Я же, ввиду воспитания, хотел бы видеть Россию великой. И боюсь, что, если сильное государство и свободная экономика не появятся у нас уже в ближайшие годы, пока живы еще остатки былого величия, не до конца растрачен научно-технический потенциал и не прошла новая (на сей раз фатальная) волна эмиграции, – уже не успеть. И тогда, перефразируя Евгения Замятина, можно будет смело сказать, что у Великой России одно будущее – ее прошлое.
Приложение 2Экономический рост и общественная мораль
Петр Авен
Газета “Коммерсантъ”, № 34 от 29.02.2000
В России – очередная эпоха надежд. Новое тысячелетие, новый президент. В любой стране совпадение подобных событий стимулирует веру в лучшее. Но в России особая, экзальтированная вера в чудо. Владимир Путин – новое русское чудо, концентрация завышенных ожиданий и многолетних несбывающихся надежд. Отсюда и фантастический рейтинг.
Правда, чем больше надежд сегодня, тем глубже разочарование завтра. Как маятник. И чем популярнее обещающий чудо лидер, тем более он ненавидим тогда, когда чудо не состоялось. Не только потому, что обманул, но и потому, что народу стыдно становится своей наивной веры.
Это произошло с Горбачевым. Это произошло с Ельциным. Это, увы, скорее всего, случится и с Путиным.
Хотелось бы ошибиться. Для этого, впрочем, должен быть осознан и решен ряд коренных вопросов общественного бытия.
В течение почти двух тысячелетий на Западе существует институт, основная цель которого – формирование твердых принципов общественной морали. Этот институт – Христианская церковь. Особенно явно воспитательная роль Церкви проявилась в восемь или десять веков, предшествующих Возрождению, но и сейчас огромное значение религии и Церкви для поддержания нравственных устоев западной цивилизации несомненно.
В России (принято считать, что особенно со времен Петра I) Православная церковь общественной совестью и нравственным ментором общества не являлась. Общество же нуждалось в таком менторе. Им стала русская интеллигенция.
Именно отсутствие высокого авторитета Церкви породило интеллигенцию как истинно русский феномен. Светские писатели, поэты и мыслители заместили в душе русского человека христианских проповедников и святых. Увы, сформулировать ясные принципы морали и “вбить” их в сознание общества интеллигенции оказалось не под силу.
Достоевский (особенно в “Бесах”) пытался разъяснить абсолютный приоритет нравственных ценностей над внешними формами организации общественной жизни. Об этом и “Вехи”. Подобная точка зрения услышана не была или, во всяком случае, не стала символом веры. В этом, по моему глубокому убеждению, главная причина российских бед. В частности, неэффективности российской экономики.
Банально, но факт: нормы общественной морали трансформируются в правила делового поведения. Последние же непосредственно влияют на издержки бизнеса. Без высокого уровня деловой морали невозможно взаимное доверие партнеров, построение стабильных долгосрочных отношений. Напротив, резко растут так называемые трансакционные издержки, то есть затраты на проверку информации, на безопасность, на обеспечение выполнения контрактов (неважно, заключены они легально или “по понятиям”) и т. д.
О каком взаимном доверии может идти речь, если в нашем деловом сообществе не слишком зазорным считается лгать или, во всяком случае, предоставлять заведомо неверные сведения о своем бизнесе. К искажению информации все относятся абсолютно спокойно. Выходит очередной банковский рейтинг, и в банках начинают увлеченно прикидывать, кто и насколько приукрасил баланс. А потом “неожиданные” (для публики) банкротства, очереди вкладчиков и т. п. Переход на международную систему учета и отчетности, развитие аудита, безусловно, необходимы. Однако если предоставление правдивой информации не станет нормой деловой морали, врать будут всегда.
У нас не считается абсолютно необходимым выполнение взятых на себя обязательств. Более того, откровенный обман (кредиторов, поставщиков, мелких акционеров) стал нормой жизни; умением безнаказанно “кинуть” гордятся и бравируют. Показательна в этой связи вялая реакция Центрального банка на откровенное воровство активов в десятках коммерческих банков после кризиса 17 августа. Если в глубине души руководство ЦБ не видит в выводе активов преступления (тем более что вкладчики – это нечто эфемерное, а банкиры сидят в приемной), то и серьезного наказания трудно ожидать. Можно ли тогда надеяться на доверие к отечественной банковской системе, особенно не со стороны российских граждан (по привычке быстро смирившихся с потерей вкладов), а со стороны Запада, где подобный вывод активов абсолютно невозможен. Вот и закрыты все лимиты на наши банки, и нет притока дешевых ресурсов.
Правда, принято считать, что можно кидать “чужих”, а “своих” – нельзя. Поэтому такое дикое для иностранца значение приобретают “личные отношения”. Неформальное общение в бане или распитая совместно бутылка становятся залогом выполнения контракта или даже заменяют его. А так как граница, отделяющая “своего” от “чужого”, у каждого своя, а легального контракта нет, то после срыва договоренностей начинается пальба, освященная необходимостью возмездия за попранную дружбу.
