Эти происшествия: одно в Небе галактик и два поближе, на Земле, в наших местах — внешне останутся не связанными друг с другом. Хотя, между прочим, в ту пору, когда за горный хребет к западу от Ицхелаури, от пировавших там, садилось солнце, с другой стороны, на востоке, в небо поднимались созвездия Андромеды и Кассиопеи; еще невидимые, но — были. И в одном из них сияла знаменитая Туманность, которая теперь неизвестно есть ли там, а в другом, в Кассиопее — ставший еще более знаменитым Фантом М31, которого не было, а теперь вот есть.
Как говорят в таких случаях: «Ну и что?»
Да нет, ничего. Не должно быть связи. Несолидно даже так думать. Действительно: где одно, где другое — и какое другое! Смешно.
…Но есть сверхзакон, который игнорируют. Все законы природы, что мы изучали в школе и в вузе, против него пустячки. Этот сверхзакон в силах менять даже величины Мировых констант.
— А при чем здесь крепость, «запорожец» с ГАИшниками?
— Понимаете, мы с вами — как и те автоинспекторы с большой дороги, как и номенклатурные прохиндеи в «доме отдыха И». — крупнее атомов и нуклонов, но поменьше галактик и Метагалактики. Попадаем в диапазон действия. С другой стороны, и галактика М31 (по каталогу Месье), как бы она ни была велика и прекрасна в сиянии своих трехсот миллиардов звезд, тоже хоть и побольше атомов и нас, но меньше Вселенной. То есть и она попадает в диапазон Великой Связи.
— Ну и что?
— Ну… мы во ВсеБытии, в том же потоке. Так почему не быть связи между всеми тремя происшествиями? Все они акты Вселенской драмы бытия.
— Ага… так что?
— Да ведь это пишется, чтобы пробудить в вас — в каждом! — Вселенское, читатель. Иной задачи автор просто не может теперь ставить. Воспринимайте с этих позиций. Тогда из пестрого калейдоскопа глав, идей, фактов и — да! — чисел Вы извлечете нужное.
— Ага… А зачем?
Тьфу.
КНИГА ПЕРВАЯ. ВРЕМЯ КРАСТЬ
Когда приходит воровской час, то и честный человек ворует.
Часть I. ПОСЛЕ ШАРОТРЯСА
Глава первая. Совещание на проходной
«Нет такого забора, в котором не было бы дыры».
Было что-то фатальное в том, что именно люди, на которых дрейф в Небе галактик то ли Фантома М31, то ли самой М31 не произвел бы столь оглушительного впечатления, как на прочих, деятели Катаганского НИИ НПВ, ничего не знали об этом. Даже астрофизик Любарский, что уж совсем нехорошо; впоследствии ему будет очень неловко. В самом деле, во-первых, они знали, что пространство может быть и неоднородным, а благодаря этому качеству управляемым полями; во-вторых, поднимаясь в кабине ГиМ в Меняющуюся Вселенную в Шаре, они видывали и не такое; могли приближаться к галактикам, смещаться в стороны, удаляться.
Тем не менее так. Не ведали. В самые последние дни это было чем оправдать, но до этого… Главным была заполненность их умов исследованием МВ плюс уверенность, что в Большой Вселенной ничего подобного быть не может; там все стабильно.
Да и вообще: много ли мы уделяем внимания тому, что выходит за границы прямых интересов и обязанностей? Будь то даже вселенная. «Хватит и одной, зачем нам две!» Наш мир тоже корыто — хоть и безусловно более обширное и затейливое, чем у хрюшек.
А в последние дни, после обрушившихся на Институт бед: крушения системы ГиМ, гибели Корнева, Шаротряса, едва не обрушившего Башню, и напоследок смерти Валерьяна Вениаминовича — им и вовсе стало не до внешних событий. Теперь и в свою (!) Меняющуюся Вселенную они не могли подняться; не на чем.
(Впрочем, насчет внешних событий — не совсем. Одно, происшедшее в эти недели, было крайне важно и для Института: крушение великой страны, в которой они жили. Важно в простом деловом смысле: какая она ни была, эта страна, на нее можно было положиться и в больших делах, и в большой беде. Помогла бы, поддержала. А теперь, это становилось все яснее с каждым днем и с каждым событием развала СССР, положиться было не на кого. Только на самих себя.)
И хоть прибыли на совещание «отцы города», в том числе и Виктор Пантелеймонович Страшнов, много ждать от них не приходилось. Во-первых, они были уже не в прежнем качестве; тот же Страшнов теперь частное лицо, обладавшее высоким авторитетом просто потому, что всюду находились его протеже и ставленники. Во-вторых, их явно больше беспокоило, не грядут ли еще беды и неприяности от Шара, чем все иное.
День текущий 16.4669 сент ИЛИ
17 сентября 11 ч 12 мин
348-й день Шара
17 сент 22 ч 25 мин в зоне
…добела раскаленное острие башни вонзалось во тьму Шара
в ней мощно жила иная Вселенная: рядом — и недостижимо далеко
в их власти — и властвовала над ними
В помещении коменданта Петренко на проходной стол был буквой Т, как у больших начальников; правда, типа топчан, из струганных досок. Здесь он, сидя во главе, давал накачку вахтерам, уборщицам, сантехникам — своей команде, раздавал инвентарь и указания. В углах стоял этот инвентарь: лопаты, швабры, совки. Единственное новое, что Петренко внес в интерьер, это фотографии Пеца и Корнева в траурной рамке на стене.
Сейчас на шатких стульях здесь восседала элита НИИ и элита города. Друг против друга. Больше негде было, зона завалена обломками, искареженой, как после бомбежки, техникой; путь к башне закрыт.
Начисто смел Шаротряс и спиральную подъемную дорогу.
От города присутствовали мэр Катагани — еще недавно краевой комсомольский вождь, ныне банкир — румяный, пышноволосый; Страшнов был при нем вроде эксперта по Шару. По обе стороны от них расположились начальники краевых служб безопасности и охраны порядка — два генерала.
От Института были Любарский, Буров с перевязанной, как у партизана, головой и левой рукой в косынке (он сам занял главное место под фотографиями Пеца и Корнева), Мендельзон (уже закуривший ароматную сигару), Юрий Зискинд, Валя Синица в строгом костюме, Анатолий Андреевич, Малюта, Иерихонский, начплана Документгура, сам комендант, военпред Волков.
Несколько позже, когда разговорились, вошел — через внутреннюю дверь, со стороны зоны — кудлатый рослый Миша Панкратов. На него не обратили внимания. Только Толюн удивленно поднял брови.
…Совещание было долгим и сумбурным; выделим мы из него лишь важное для дальнейшего повествования. Наиболее значимо было разбирательство о том, что Бор Борыч, попыхивая сигарой, авторитетно определил как Явления Последействия — после Шаротряса то есть. Релаксация объема НПВ, взбудораженного этим событием. С выпячиваниями НПВ и звуками. Они наблюдались всю ночь.
И потом еще кадровые дела. Самые увлекательные.
— Но почему Шаротряс-то произошел? — наседали отцы города.
(Замечательно то, что главного о Шаре, что в нем Меняющаяся Вселенная, ни они, ни другие за пределами НИИ, включая и ученый мир, не знали. И в самом Институте большинство людей тоже. Дело было не только и не столько в запрете Пеца — в натуре каждого человека. Даже вот Ястребов Герман Иваныч, который на крыше башни дневал и ночевал, сам аппаратуру для исследования МВ делал… а вот не воспринимал. И Бор Борыч Мендельзон, можно сказать, «ученый в законе», хоть и знал, но — не признавал.
Здесь был интеллектуальный водораздел. «Могий вместить да вместит». И оказалось, что большинство не смогли. Не вмещалось. Даже если и знали фактику, воспринимали как-то так — приземленно, под свой размер: вот есть кинотеатр «Космос», пивная «Спутник», гостиница «Галактика»… ну и в Шаре что-то в этом роде. Вселенная в кавычках. Игрушечная. Даже то, что из этой «игрушечной» чуть не вырвалась звезда, коя испепелила бы все и вся, не прочистило мозги.)
Из сидящих здесь НИИвцев только двое достаточно внятно представляли, что произошло вчера: Буров и Зискинд. И что МОГЛО произойти. Но и они глядели на значительные ПРЕЗИДИУМНЫЕ лица городских деятелей с сомнением: не стоит им правду говорить, не дойдет. На кой этим промозглым карьеристам еще одна Вселенная — да к тому еще в зоне их ответственности? Им и обычная-то без надобности.
И Виктор Федорович изложил все обтекаемо. Мол, что ж — и в обычном мире бывают тайфуны, смерчи. Глубины Шара изучены недостаточно, хотя делаем все, стараемся. Вот оттуда и пришло. Корнев первым обнаружил, пытался предотвратить. Валерьян Вениаминович тоже что-то знал, поэтому и объявил «учебную эвакуацию». Но специфика работ в Шаре такова, что все разнесены не только в пространстве, но и по времени, сутки ведь за тысячу часов длятся; собрать всех и объяснить все непросто…
— Да, — вступил Иерихонский. — Валерьян Вениаминович, видимо, это и имел в виду, когда задал мне три дня назад расчет блуждания Метапульсаций. Так что расчетную дату крайнего выпячивания их он знал.
