И Рома говорит: “Давай пойдем завтра в суд, увидишь Борю, Носову, Колю[231]”. Я говорю: “Обойдусь без этого”.А:
Очень показательно, что самые близкие люди играли на другой стороне.Д:
Ну а что?! Боря меня 20 лет обманывал, даже в мелочах, а Рома мне помог. Когда я начал супы делать, он тут же два контейнера взял на Чукотку. Это было для меня очень большое подспорье. Один контейнер они даже продали, а второй, по-моему, так и не смогли, там народа всего 70 тысяч, а супов в двух контейнерах черт-те сколько. И он мне говорил: “Если еще будешь выпускать, Чукотка для тебя всегда будет полигон”. Кто я ему? И кто я Боре? Сколько я для Бори делал?А:
Ну, в общем, конечно, Бог все видит.елена горбунова(продолжение разговора)
Документы Литвиненко
А:
Я знаю, что суд был большим разочарованием для Бориса и для тебя тоже, насколько я понимаю. Юлик думает, что Боря к суду оказался совершенно не готовым, в отличие от Ромы. Ты как считаешь?Г:
Да, он не готовился, не работал над этим.А:
Элемент безответственности?Г:
Да. Или ощущение своей правоты.А:
А что его больше всего убило? Юлик считает, что дело не в том, что он проиграл, а в том, что английский суд, который он считал самым справедливым в мире, его, так сказать, отымел. Ты с этим согласна?Г:
Тогда нужно начать с начала. Почему он вообще подал этот иск? Как ты знаешь, до 2006 года он вообще не собирался этого делать. Если бы он хотел подать иск, у него было достаточно времени это сделать. А он принял это решение после смерти Литвиненко.Незадолго до смерти, где-то весной, Литвиненко принес Боре какие-то документы, которые свидетельствовали о том, что было заказано убийство Бори. Из документов следовало, что это исходило от Ромы и еще от двух людей. Это было в 1997 году. В ФСБ пришел заказ на Борю. Тогда была первая попытка объединения с ЮКОСом, в результате которой Рома отстранялся вообще от всего руководства. Миша Ходорковский становился президентом компании. И все, Ромы больше там не было.
Литвиненко консультировался здесь с адвокатами по поводу этого дела, он почему-то хотел подавать на них в суд. Каким образом? Я не очень понимаю.
А:
Это история 1997 года. А Литвиненко эти документы притащил в 2006-м, ты говоришь?Г:
Да, потому что когда это происходило в 1997–1998 годах, у Бори было много всяких версий. В 2006 году появились эти документы. Литвиненко консультировался с адвокатами, которые тогда работали у Бори над каким-то делом. Я уже потом нашла письма адвокатов, которые спрашивают: “А что нам делать? К нам ходит Литвиненко”. Я так понимаю, что Боря убедил Литвиненко, что не нужно этому давать никакого хода, потому что это глупо и бессмысленно.А:
Но он поверил?Г:
Мне кажется, он не исключал этого. Но дело в том, что после этого Литвиненко погиб. И Боря это соединил. Он не исключал, что гибель Литвиненко произошла из-за этих документов, которые он показал Боре. И тогда уже после смерти Литвиненко, где-то в начале 2007 года, Боря принял решение, что должен себя защитить физически, потому что смертью Литвиненко ему дали понять, что он следующий. И чтобы себя защитить, он придумал, что просто покажет своих противников. На время суда им точно станет невыгодно его убивать.И когда он проиграл суд, он проиграл свою физическую защиту. Но сохранил себе жизнь. Он продлил себе жизнь на шесть лет. Но потом это, извините, закончилось.