Одним развитием законодательства, обеспечивающего выполнение контрактных обязательств, проблемы не решить. Законы работают тогда, когда они кодифицируют нормы, уже укоренившиеся достаточно глубоко в общественном сознании. Если же судья сам не уверен в необходимости должнику возвращать долги, а судебный пристав сомневается в правах собственника управлять купленным заводом, то надеяться на законодательство преждевременно. Умиляет поэтому настойчивость МВФ, постоянно увязывающего выделение очередного транша с принятием тех или иных законов. У нас, скажем, имеется вполне продвинутое законодательство по иностранным инвестициям. Но иностранный инвестор всегда “чужой”. А посему нигде иностранцев не обманывали так последовательно и нагло, как в России (а вложено в российскую экономику в расчете на душу населения в 7 раз меньше средств, чем в экономику Польши, в 16 раз – Чехии и в 20 (!) – Венгрии).
Законопослушание, кстати, тоже есть проблема убеждений и морали, неразрывно связанная с проблемой выполнения взятых на себя обязательств. Закон в демократическом государстве – то же обязательство, только взятое на себя не индивидуумом, а обществом. Можно, конечно, заставить следовать закону из-под палки. Да только сегодня для нас это малоэффективно – палка надломлена. И пока необходимость подчиняться требованиям закона не станет нормой морали, на закон полагаться бессмысленно. В частности, пока не станет широко осознанной необходимостью уплата налогов, с доходной частью бюджета, боюсь, будут проблемы. Сегодня платить налоги считается, мягко говоря, странным (или не вполне обязательным). Точнее, в деловой среде считается неприличным совсем ничего не платить, но и уплата всего положенного вовсе не предполагается. И общество с этим легко готово мириться – уплата части налогов “по справедливости” является общепринятой моральной нормой. Было бы не так – не видать депутатских мандатов многочисленным бизнесменам, показывающим в своих декларациях совсем смешные доходы. Или кто-то верит в приводимые там цифры? Напротив, правдивое декларирование очень высоких доходов вызвало бы, по-моему, общественное раздражение (“зарабатываешь миллионы, так молчи и не хвастайся – никто за язык не тянет”).
Аналогично наше общество вполне лояльно ко взяткам. Взятка, если вспомнить Бердяева, является устоем русской жизни, ее основной конституцией. Могло бы это быть так, ежели бы общество всерьез не мирилось со взяточничеством, считало его настоящим злом? Считало бы – не позволило бы достаточно рядовым чиновникам владеть иностранными автомобилями, стоимость одного колеса которых равна месячной зарплате хозяина. И дачами, пусть даже и оформленными на дальних родственников жены. Наоборот, крупный взяточник вызывает в нашем обществе определенное восхищение. Во всяком случае, от дома не отказывают, руку подают.
Безусловно, коррупция есть следствие целого комплекса причин. Однако в основе – те же моральные ценности, прежде всего отношение к закону и к своим обязательствам. Если твердого правила нет, если каждый (в первую очередь госчиновник) сам определяет, что из легально должного он будет выполнять, а что – нет, взятка как аргумент, передвигающий эту границу, становится неизбежной. Особенно если возможности у чиновника большие, зарплата маленькая, а взяткодатель сам размыто относится к своим обязательствам и внутренне взяточника не осуждает. Напротив – понимает и согласен платить. Как все мы платим ГАИ (не берущий деньги гаишник считается сумасшедшим), можно напомнить известный фильм с Никоненко в главной роли.
Попробуйте предложить взятку полицейскому в Германии или США. Вы думаете, это проблема законодательства?
Экономическая неэффективность коррупции очевидна. Когда решение принимается не из экономической целесообразности, а за “откат”, рассчитывать на эффективность не приходится. Однако “бороться с коррупцией” правоохранительными методами так же бессмысленно, как пытаться “увеличить долю “живых” денег в платежах естественных монополий”. Это борьба с симптомами. Для лечения болезни необходима целая система институциональных мер и, повторюсь, безусловная трансформация общественной морали.
Создание каталога норм эффективной (с точки зрения бизнеса) морали (“не лги”, “выполняй взятые на себя обязательства”, “подчиняйся закону”, “не бери и не давай взятки”) не было моей целью. Можно указать на многие “странности” нашей деловой и общественной морали – например, на всеобщую готовность принимать спонсорскую помощь от бандитов или строителей финансовых пирамид (“Хопер-инвест” пару лет поддерживал такой уважаемый очаг культуры, как Дом кино, а сколько храмов построено на бандитские деньги), но дело не в перечислении. Не надеюсь я и на исправление пороков общества с помощью газетных статей: для этого, во всяком случае, нужны совсем другие авторитеты.