— Метапульсаций? — поднял брови Страшнов.
— «Мета» это по-гречески «пере», то есть чрезмерные, — пришел на помощь Любарский. — Глубины Шара пульсируют, мы это наблюдаем. Бывают и чрезмерные… то есть МЕТАпульсации. Происходят они не на том же месте, смещенные, блуждающие.(«И пусть меня ударят, если я хоть что-то соврал», — подумал Варфоломейй Дормидонтович про себя.)
— Ага, — сказал Страшнов, поглядел на мэра.
— Ну, так что? — спросил тот.
«Вот именно», — подумал Панкратов, наблюдая сцену из своего угла.
— Что — что? — в тон ответил Любарский.
— Есть ли гарантия, что это не повторится? — спросил мэр. — Получается, что от Шара, следовательно, и от вашего НИИ — опасность городу и его жителям. Моим избирателям. Оказавшим доверие.
Он значительно возвел брови.
— Сделаем все, что в наших силах, — баском пообещал Буров. — Ведь врасплох нас не застало. Во-время эвакуировались, никто не погиб. Кроме… — он поглядел на фотографии Пеца и Корнева в рамке, вздохнул. — Проникнем глубже в Шар, возьмем под контроль это явление.
— Как теперь в него проникнешь, — вздохнул военпред Волков. — Мы вон в зону и башню пройти не в силах, в свои помещения — здесь сидим.
День текущий 16.4829 сент ИЛИ
17 сентября 11 ч 35 мин
17+0 сент 22 ч 25 мин в зоне
17+69 сент 12 ч на уровне К144
Миша Панкратов тоже посмотрел на фотографии в траурных рамках на стене.
— Пец, что с ним случилось? — негромко спросил он у сидевшего рядом Толюна.
— Нету. Кровоизлияние в мозг. Вчера в половине шестого. Здесь, в самый разгар событий, — глухо молвил тот. И в свою очередь поинтересовался. — Ты из зоны пришел, сверху? Пройти можно?
— Да… — рассеянно сказал Миша, думая о своем. Он здесь уже десять минут, на уровне К144 минуло больше суток. «Как там мои?»
Смерть Пеца это была неожиданность и удар. К гибели Корнева (который оскорбительно пренебрег его новшеством) Панкратов отнесся спокойно, не пошел на похороны; а Вэ-Вэ, который позавчера (господи, как давно, почти полгода физических!) вник в это дело, оценил и поддержал, — его Миша рассчитывал застать живым, рассказать о своих проблемах и что у него получается. Ради этого и спустился, знать не знал ни о каком совещании.
Пеца нет, кругом разгром, рассчитывать не на кого — только на себя. Ну, еще на Алю… и Дусика Климова? «Двое умерло, двое родится — а все в дело годится». — вспомнилась вдруг Мише фраза из Гоголя. — «Ничего, прорвемся».
Глава вторая. С чего начинается цельность
Быть патриотами — удел провинциалов. Удел метрополий внушать им это чувство с выгодой для себя.
День текущий 16.4849 сент ИЛИ
17 сентября 11 ч 38 мин 20 сек
17+11 сент 15 ч на уровне К24
…сразу за проходной они оказывались не на Земле — чем выше, тем космичней
— А эти явления последействия долго еще будут продолжаться? — напирал, набычив на Бурова крутой лоб, генерал СБ. — Тоже хорошего мало, и людей нервирует. Особенно вой. Да и исчезновения, пропажи. Это, знаете…
— Обуздаем, — так же твердо пообещал Виктор Федорович (он понятия не имел, о чем речь и что они такое, но решил держаться тона всеведения). — Понимаете, ведь любая большая система после встряски долго релаксирует.
— А что было-то? — поинтересовалась Люся Малюта. — Я вчера ночь провела возле Шара, ничего не видела.
— Так это вы, наверно, не с той стороны находились… — СБист достал блокнот, надел очки.
— Было следующее. В 23 часа 20 минут из нижней части Шара в сторону реки Катагань выпятился светящийся вырост, конец которого как бы шарил по местности. Попавшие в него предметы уменьшались и тоже начинали светиться. А когда вырост их оставлял, становились темными и нормальных размеров…
— Ну, это в НПВ в порядке вещей, — сказал Буров.
— Вырост был длиной 300–400 метров, — продолжал генерал, строго покосившись на него. — Явление наблюдали несколько минут. После полуночи, в 0.43 и в 1.12, были замечены еще два выроста. Эти были длиной до километра, светились ярко-голубым светом, как прожекторные лучи, но… — он поднял палец, — изгибались. Первый протянулся к дебаркадеру на реке, второй, что позже, в сторону поселка Ширма. У дебаркадера вырост накрыл пятитонный грузовик с мешками цемента; тот засветился, уменьшился и поднялся в воздух… — генерал укрепил голос; к комнате стало тихо. — Так грузовик переместился в сторону Шара и вверх. Потом вырост погас, а машина упала на пустырь у ограды примерно со стометровой высоты. Натурально разбилась и загорелась… Появления и исчезновения выростов сопровождали взрывные и воющие звуки. Далее… — он перелистнул страницу в блокноте. — Под утро, в 5.22 и в 5.38, в ту же сторону из низа вашего Шара выскочили… воющие светлячки. Тройные. Звук был пронзительно высокий со скрежетом. Носились несколько минут, потом исчезли в Шаре…
— Есть еще заявление о пропаже в тех же местах мотоцикла марки «Иж», но не проверено. Может, просто угон. — Генерал закрыл и спрятал блокнот.
— В Таращанске Шар не такое выделывал, — сказала Малюта, чтоб как-то смягчить впечатление, указала на Васюка. — Вот наш Анатолий Андреевич фотографировал тогда, какие он беды натворил и сколько. Обьект серьезный.
— Насчет звуков это ясно — перекачка, — вступил Мендельзон. — А вот с выростами НПВ такой длины действительно интересно. Что-то новое там во взбулгаченном Неоднородном пространстве. Это моя парафия, краевые явления. Я этим займусь.
— Против того, что творилось вчера, это пустяки, — добавил Зискинд. — И падало, и взлетало, и ревело, и рвалось. В жизни подобного не видел…
«Елки-палки, так это же…» — чуть не сказал Панкратов, но сдержался. Ему было что сказать о «выростах» и «явлениях последействия». Даже о воющих светлячках на-троих…
Если бы выступал кто-то из своих, он бы так и сделал, внес ясность. Но речь вел генерал, глава местной Службы Безопасности — той, что в разные времена именовалась
КГБ,
МГБ,
МВД,
НКВД,
ГПУ,
ВЧК —
— и здания, в коих эти учреждения размещались, все дружно считали самыми высокими — потому что из них завсегда Сибирь была видна.
Правда, времена не те — но охранка все равно охранка, люди с этого живут и этим самоутверждаются. Не тот случай, чтоб зря ляпать языком.
Разговор между тем свернул в иную сторону. Геройский вид Бурова, рука в косынке, поведение его как лидера некоторых озадачили, иных подзавели — и повернуло присутствующих к животрепетной теме, не то что какие-то «выросты»: а кто теперь будет главным?
Этот вопрос прямо поставила Люся Малюта. И начался скандал.
— Как кто, — сказад Любарскй. — Валерьян Вениаминович вчера назначил Виктора Федоровича и.о. главного инженера. Это было при мне. Да и кому теперь, как не ему?
— Ну, здрасьте! — пророкотал Иерихонскй. — Валентин Осипович, вас же назначил Пец исполнять обязанность главного вчера… Это было при мне. Что же вы молчите!
— Да… — Лицо Вали Синицы пошло красными пятнами. — Это было в 15.25 в кабинете Корнева… моем теперь, собственно. Видеозапись должна сохраниться.
— Какие теперь видеозаписи, доберись до них, — вздохнул снова Волков.
И пошло-поехало. Никто не остался в стороне.
— Значит, Валерьян Вениаминович уже тогда был не в себе, — молвил Мендельзон, пыхнув сигарой. — Назначил одного, потом забыл и назначил другого.
— Во-первых, нехорошо так о покойном, — строго взглянул на него поверх очков Документгура, — а во-вторых, на проверку-то выйдет, что Валерьян Вениаминович провидчески поступил, да! Видно, чуял кончину, это бывает. Ведь лишились мы двоих. И уважая волю Пеца, ясно, среди кого нам искать директора и главного инженера. Виктора Федоровича как человека авторитетного в научных и технических делах надо главным. А заместителя по общим вопросам кандидата наук Синицу — директором.
Малюта всплеснула ладонями:
— Ну, Василиск Васильич, вы сейчас тоже не в себе: Валю Синицу директором НИИ НПВ!
— Но он же заместитель, это нормальная практика! — сказал Иерихонскй.
— Зам по общим вопросам это старший куда пошлют, — поддал военпред Волков с другого конца стола. — Это несерьезно.