А:
Я знаю, что ты считаешь, что все равно его убили, да. Ты в этом уверена.Г:
Я просто видела записку независимого эксперта, который так считает.А:
То есть ты все увязываешь в одну логическую цепочку?Г:
Я не исключаю. Потому что последующие события тоже ложатся в эту канву.А:
Были же еще какие-то случаи, когда некая новая информация меняла его представление о мире, о том, что надо делать?Г:
Эта история была ударная. Несмотря на то, что Боря отдавал себе отчет в том, как Рома себя повел после его отъезда, он к Роме очень хорошо относился. Он не считал его каким-то заклятым врагом вплоть до смерти Литвиненко. А потом все поменялось.Он хотел вернуться
А:
Как ты считаешь, у него была депрессия? Вот, например, Гольдфарб считает, что у Бори была патологическая депрессия в последние пару лет. Ты с этим согласна?Г:
Пару лет? Офигеть! Не знаю… Что-то я не видела.А:
Говорят, что он антидепрессанты принимал.Г:
Да, после решения суда он пытался справиться с ударом, под который поставил вообще всех, все окружение. И, конечно, он должен был выработать план, как вообще дальше жить в связи с тем, что угроза-то осталась. Он принял решение договориться.А:
Ага. Этим объясняется и письмо Путину?Г:
Я думаю, что за письмом Путину стояло слишком много факторов. В первую очередь у Бори, конечно, был мотив наладить с ним отношения, потому что он уже устал бегать от всех этих проблем. Он хотел вернуться. Тем более что он не считал Путина своим врагом. Он его считал политическим противником. Но Боре не удалось выстроить это политическое противостояние, потому что с той стороны его политическим противником никто не считал. Его считали просто врагом и предателем. Я думаю, что он устал.А:
Но никаких панических атак, депрессии не было?Г:
Нет-нет. Борис, как ты прекрасно знаешь, всегда пытался найти выход из положения. Знаешь, мы с ним вдвоем решили, что это письмо нужно написать.А:
Мне Путин сказал, что было два письма, одно через немца пришло, и другое через Швидлера.Г:
Письмо должно было передаться с одним человеком. Потом Боря стал договариваться с семьей Бадри и с Ромой. У Ромы были некоторые условия, которые он выставил Боре. Он им сказал, что написал письмо и отправил его. Они сказали: “Нет, если мы с тобой договариваемся, давай мы письмо передадим”. Тогда Боря позвонил тому человеку и сказал: “Ты пока попридержи. Я тут договариваюсь немножко по-другому”. И в рамках договоренности с семьей, с Ромой, второе письмо было отправлено 7 октября, в день рождения Путина.А:
Ты полностью читала письмо, ты его помнишь?Г:
Да, оба.А:
Первое я не видел, а второе письмо депрессивное, грубо говоря. Оно очень грустное. Оно написано человеком, который давно разочарован в жизни.Г:
Он устал. Но тем не менее, если ты помнишь, там была такая фраза, что у него есть некоторые идеи и он бы очень хотел хоть как-то поучаствовать в процессах, идущих в стране. Он этим в последнее время и жил. Он все время со мной обсуждал: как, что. Он придумал это, он придумал то…А:
Мне Невзоров говорил, что Боря в последнее время сильно увлекался религией. Это так?Г:
Не в том смысле увлекался, в каком имел в виду Невзоров, скорее всего. Боря хотел сделать такую христианскую доктрину для страны…А:
То есть религию переделать, провести реформацию?Г:
Реформацию, да.А:
Понятно. Ну, у него ум создан для очень больших идей. В политике не получилось, надо заняться религией.Г:
У него были какие-то люди, которые писали эту реформу. У меня остались записки.А:
Православная реформация?Г:
Да, православная реформация. Заготовки есть, если кому-то будет интересно.А:
Это, конечно, очень любопытно. Для меня верить в то, что у Бориса была депрессия, очень трудно. В то же время я верю в английскую правоохранительную систему, и то, что англичане не смогли расследовать убийство, если это убийство, для меня удивительно. А может, я чего-то не понимаю.Рада, что успела сказать многое
А:
Ты о чем-нибудь жалеешь? Что бы ты ему сказала, если бы увидела его сегодня? Мы же разговариваем с теми, кто ушел, все это знают по себе.Г:
Сейчас я жалею только о том, что он не видит детей, какими они стали. Вот этого мне жалко.А:
Ты ему все сказала, что хотела сказать?Г:
Не все, конечно, но очень многое я успела сказать. И я рада, что успела сказать многое.А:
Ты прожила вместе с ним фантастически интересную жизнь.Г:
И очень рискованную. Он подвергал опасности и нас в том числе.А:
А ты бы выбрала тихую жизнь с фермером?Г:
Ну, знаешь, все-таки даже в Англии уже было несколько покушений.А:
Почему об этом ничего не известно широко?Г:
Известно… Боря сам как-то об этом говорил в интервью. Ну, во-первых, он получал письма с угрозами. Во-вторых, я так понимаю, он все равно находился под наблюдением. А иногда приходили спецслужбы, говорили: “У нас есть сигнал, приехал человек. Надо делать то-то, то-то. Надо разделиться”.А:
Это было несколько раз, да?Г:
Да, несколько раз.А:
Какой Боря был муж и отец?Г:
Безответственный. Но детей он обожал. Он ими занимался, когда у него было настроение, когда ему это было очень интересно. Позволял им практически все. Арину[232] вообще просто обожал, она могла делать вообще все, что хотела.А:
Он еще был замечательным сыном.Г:
Да, с Анной Александровной они созванивались практически каждый день. Она обижалась, если он ей не звонил. Вся ее жизнь – это был Боря. Это была отдельная трагедия, когда его не стало, а она еще была жива.Виталий Гринберг