Выделились два лагеря. Причастные к исследованиям стояли за Бурова и начисто отвергали Синицу. Деятели административно-снабженческие поддерживали Валю. Два претендента холодно и зло взирали друг на друга.
«Сидят среди развалин после непонятного сверхсобытия, ничего не понимая, делают вид… — и вот, набрели, о счастье, на тему, доступную с мезозоя. Вместо „ага!“ и „ну и что?“ могут произносить слова и фразы… Зло берет».
— Знаете, это такая пещера, что слушать тошно! — послышался из угла около двери молодой сильный голос; и было в нем столько уверенного возмущения, что все повернули туда головы. Это заговорил Миша Панкратов. — Руководство, единоначалие… оно и в обычном мире, в однородном, ныне отдает пещерой, а уж у нас… Вы все прекрасно знаете, что в силу нашей специфики, растянутого на тысячи часов дня и громадности дел, руководил не директор и не главный инженер, а тот, кто в это время находился на командном уровне К24. Где кабинеты и координатор. Да и то, если честно, не руководил, а сводил концы с концами, принимал ответственные решения. Да и те выше уровня К24 часто перерешивали сами исполнители. Пец же и Корнев были не просто руководители, а естественные лидеры. Это разные вещи. Один как незаурядный теоретик, если хотите, мыслитель НПВ, другой как столь же незаурядный практик. Их на эти посты выдвинула сама жизнь. И направляли они дела не административно, не волевыми решениями, а идеями, знаниями и замыслами… — он перевел дух, осмотрел всех. — Можно ли кого-то из присутствующих назначить или избрать Валерьяном Вениаминовичем Пецем и Александром Корневым? Ясно, что нет. Других таких не будет. По-моему, лучше вообще отказаться у нас от понятий «директор» и «главинж» — создать координационный совет. Обсуждать проблемы будем все вместе… а решать и делать те, кто наверху. Вот и все.
Речь произвела неприятное впечатление. Не резкостью — все говорили резко, а правотой. И тем, что говоривший был молод.
— А сколько времени вы работаете у нас, молодой человек, — спросил БорБорыч, — не знаю, к сожалению, вашего имени-отчества. Да и фамилии тоже.
— Я Михаил Аркадьевич Панкратов, — четко представился Миша. — Работаю в НИИ после окончания радиофакультета Ленинградского политеха с марта, в лаборатории МВ. Это пять «нулевых» месяцев. С учетом участия в эпопее ГиМ, которая отняла у каждого «верхнего» не один год… а вы, Борис Борисыч, кстати, поднимались к нам только критику наводить, — мой реальный стаж побольше вашего. Это тоже специфика НПВ.
— Да-да, — Любарский решил поддержать своего подчиненного, — Михаил Аркадьевич много и успешно работает наверху.
— Ну, все равно, — вступил Документгура, — скромней надо бы, здесь не мальчишник. И высокие гости.
Панкратов и сам досадовал, что влез в разговор, да и вообще что пришел сюда, тратит «нижнее» время. «У меня наверху дела куда важнее этого трепа. За полчаса здесь там прошли полтора суток. И как-то там мои?..»
Он поднялся — рослый, кудлатый, плечистый. Поглядел на начплана, улыбнулся всем:
— Ну, по признаку скромности, конечно, нужно назначать директором Валю Синицу. А я зашел сюда так, посмотреть… пойду, извините.
И вышел во внутреннюю дверь, в зону.
День текущий 16.4891 сент ИЛИ
17 сентября 11 ч 44 мин 15 сек
17+70 сент 10 ч на уровне К144
…пока Миша сидел на совещании, там минули сутки
— Ну и подчиненные у вас, Варфоломей Дормидонтович! — бросил Документгура Любарскому.
— А это тоже специфика верха, — огрызнулся тот. — Там у нас, знаете, самостоятельность в цене.
— Самое интересное, что он прав, — сказала Малюта. — Не только о руководстве в условиях НПВ, но и о БорБорыче.
— Почему же вы не сказали это при нем? — спросил Любарскй.
Под этот диалог поднялся со своего места Толюн — и тоже вышел через внутреннюю дверь. Без слов. Его проводили глазами.
Его поступок тоже отдавал чем-то Вселенским.
— А ваше какое мнение, Виктор Пантелеймонович? — повернулся начплана к Страшнову. — Подбирали нам руководителей тогда, помогите и сейчас.
Тот прижмурил набрякшие веки, усмехнулся:
— Я нынче частное лицо, здесь вроде эксперта, какая от меня помощь. Да и тех не я подобрал, а сама жизнь, парень правильно сказал. И насчет совета тоже. Выбирайте на альтернативной основе, как сейчас принято, кого сочтете нужным.
На том и порешили. Главным инженером на альтернативной основе утвердился Буров. Директором избрали Любарского (несмотря на его протесты). Создали и предложенный Мишей Координационный совет с правом для каждого члена его принимать самостоятельные решения наверху. Ни Панкратова, ни Васюка в него, разумеется, не включили.
Валя Синица как был, так и остался замом по общим вопросам; старшим куда пошлют.
…И был эпизод. Небольшой, коротенький — но многое определивший далее. Вновь избранные директор и главный инженер воспользовались ситуацией и обратились к присутствующим городским властям с просьбой о помощи. Сами, мол, видите, в каком мы положении. Неплохо бы и финансово-экономически поддержать, да и технику для разборки завалов прислать. Буров даже напомнил, как всем миром год назад обуздали Шайтан-Шар — при высоком содействии Виктора Пантелеймоновича Страшнова; вот и сейчас бы…
На что власть в лице мэра, выбираясь из-за стола, отреагировала так:
— Финансово… техникой… всем миром!.. Будьте благодарны, что на первый случай не наложим на вас штрафные санкции.
— За что?! — в один голос спросили Любарский и Буров; да, кажется, не только они.
— Найдем за что. Город переполошили, имущество исчезло и повреждено. Вот у меня где ваш Шар! — и «румяный комсомольский вождь», ровесник Бурова, ныне банкир и мэр, постучал себя ладонью по полной белой шее.
Страшнов молча пошел к двери; он более не был властью.
Впечатление было настолько сильным, что никто кроме коменданта Петренко не пошел провожать высоких посетителей к их лимузинам (что, конечно, тоже было ошибкой). Все остались в комнате и ошеломленно смотрели друг на друга.
— Сволочь какая… — растерянно сказал главинж Виктор Федорович; у него по-мальчишески кривились губы. — Вот у него где наш Шар!.. — он тем же жестом постучал себя по шее. — Вошь сановная. Он даже не знает, что там!
— Н-да! — крякнул Волков. — Прости им, господи, ибо не ведают, что творят. А прощать-то нельзя. Да и допускать творить такое тоже бы…
Люся Малюта рассмеялась звонко и зло:
— Что, мальчики, получили… помощь!
— Ясно. Полагаться нам надо только на самих себя, — сделал верный вывод новоиспеченный директор; и озабоченно потер лысину. — М-да… Как говорил Людвиг ван Бетховен: «Человек, помоги себе сам!»
— Во! Предлагаю лозунг: «НИИвец, помоги себе сам!» — оживился Буров.
— И другим тоже, — молвил Мендельзон.
— Что другим тоже?
— Лозунг дополнить надо: помоги себе сам — и другим тоже. Ничего, если это не по Бетховену.
На том и порешили. Но лозунги не развесили, забыли, заморочились. Было не до рекламы.
Впрочем, и без этого эпизода НИИвцы, как избранные, так и обойденные, понимали — если не словесно, то чувствами: эти взаимодействия и налаженные отношения с властями, с внешним мирком… не то, мура. Лишняя трата нулевого времени.
Потому что незримо присутствовали — и на совещании, и вообще здесь — два покойника: Пец с его тезисом, что мир НПВ суть более общий и мощный, ПЕРВИЧНЫЙ случай действительности, и Корнев, который возглашал и делами утверждал необходимость решать проблемы именно так: используя ускоренное время, обширные пространства его — и поля. Это было посерьезнее любого начальства. Их мир был куда крупнее, чем у того «вождя».
И немногословный уход с совещания в зону, в мир Неоднородного Пространства-Времени, в Первичку сначала Панкратова, затем Толюна весил больше мелких решений здесь — на обочине, на проходной.
Нам с вами, читатель, так же придется применяться к этой НПВ-ситуации. Это ведь именно потому, что в медленном течении времена, на однородной обочине, удалось развернуть повествование о совещании в комендантской каморке. Едва ли не протокол: кто что сказал, да что ему ответили, какое у кого было выражение лица…
Потому что прочие дела в Шаре сейчас замерли. А дальше — нет, не выйдет. Урывками о крупном, эпизодиками про сложное, вплоть до одной фразы — иначе не охватим. И счет, счет времени.
Не времени — ВРЕМЕН.
Да и замерло ли там все? Ну-ка вперед…
Глава третья. Старания молодого Панкратова(Рождение в грозе и буре)
Самое близкое к Божественному творению мира: роды, созидание и творчество.
День текущий 16.4905 сент ИЛИ
17 сентября 11 ч 46 мин 22 сек
17+0 сент 23 ч 32 мин в зоне
17+70 сент 15 ч на уровне К144
…сразу за проходной они оказывались не на Земле; чем выше, тем космичней. Космично светилось то, что обычно темно. Космично искаженнались голоса, гул, лязги и рыки машин.
Но сейчас здесь ничего не звучало.
…Всего за полчаса участия Миши в этом совещании ТАМ прошло трое суток; да еще многие часы за время спуска и подъема. «Оно мне надо было — туда лезть!» — с досадой думал он.
Да, попыхивающий душистой сигарой Мендельзон принадлежал к элите, мог осадить; и те, что приехали в длинных черных машинах с охраной, тоже, И тем не менее сейчас от проходной к аркам башни пробирался по обломкам и завалам — где — то перепрыгивая, где-то даже подтягиваясь на руках — подлинный хозяин ситуации в НПВ, в Шаре. Реальный лидер — хотя до самого конца без официального статуса. Главное: он знал это.
…Все началось с того, что их выгнала квартирохозяйка Александра Владимировна.
Сперва то, что Аля за недели на ее глазах из стройной миловидной молодки разбухла в даму на последнем месяце беременности, подвигло ее потребовать двойную плату. А сегодня, когда Миша попросил отсрочить это до получки, нервы ее окончательно сдали:
— Ничего не надо, уходите. Идите в институт акушерства и геникологии, куда хотите, у меня сердце, у меня давление — я этого не вынесу. Так не бывает. Может, вы инопланетяне. Отправляйтесь обратно на свою тарелочку или в свой телевизор!
Александра Владимировна была остроумная женщина.
Собрали чемодан, ушли. Не в телевизор — сюда. Благо путь от поселка Ширмы близкий, через пустырь. Миша поддерживал Алю.
Верх Башни был особой территорией. Сразу и Земля, и космическая станция, летящая в иной Вселенной. Главное, что здась можно было исполнять космического масштаба дела — при надлежащем обеспечении. Надежность и обилие обеспечения раскрутили еще при создании системы ГиМ и дальше поддерживали. Коммунизм на 400 мест, по выражению покойного Корнева.
400 мест имела гостиница «Под Крышей», сотворенная к Первой — и, увы, последней Всесоюзной конференции по проблемам НПВ. Затем стараниями Адольфа Карловича Гутенмахера в Подкрышии наполнили бассейн, возник и тренировочный зал с аппаратурой, сауна + римская терма, искусственный солярий. Компьютеры в каждом номере, библиотека. Автономная энергетика — ибо перебой электричества даже на малые доли секунды внизу мог обернуться бедой, гибелью для поднявшихся в кабине ГиМ.
Этаж над гостиницей занимала Лаборатория МВ. Вместе с ней то, что именовали просто Верх (а его обитателей Верхними — вкладывая в это понятие отнюдь не только геометрический смысл), охватывало пять последних этажей под Крышей, от уровня К142 до К150. Здесь были и мастерские, лабораторные стенды, чертежный зал — все для работы.
И всегда — запас продуктов для бесперебойного качественного питания. Бесплатного, только готовить самим. Пец и Корнев сломили сопротивление бухгалтерии и снабженцев: платить людям не можем по их трудам, так пусть сама работа-жизнь здесь — многосуточная, как правило — будет им в удовольствие и вознаграждением. Чтоб не отвлекались.
Так и было.
Секунда земного времени здесь весила две с половиной минуты.
Коммунизм был и в незапираемых дверях всех помещений и отсеков. Правда, от иной специфики: при больших К, невзирая на все метрономные ухищрения, трудно было совпасть во времени — так пусть пришедший раньше хозяина гость не мается в коридорах.
Здесь могли наполненно жить и насыщенно трудиться. Кроме одного: легко можно отвыкнуть от Земли. И от того, частью чего она есть, — от Большой Вселенной.
Поэтому Миша и отклонял прежние приглашения Александра Ивановича решить свои жилищные проблемы здесь. Отдыхать отдыхали, имели свой номер-люкс. Но оставаться жить… А теперь вот пришлось.
День текущий 15.5801 сент ИЛИ
16 сентября 13 ч 55 мин
347-й день Шара
16+85 сент 20 ч на уровне К148
…Жизнь была ежечасное чудо — и она была жизнь
Когда поднялись в номер, Аля прилегла. Миша спустился на два этажа в мастерскую-лабораторию к своим НПВ-концентраторам. Там и застал его директор в свой последний подъем наверх.
Если бы знали эти двое, что встретились последний раз, они нашли бы о чем поговорить помимо этого изобретения. Но будущее неведомо, даже близкое.
Когда была объявлена «учебная эвакуация», Миша поднялся в их люкс, запер дверь. Улыбнулся жене:
— Мы с тобой эвакуировались раньше всех. — Подсел к ней. — Как я тебя в роддом-то повезу? Никого не будет. Пока вызову машину, пока приедет… Нужно заранее спуститься вниз?
— Какой еще роддом! Там и грязно, сепсис возможен, и плати всем за все… Здесь и рожу. Ты поможешь. Умел делать, сумеешь и принять. Интересный вы народ, мужики. То так от этого места за ноги не оттянешь — а когда приходит самое-самое, для чего это природой и придумано, норовите в сторону. Роддом!..
— Ну, Алюнь, разве я против? Тебе видней. Как скажешь.
— Во! Я в воде рожу, в бассейне. Помнишь, мы видели. И я читала. Мишунь, это идея.
Аля в свое время пленила его сердце тем, что была заводная девчонка, студентка. Такой она, несмотря на брюхо, пятна на лице и тяжелую поступь, оставалась и сейчас.
День текущий 15.4829 сент ИЛИ
16 сентября 17 ч 35 мин 20 сек
16+105 сент 132 ч на уровне К144
…добела раскаленное острие башни вонзалось в тьму Шара в ней мощно жила иная Вселенная: рядом — и недостижимо далеко в их власти — и властвовала над ними
Они прожили наверху изрядно, освоились, работали и отдыхали; забыли о предупреждении…
…и тем оказалось неожиданней, что тревога, объявленная как учебная, была настоящей. Да еще какой!
Так и довелось Михаилу Аркадьевичу в самый разгар Шаротряса, среди колышущихся стен, осыпающихся с них плиток и штукатурки принимать роды. Аля стонала и командовала. Этих впечатлений Миша никогда не забудет и никому о них не расскажет; ничего неприличней он в жизни не видел. Но и в разверстом неприличии родов была святость.
…Особенно запомнились глаза Али, выражение муки от раздирающей тело боли и вместе — счастья. Она рожала, становилась Матерью — разделялась на две жизни. Вверху и за стенами Башни колыхалось пространство, в Меняющейся Вселенной протогалактические облака свертывались в вихри, выделяли из себя звезды — тоже рождали их?.. — а здесь ее тело выделяло Новое Живое Тело.
Первее материнства нет ничего во Вселенной. Недаром слово материя того же корня.
Это произошло на третий К-день после их подъема. Внизу шел все тот же 18-й час 16 сентября — и неясным оставалось, чем он кончится. Поднимавшийся среди грохота к энергощиту с перебитой ключицей Буров спасал не только Шар с Башней, но и их.
Похоже было, будто и Шар намеревался что-то родить. Звезду.
Внизу вытянулся у стены на проходной холодеющий труп Пеца.
Роды в бассейне, в теплой колышущейся среде тоже были как-то соразмерны судоржным колыханиям пространства окрест от попыток Шара выделить из себя звезду. Сына — красный мокрый комок — Панкратов выхватил из воды сразу, не дал наглотаться. Тот заорал. Перенес Алю и его, завернув в одну простыню, в номер, уложил на кровать, облегченно думая, что все позади. И ошибся.
— Ой!.. Миш, Мишечка… опять! — Аля приподняла голову с мокрыми волосами; в глазах мука и счастье. Тело ее выгнулось. — Ох… снова. Ой, мамочки!..
Через четверть часа появился второй пацан. Этот на суше.
К такому повороту событий Миша не был готов.
— Все? — не слишком ласково спросил он жену, укладывая второй комок, скользкий и орущий, рядом с первым. — Ты уверена?
— Иди к черту, — прошептала та бледными губами. — Обмой.
Обмыв младшего, Михаил Аркадьевич включил на компьютере Табло Времен, выделил и зафиксировал нужные даты. Старший — для которого имя было давно придумано и согласовано: Димка, Дмитрий Михайлович — появился на свет в 17 часов 56 минут 34 секунды Земли 16 сентября (16+107 сентября 15 ч 10 минут по уровню К144). Младший, имя которому еще предстояло выбрать и вписать в файл, родился на уровне К146 в 17.56:37 Земли, или того же 16+107 сентября в 15 ч 20 минут по времени своего уровня.
По крупному все произошло в 347-й День Шара, между 881-м и 960-м Шторм-Циклами Меняющейся Вселенной над ними в 599-м миллионе 179-й тысяче их от Таращанской беды.
Теперь Миша и Аля иными глазами смотрели на числа на табло времен, сопутствовашие им всюду. Особенно на дни за знаком «+». На нижних уровнях к каждому земному прибавлялись единицы, на средних десятки, на верхних к вечеру до полуторы сотен; пять месяцев.
…Конечно, наиболее полно они добавлялись к времени служения материалов и оборудования в башне. Оставленные невыключенными лампы или приборы могли сгореть. В испортившемся холодильнике пропадал весь запас. И так далее.
Что же до людей, то дни, недели и месяцы за знаком «+» для них оставались, как правило, в категории возможности. Можно было провести наверху в календарные сутки столько времени, исполнить сложные исследования или большую работу — и, как на блюдечке, назавтра поднести коллегам могучий результат. Но жить, конечно, все предпочитали в «нулевом времени», на родимой Земле. В Катагани.
И вот теперь супругам Панкратовым и их детям предстояло жить эти «+» дни, недели, месяцы всерьез. Наравне с материалами и оборудованием. Как на космическом корабле.
В 18.03 Земли Виктор Буров достиг уровня 7,5, взломал щит регулятора натяжения канатов, повернул пакетники — и все успокоилось. Рев перекачки сменился тишиной; оседала пыль.
На этом уровне (старом координаторном) было 16+5 сентября 15 часов 11 минут.
Наверху, в гостинице пришло условное утро 16+108 сентября, 7 часов. Новорожденые, впервые покормленные мамой, спали. Намаявшиеся Миша и Аля тоже — и не восприняли, что снизу перестал доноситься гул, прекратились скрипы и пошатывания стен.
Стоит заметить, что в сравнении с тем, что творилось внизу, воздействие Шаротряса здесь было очень умеренным. Колыхания пространства растягивались в К раз и во столько же ослаблялись. Разрушений не было. Даже освещение не мигало.
Но Миша решил осмотреть, все ли в порядке. Начал с мастерской на 146-м уровне. Прихватил там цилиндрик НПВ-концентратора, прибор для него. Поднялся на крышу, сел в пилотное кресло от кабины ГиМ — обдумать положение.
В этом кресле сутки назад сидел и размышлял Пец — для Миши он был еще живой.
Глава четвертая. Рождение Ловушек
Вечный вопрос: что лучше — быть непризнанным гением, или признанной посредственностью?
День текущий 15.7545 сент ИЛИ
16 сентября 18 ч 6 мин 35 сек
16+113 сент 4 ч на уровне К150
Жизнь была ежечасным чудом — и она была жизнь
Вверху, над головой, неспешно накалялся, проходя оттенки от буро-сиреневого до бело-голубого, Вселенский Шторм; он казался близким — да до недавних пор и был таким. Миша сам не раз поднимался в МВ. Но сейчас мысли и чувства его были далеко не горние, не вселенские — самые что ни на есть земные. Состояние, как у молодого волка: его самка принесла детенышей, теперь надо бегать, искать, добывать и приносить им пищу, защищать их, свое логово. Ноги и клыки, клыки и ноги; пощады никому.
Только усилием воли Панкратов сдерживал себя, чтоб тотчас не броситься что-то искать и делать. Надо было все хорошенько обдумать.
Лампочка на шесте осветила какой-то темный предмет неподалеку. Он присмотрелся: дохлая ласточка. Жертва НПВ.
…Немало их устраивали себе гнезда в стенах башни — повыше, повинуясь инстинкту. Высиживали птенцов при К100-150, очень быстро. А далее ускоренное время столь же быстро все завершало. Пищу-то надо искать внизу, в зоне (К2) или на пустыре (К1). В однородном мире время поиска + доставки в гнездо соизмеримо с временем питания и переваривания пищи птенцами. А здесь — нет. Выбивающиеся из сил родители не успевают находить, приносить, кормить; птенцы дохли. Затем дохли надорвавшиеся ласточка-папа и ласточка-мама.
«И со мной так выйдет, если стану суетиться по животному отцовскому инстинкту. Затем и с выводком моим тоже, с Алей… Нет, надо иначе».
Но вот что: побоку это все. Громада материала подпирает, нависает и давит. Прочтите, пожалуйста, о подобных переживаниях персонажей в других книгах: как выжить в неблагоприятных условиях, выкормить детей и тд., и тп. Об этом много пишут. Мы же здесь сосредоточимся на том, о чем в других книгах не пишут.
…Если без обиняков, то последовавшему вскоре созданию Ловушек и развитию соответствующего направления Институт обязан (и будет обязан, как говорят в простом социуме, по гроб жизни) не столько Мише Панкратову, сколько родившимся близнецам. А еще, вероятно, квартирохозяйке Александре Владимировне. А вдобавок и общей ситуации: развалу великой страны, краху социализма с его, что ни говори, заботой о трудящихся — и заменившему все это повальному шкурничеству.
И может быть, даже той же дохлой ласточке.
Но главное, конечно: двойня родилась. На одного-то все было рассчитано на самом пределе. А тут на тебе…
Сам Панкратов как автор НПВ-концентраторов что — ну, ему нравилось незримыми лучиками К-пространства бесшумно дырявить куски бетона, доски, пластмассу. Что-то вроде гиперболоида инженера Гарина для непроводящих тел. Все и могло пойти по такому направлению, для строительных работ (выемки, тоннели), даже для ваяния; удалять лишнее, чтобы выделить скульптуру.
Созидательное, словом, направле.
А вышло — в духе обстоятельств и времени — хватательное.
День текущий 15.7552 сент ИЛИ
16 сентября 18 ч 7 мин 15 сек
16+113 сент 6 часов на уровне К150
Вверху были свет и быстрота, внизу медленность и сумрак
Началось оно на крыше с того, что Миша взял один свой цилиндрик, в котором, он знал, еще сохранился НПВ-заряд, присоединил регулирующий прибор, задумчиво повернул рукоятку. Из цилиндрика выпустился незримый лучик, только и заметный тем, что шест с лампой за ним изломился да часть бетонного поля собралась линзой. «Хорошо бы с Хрычом обстоятельнее потолковать об этом… заодно и о всем прочем». Он не знал, что Пец уже мертв.
Потом так же бездумно он направил цилиндр на трупик ласточки — и она будто встрепенулась. Что такое?.. Чуть крутнул рукояткой напряжение: трупик с раскинутыми крыльями уменьшился, сместился ближе… Миша еще чуть повернул регулятор. Трупик птицы еще съежился, чуть засветился малиново — и таким малиновым крестиком пополз к нему, когда он повел цилиндриком чуть вниз.
Суть предельно проста, вдруг понял Панкратов. Она даже не физическая — геометрическая. Да, НПВ в форме шара — маленького шарика, упрятанного в цилиндрик, — может содержать большие физические объемы с высокими К, но толку от этого чуть. Вон и над головой Шар — со вселенными. Но если шарик сей… да и любой — полями или как-то еще вытянуть в веретено (по ученому, в эллипсоид вращения), то он черт знает как далеко может протянуться. Если даже обыкновенный надувной взять, с молекулами воздуха, да расположить эти молекулы веретеном, в линию — и то хоть до Луны.
А в кончике НПВ-веретена то самое К-уменьшенное пространство. Оно же и в К раз ускоренное время. И его физически ой как много. И если дотянуться, им многое можно покрыть, уменьшить, втянуть в свой цилиндрик — взять. И вообще черт знает что еще наделать.
Зафиксированые катаганскими СБ-истами «выросты» из Шара в роковую ночь, поднимавшие грузовик и что-то сделавшие с магазином на Ширме, т. д. — были не «явления последействия» имени Б. Б. Мендельзона, а их, супругов Панкратовых, дальнейшая работа. С присоединившимся Климовым, но о нем позже. К ним многие потом постепенно присоединились.
…И как изменилось сразу их положение, когда Миша вернулся в номер, разбудил Алю, рассказал ей идею, подтвержденную открытием с ласточкой. Та тотчас включилась — и вперемежку с кормлением-купанием-пеленанием и т. п. моталась с мужем то на крышу, то в мастерские, то к кульману в чертежном зале, то сидела за компьютером.
— Алюнь, тебе не рано? — придержал ее Миша. — Лежала бы, все-таки двоих произвела.
— Я из воронежских, Мишечка, — ответила жена. — У нас в роду баба, если родила не во-время, например, в жнива, чувствует свою вину — и на следующий день с серпом и младенцем в подоле топает на поле. Вот и я так.
— А твоя-то в чем вина?
— В том и вина, что двоих. При наших достатках…
Миша ее обнял.
В сущности каждая Ловушка была та самая система ГиМ, но обращенная не во Вселенную, а к близким земным предметам: не те дистанции, не те размеры. Соответственно и поля для регулирования Неоднородного Пространства требовались здесь не в миллионы вольт, а самые малые, батареечные. И электроды не на пол-крыши, а тоже малюсенькие, как в электронной лампе или транзисторе. Миша их смастерил.
Аля помогла хорошо. Сразу обнаружилось: тот Мишин регулятор напряжения груб, таким только ломать да дырявить. А чтоб манипулировать пространственным веретеном да с большими К, нужна точнейшая дозировка напряжений. До микровольт.
— Мостовая схема! — подсказала Аля. И сделала. Теперь уверенно меняли дистанцию, длину НПВ-веретена (-языка, — луча, — иглы… не в названии счастье, оно придет потом) метр за метром. Можно было подкрадываться к намеченному месту и объекту малым поворотиком рукоятки на градус.
Теперь очень кстати пришлись «+» дни, в обрез хватило их, чтобы сделать все как следует — в промежутках обхаживая близнецов, отдыхая, питаясь и любя друг друга. К 23 часам 20 минутам Земли 16 сентбря, ко времени, когда зеваки окрест заметили первые «выросты» из Шара — будущие «явления последействия» по БорБорычу Мендельзону, — услышали их рокот, таких дней для них минуло тридцать.
Главное же, Миша и Аля теперь были в своем праве: не прихлебатели, не бомжи, выселенные хозяйкой и приткнувшиеся здесь, — полноценные НПВ-верхние работники НИИ. Они делают такое, пред чем все ахнут, и вправе не только использовать все и расходовать все, но и опорожнять окрест доступные холодильники. Это тоже делали.
Глава пятая. Приобщение Климова, Бурова и других
Если тебя вымочил дождь, радуйся, что не укусила собака. Если укусила собака, радуйся, что не бешенная. Если вымочил дождь и укусила бешенная собака — покажи себе пальчик и радуйся просто так.
День текущий 15.8354 сент ИЛИ
16 сентября 20 ч 3 мин
16+1 сент 16 ч 5 мин в зоне (К2)
16+123 сент 15 ч на уровне К148
…на Земле были сумерки и ночь после Шаротряса; в городе продолжалось соответственное ему помрачение умов. А здесь, на уровне Лаборатории МВ и прилегающих мастерских двое инженеров (потом трое) разворачивали работу. К утру за К-месяцы успели многое.
Миша, помня о проблеме дальнейшего выживания, в ночных, более совершенных испытаниях вторым после грузовика у дебаркадера «взял» продуктовый магазин на Ширме. Дотянулся, обволок… И не уронил, доставил на крышу. В этом магазине они, живя у Александры Владимировны, часто покупали, он знал, что там есть. Удобно брать, когда знаешь, что берешь. А то действительно, хватанешь коробку с вывеской, а внутри ничего.
Так что и холодильники восполнили, и морозилки. А помещение, деревянную коробку с толевой крышей, сбросили в зону, в завалы после Шаротряса.
Брали сей магазин, как и грузовик с мешками цемента пред ним, уже не первоначальными цилиндриками, их емкость оказалась мала, а новой Ловушкой-термосом. Вид был жуткий, серебристая колба от литрового термоса прибинтована клейкой лентой к неструганой доске, а поперек нее что-то вроде ружейного приклада… и от всего этого провода к схеме регулировки. Тем не менее это была целево и грамотно сделанное устройство. Даже не просто Ловушка-термос, а — термос с оптическим прицелом.
И действовали уже втроем. Потому что в этот первый «+» месяц произошла встреча с Дусей Климовым, Евдокимом Афанасьичем, первооткрывателем Дрейфа «Фантома М31» — его и в лаборатории МВ иногда называли Дусей Мечниковым (по тому персонажу из «Двенадцати стульев»).
Он и обогатил устройство оптикой.
Климов тоже решил не поддаваться на «учебную эвакуацию», затаился на 20-м уровне. Когда начался Шаротряс, быстро понял, что вверху безопаснее; да и интересней. Поднялся — и встретились.
(Об этом, даст бог, далее поведаю подробней… Впрочем, не даст, не будет подробностей, не стоит обманывать себя; не до них. Да и черт ли в тех подробностях, в живописании словесном? Это писательская натура тянет.)
Встретились — вот что важно; в НПВ-пустыне времен и пространств. И важно то, что войдя в курс Мишиной затеи, он внес и свой вклад. Астроном и астрофизик, Климов не мог позволить шарить вслепую ни по небесам, ни по окрестным местам — в рассуждении, где что плохо лежит. Оказалось, что, если обволочь концентрированный НПВ-луч (для хватания) слабым, размытым с К2-3, то он играет роль световода. Так открыли НПВ-оболочку. Осталось приспособить оптику.
— Слушайте! — разнеженно говорил Миша, когда они втроем за бутылкой кагора (из того магазина) отмечали первый успех в их «люксе» рядом с посапывающими близнецами. — Мой НПВ-язык, Алюнина мостовая схема и ваша, Афанасьич, К-оптика для Ловушек это же как три источника и три составные части марксизма!..
— Всегда! — бодро сказал Климов, поднимая свой стакан.
День текущий 16.0944 сент ИЛИ
17 сентября 2 ч 16 мин
17+14 сент 4 ч на уровне К150
Вверху были свет и быстрота, внизу медленность и сумрак.
Вскользь помянутый генералом СБ исчезнувший «Иж» тоже взяли они, нашарив НПВ-лучом у столба на пустыре. Это уже на второй К-месяц работы. Для проверки еще одной идеи: реактивный НПВ-транспорт. На основе эффекта «перекачки».
Сняли колеса, повыдергивали амортизаторные пружины, слили бензин из бака. В заднюю вилку с цилиндрами поместились две Ловушки-сопла да в передней вилке укрепили одну; все при К100 — внутри вмещалось в 100 раз больше воздуха, чем полагалось по геометрическому объему. При надлежащих полях, естественно. А если их ослаблять, воздух вырывался во вне — вот и реактивная струя.
Михаил Аркадьевич был мотоциклист, хотя своей машины не имел. Только мечтал накопить на покупку. Сделали все на совесть: управление Ловушками на руль, регулировка полей теми же поворотами рукоятей газа и сцепления. Сначала проверили тягу на стенде, потом на крыше: Миша в седле, Климов и жена ассистируют… и уже там пришлось всем конопатить себе уши ватой. Потому что звук был жуткий: пронзительный вой на высоких тонах — это генерал правильно описал. Даже внутри сжималось.
«Как пять тысяч мартовских котов», по определению Али.
Хотя он и повис над крышей на «Иже» без колес, потом полетал около башни и над пустырем — для самоутверждения и проверки, за ним это проделал и Евдоким Афанасьич… но на том и закруглились. Ясно, что с таким звучанием летать можно на реактивном самолете на больших высотах, но не на мотоцикле над городом. Собьют или арестуют.
«Тройные светлячки» это и были три реактивных струи из сопел; сжатый в сотни раз теплый воздух светился.
Устройство обозвали «ведьминой ступой», Ловушки сняли для других целей, остальное поместили в чулан при мастерских на 120-м уровне.
Все это вспоминал сейчас Михаил Аркадьевич, пробираясь через завалы в зоне ко входной арке, прыгая с обломка на обломок. От прихода вчера с беременной женой (даже не знали твердо, на каком она месяце, запутались в Неоднородном Пространстве-Времени) по сей момент он провел в НИИ четыре месяца. Прожил, проработал, достиг — пока прочих отвлекал и морочил Шаротряс.
И близнецы — второму дали имя Сашка, Александр, в память Корнева; Аля настояла (ладно, пусть, в общем-то мужик был что надо, дай боже и нашему Сашке таким стать…) — настолько же выросли; узнают, тянутся, чтоб на ручки взял.
Теперь Михаил Аркадьевич Панкратов был другой человек.
«Что бы там не решали, хозявами в Шаре будут не они. Надо мною, во всяком случае».
День текущий 16.4966 сент ИЛИ
17 сентября 11 ч 55 мин
17+71 сент 12 ч на уровне К144
Добела накаленная игла башни при подъеме тускнела и ширилась но тьма над ней оставалась тьмой
За четверо прошедших наверху за время отсутствия Миши «+» суток произошло только одно интересное событие: Дуся Мечников, он же вдоким Афанасьевич Климов взял с луга за рекой четырех гусей. Домашних. Паслись там, щипали травку. Больше для того, чтобы проверить дальность и точность попадания НПВ-языком, но и ради гусятинки тоже.
Так впервые обнаружился эффект, впоследствии названный РР-ОО (Разуть— Раздеть Остричь-Обрить) и используемый в определенных случаях как режим НПВ-воздействия. Применительно к бедным птицам это выглядело так, что из Ловушки они выпали будто ощипанными, без единого перышка. От их метаний барьерный слой НПВ-языка, своей крутой неоднородностью разделявший на крупицы, в пыль любой непроводник, так обошелся с их «одеждой», с перьями и пухом. Клювы тоже были раздроблены. Бедные ощипанные гуси не могли даже гоготать, хрипло стонали. Их пришлось поскорее прикончить.
— Гуси, между прочим, это амплуа Паниковского, а не Дуси Мечникова в том классическом романе, — ворчал Миша. — И то проходит там как мелкое занятие. Что это вас потянуло на гусекрадство? Нам надо быть, самое малое, Бендерами, а уж никак не Паниковскими.
— Амплуа… какие мы слова знаем! Амплуа… — со вкусом повторил Климов. — Точность захвата несколько метров на дистанции километр — вот мое амплуа. Там была целая стая, а я взял четверых с краю.
— Миш, значит, тушеную гусятинку есть не будешь — из этических соображений? — спросила Аля; она разделывала птицу. — С луковой подливой. И жареную печеночку с картошкой из принципа тоже не станешь, да?
— Ну, я этого не сказал… — Миша сглотнул слюну.
День текущий 16.5050 сент ИЛИ
17 сентября 12 ч 7 мин
17+72 сент 17 ч на уровне К144
…огненное острие башни вонзалось в тьму Шара в нем мощно жила иная Вселенная рядом — и недостижимо далеко в их власти — и властвовала над ними
К этому времени наверх взобрался и Васюк-Басистов. Тоже по обломкам, пешком на 150-метровую высоту; лифты бездействовали. Труд немалый. Познакомился с близнецами, которые уже умели улыбаться, с похорошевшей после родов Алей; затем и с Ловушками. Наиболее его привлекла возможность, искривляя НПВ — луч, исследовать разрушения в стенах башни и в зоне.
Картина внизу, в полутьме, была жуткая: висящие на прутьях арматуры бетонные куски стен… завалы внизу… Институт выходил из строя надолго; в новых социальных условиях, может, и навсегда.
И Толюн прорек:
— Мы же теперь сможем расчистить зону.
Следующие земные часы, «+» многодневные, трудились вчетвером. Главным было образовать НПВ-зарядочную станцию на крыше из остатков оборудования системы ГиМ и сделать Ловушки-хранилища, чтоб складывать в них все, что соберут. НПВ-схроны. Задачи были новые и интересные, никто не стоял над душой, все было под рукой, времени хватало — работа шла споро.
Во второй половине этого Дня Текущего с крыши башни в обезлюдевшую зону опустились светящиеся голубовато «выросты» — и принялись собирать, захватывать, втягивать также голубеющие от их прикосновения, уменьшающиеся в искорки обломки бетона и арматуры, искареженную технику.
Делалось это столь быстро и бесшумно, что единственный видевший все человек, комендант
Петренко, думал: то ли ему это снится, то ли он сошел с ума; даже не стал звонить начальству.
Если бы сие наблюдали сотрудники отдела Мендельзона (краевых НПВ-явлений), то они, вне всякого сомнения, истолковали бы видимое в духе гипотезы своего шефа о «явлениях последействия Шаротряса». Но поскольку из-за завалов доступ в свое помещение в башне был труден, они сочли за благо на работу в сей день не прийти. И ничего не увидели. А жаль.
На следующее утро Петренко показал очищенную зону Бурову: так, мол, и так, на моих глазах все ушло вверх. Как, почему — не ведаю. Будто оправдывался.
День текущий 17.3941 сент ИЛИ
18 сентября 9 ч 27 мин 30 сек
349-й день Шара
18 сент 18 ч 55 мин в зоне
Так к новому направлению присоединился Виктор Федорович.
Хуже того, вышло так, что вторым «подопытным» после гусей, на которых открыли и опробовали эффект — впоследствии режим — РР-ОО («Разуть-Раздеть — Остричь-Обрить»), оказался в освоении и испытании его именно новоиспеченный главный инженер.
Он — новая метла, коя чисто метет, герой Шаротряса и вообще — завелся, увидев очищенную без его ведома зону, взмыл наверх, чтоб узнать, распечь, снять стружку и привести в чувство. Новациями его не возьмешь, душу не тронешь, он сам мастер новаций. Хорошо, конечно, что расчистили, одной проблемой меньше. Но почему без него решили и действуют?! И куда все дели, там же много ценного?..
18+43 сент 16 ч на уровне К110
Мастерские для НПВ-схронов
…Жизнь их была чудо — и она была жизнь
Показать, куда дели собранный в зоне хлам, можно было единственным способом: поместить Виктора Федоровича в ту же Ловушку типа ящик. В НПВ-хранилище, НПВ-схрон с К50. Потому что выпростать все из него в комнате на 149-м уровне было некуда.
Повороты ручек — из «ящика» выступило прозрачное, заметное только по искажению предметов, облачко — и втянуло уменьшающегося Бурова. Он там начал светиться и растерянно-быстро сучить ручками-ножками. А когда через полминуты выпустили (при К50 он провел там, мечась и брыкаясь во тьме и неизвестности, полчаса), он сел на пол — голый, беленький, без шевелюры и бровей, только на правой руке ЧЛВ на металлическом браслете, — смотрел на Панкратова и Климова широко распахнутыми глазами, блаженно улыбался и тянул:
— Ми-ишкааа… чтооо это-о?
Потому что Буров все-таки был Буров: прежде всего инженер-исследователь, а уж потом главный или еще какой-то.
Дали прикрыться, одели во что нашлось, потом объяснили.
— Ребята, это же решение тысячи проблем!
Виктор Федорович сразу настолько включился в проблему, что за время пребывания наверху в этот же день 18 сентября успел обрасти волосами и бровями.
Так он стал пятым в этом деле. Впрочем, по вкладу своему скоро опередил других, сравнялся с Панкратовым. Буров был Буров.
Что же до криминальной стороны нового направления — а она отчетливо проступала за «явлениями последействия» — то Виктору Федоровичу хорошо запал в душу тот жест мэра. Да и что творилось вокруг, он видел и понимал. Не тот случай, чтобы чистоплюйничать и воротить нос.
И других присоединяли осторожненько, по одному и по мере необходимости.
…Создававших и испытывавших Ловушки и далее всегда можно было отличить от прочих по общему признаку: или вовсе нет волос на лице — даже бровей и ресниц! — или чуть отрастают. Тот самый эффект ОО, Остричь-Обрить, но обращенный притив них самих. Работать с крутыми барьерными НПВ без того, чтобы Ловушечный язык не задел, не лизнул, невозможно — вот и. Спецодежду покрыли металлическими лаками, на головах каски — а с лицами просто беда. Сочинили экранные сетки, вроде противомоскитных, но из проволочек, но какая же в них работа! Вот «верхние» и выделялись безбровостью и тюремной стрижкой. А о такой роскоши как усы и борода им не стоило и мечтать.
Глава шестая. Дневник Любарского за 18–20 сентября
От людей во Вселенной требуется ум и тонкость. Грубости и безумия в ней и без них достаточно.
«18 сентября 14 ч 25 Катагани,
Сегодня утром похоронили Валерьяна Вениаминовича. Рядом с Александром Ивановичем. И как-то наспех. Будто не всерьез…
Так уж получилось. То ли от того, что вторая смерть последовала слишком быстро за первой, а там все израсходовались с эмоциями; то ли драма Шаротряса всех подавила… Из городской „элиты“ прибыл один Страшнов.
Ну, бог с ними. У меня лично впечатление, что Валерьян Вениаминович как-то не совсем умер; телом — да, кровоизлияние в мозг. Но идеями своими, мыслями, всем сотворенным здесь, Шаром предсказанным, Вселенной открытой (при моем участии) — нет. И это надолго.
Для меня это тем более важно, что со вчерашнего дня я директор НИИ. Выбран на альтернативной основе, в конкуренции с Валей Синицей — в духе времени.
Никаких иллюзий, почему выдвинули и поддержали именно меня, Бармалеича, доцента-расстригу с мягким характером, у меня нет: чтоб каждый делал, что хотел. Ну-ну…
Наиболее прав все-таки Миша Панкратов: здесь хозяин не человек с титулом, не коллектив даже руководящий (создали и такой: Координационный совет) — а само НПВ. Мир Неоднородного Пространства-Времени с собственной Меняющейся Вселенной в глубине.
И Пец не был особенно хозяином; только и того, что мог завестись, круто обойтись, вышибить в 24 часа. И Александр Иванович при всей его активности и напоре тоже. Решения и дела навязывали проблемы, а они все шли от НПВ, от осознания возможностей Неоднородного мира. Валерьян Вениаминович шел впереди по осмыслению. Этого надо держаться и мне.
Позаботиться о памятнике; лучше, наверно, общий. Основоположникам. Обсудить с Зискиндом.
Между тем положение настолько серьезное, что неясно: что я принял под свое руководство — Институт или бывший Институт, ныне бездействующие развалины?.. Башня парализована и полуразрушена, зона завалена. Помощи ждать неоткуда, финансирования тем более — нам уже преподали урок. Проникнуть в лаборатории и мастерские и то теперь проблема.
Система ГиМ, венец нашего творчества, разбита при падении Корнева.
Пец начинал с нуля, а я, похоже, с отрицательных величин.
Тут не до философских осмыслений, надо крутиться и выкручиваться. А я этого сроду не умел».
«18 сентября 16.35 Катагани,
18+18 сент 15.40 уровня К24
Предыдущую запись я сделал в своем номере в гостинице „Под Крышей“ на 144-м уровне; он у меня есть, как и у каждого, работающего на верхних уровнях — „верхнего“. И более обитаем, чем мое земное пристанище на Пушкинской, в квартире вдовы Пеца Юлии Алексеевны.
Эту делаю в директорском кабинете.
По земному счету минуло 2 часа 10 минут. По верхнему „подкрышному“ более десяти суток. Для меня, поскольку я мотался вверх-вниз и наружу, меньше. ЧЛВ отсчитали четверо суток; по ритмам телесных отправлений: питание, сон, т. д. — тоже так.
Но главное: вскрылась глубинная причина гибели Корнева и Пеца (именно глубинная, не для следователей). Да пожалуй, что и Шаротряса. Тем более что Валерьян Вениаминович сам задал Иерихонскому рассчитать прогноз; тот сделал, указал время. И выдворил людей из Башни Пец именно поэтому. Знал, знал!.. Так почему? Потому что приговорил. Институт свой приговорил. И Шар.
Вскрывает сие тот, записанный ретро-аудио-автоматом Бурова разговор Пеца и Корнева 16 сентября в просмотровом зале моей лаборатории, после той их малость скандальной встречи. В последние часы жизни Александра Ивановича. Особенно его монолог, откровение о первичном смысле цивилизации, да и вообще разумной жизни — как разумно-безумной приправы космических процессов.
Эти записи дал мне Васюк, лучший друг Корнева; он их первый прослушал. Их многие еще будут слушать, вникать — для некоторых это будет духовный Шаротряс. Я сам еще прихожу в себя.
Под видом одного другое, да еще какое другое-то. Не мы делаем — с нами делается. Разумная активная жизнь как согласованное помешательство на своих потребностях в масштабах планеты для исполнения мировых процессов… славно!
(Впрочем, я астроном, астрофизик и причастен к этому меньше других. Мой предмет исследования — настоящий мир. Большой. Вселенная. Наша фирма веников не вяжет, как говорит Дуся Климов.
Так что, может быть, правильно выбрали именно меня директором; хоть и не из тех побуждений. Ничего.)
Эти выводы сразили их автора, Корнева. (Он был даровитый деятельный человек, но в плане философском слабак, я это замечал. А глубокое мышление требует не меньшего бесстрашия, чем идти под пули.)
От них же — а еще больше, пожалуй, от смерти Александра Ивановича — растерялся и Валерьян Вениаминович. И в минуту слабости решил: да пропади он пропадом, этот Шар!
Так все и получилось: в самые критические минуты и секунды здесь не оказалось никого, кто бы знал, что делать.
Потом Пец все-таки овладел собой. Затем и ситуацией. Успел.
Нашел Бурова, Зискинда — последних, кто был с ним, — распросил. Да, примерно так и было. И этот финт с назначением двух главных инженеров — тоже от растерянности. Но Виктор Федорович вел себя молодцом; прощаю ему за это все прошлые выпады в мой адрес. И будущие.
Но главное: теперь мы ЭТО знаем. Болезни без диагноза не лечат».
«А эту запись я делаю в „пецарии“, кабинете-2 Валерьяна Вениаминовича на уровне 122. Сюда он уединялся поразмышлять ВНЕ Времени (на 122-м уровне это так). Здесь компьютер, раскладушка, стол, кипятильник для чая, стакан, заварка (цейлонский), начатая пачка вафель и… и все. Табло Времен на стене; они у нас всюду. Сейчас оно темно, Людмила Сергеевна еще восстанавливает свою киберсеть.
А без Табло — как при свечах, или лучине.
Да и вид из широкого окна — во тьму, ни на что, как везде на верхних уровнях. На само пространство и немножко на Время.
…И похоже, именно здесь я принимаю у Пеца настоящие дела. В глубинном плане: дела-мысли. Он мне говорил, что продолжил работу над своей теорией. „В октябре ахну докладище — закачаетесь“. М-да… Здесь много дискет с текстами и формулами, надо вникать. Творческое наследие.
Теперь это мой кабинет 2. Был „пецарий“, стал „любарий“. И компьютер мой. На нем, а не в тетрадке отныне поведу Дневник».
Продолжение Дневника на дискете
«День Текущий 18,5468 сент ИЛИ
19 сентября 13 ч 7 мин 23,73 сек в Катагани
350-й день Шара и
601.813.314-й Шторм-цикл Миропроявления в МВ
19+66 сентября 17 ч 15 минут уровня К122
Такая запись означает, что Малюта запустила координационную сеть времен и контроля. Засветились Табло времен — и радуют глаз так же, как вспыхнувшие после перебоя с электричеством лампочки в домах.
НПВ-цивилиизация продолжается. Оживаем.
В Институте не так и много произошло за эти дни, не успело: верх пока почти вне игры. Но кое-что есть:
…чудесным образом расчистилась зона! Какие-то приспособления Миши Панкратова, я еще не разобрался, этим занимается Витя Буров… пардон, Виктор Федорович, главный инженер. (Он, если его не попросить, ничего не расскажет, мы и раньше не очень ладили.)
Главное, нашлось НПВ-решение проблемы. Свое. По Корневу. И не понадобится ваша техника, господин мэр. (Меня до сих пор жжет стыд за эту сцену: просили, унизились… мы, из более серьезного и мощного мира! — перед кем?.. И получили пинок в зад. И поделом. Впредь наука.)
Как бы то ни было, народ уже проникает в свои лаборатории и мастерские, начинает действовать, работать — в ускоренном времени и обширных пространствах. А коли так, то все наладится.
Зискинд рассказал о последних минутах и последних словах Пеца: „Любарск… он знает“.
О чем, что? Я много чего знаю. Что он имел в виду?..
Что-то глубинное и очень важное, раз перед смертью вспомнил. Может, ответ здесь, в его дискетах?
Вникаю в дискеты.
(…самое великолепное: В. В. Пец, директор многотысячного уникального НИИ, клокочущего небывалыми делами и проблемами, отметал их все, запирал кабинет, уходил сюда и занимался теорией. Да какой!
Главная работа была здесь.
Все правильно, Вениаминыч. Пока на вопрос Саши Корнева:
— …Все эти мальчики с голубыми, синими, серыми, карими, черными… но непременно одухотворенными — глазами, со способностями и мечтой, с энергией и умением… мы-то с вами что такое? С нас начинаются экспоненты необратимого изменения мира… каждый выдает Новое, открывает дороги-возможности, по которым устремляются толпы жадных дураков…
…пока на него нет ответа, мысль должна быть впереди дел. Обязана!)
И все же, все же — это его „Любарск… он знает“. Что знаю-то, Вэ-Вэ!? Я много чего знаю».
«День текущий 18.5879-й сентября ИЛИ
19 сентября 14 ч 6 мин 25,16 сек
19+82 сент 6 ч 58 мин на уровне 122
603.253.223-й Шторм-цикл миропроявления в МВ
Через земной час от предыдущей записи.
Я РЕТРЮ, оглядываюсь назад, а в НПВ все делается быстро. Время вообще не склонно ждать копуш и тугодумов, а ускоренное в десятки и сотни раз тем более. Решениями мне за всем не угнаться. Остается мыслью. Директор-философ, он же летописец. Пимен в келье с компьютером и дискетами на 122-м уровне, милое дело!
Итак, вот что я прохлопал: НПВ-Ловушки. То, в чем они проявили себя, я, правда, заметил — но и только: в деле, к которому не знал, как подступиться: полной расчистке Зоны от обломков и искареженной техники.
— Я не при чем, это само вчера как-то… — сказал комендант Петренко, встретив меня утром на проходной для доклада.
Обломки и лом голубели, светлели и уносились, по его словам, ввысь. Как в небеса. А ведь там их было на сотню самосвалов, не меньше.
Это знак того, насколько это направление развилось и далеко пошло. И еще пойдет. Насколько далеко и куда?..
Но самая суть по порядку.
Способ найден молодым да ранним Мишей Панкратовым: электрополевое сосредоточение НПВ с высокими К в малых объемах. НПВ-концентраторы, НПВ-конденсаторы. С последующим выпусканием Неоднородного Пространства-Времени — регулировкой полей — в виде луча или языка в нужную сторону.
Сначала предназначался, чтобы дырявить бетон и прочие непроводники; это он исполнил еще до Шаротряса, я видел образцы. Но далее обнаружилось, что выпущенным НПВ-языком можно захватывать предметы и помещать их внутрь концентратора. Отсюда и слово Ловушки: раз — и дотянулся, раз — и взял, раз — и нет.
От них, от их работы произошли и все те „выросты“ в ночь после Шаротряса, „явления последействия“. А БорБорыч-то!..
…По теории, по замечательной Теории Пеца на дискетах, в которую я сейчас вникаю, — ничего особенного, пустяковый эффект. В основном есть Пространство — сверхплотная сверхупругая среда; вещественные тела в нем как пена на воде. Почему бы потоку или струе такой Среды не делать с телами все то, что вода делает с пеной? А заодно и упаковка-уменьшение в К раз, если это НПВ.
…И полевое управление от той идеи Пеца-Корнева, от которой пошла Система ГиМ…
(ДЕЛОВОЕ: Проверить, насколько восстановима Система ГиМ! Срочно!)
…затем и мои пространственные линзы, синхронизаторы Бурова и поисковая НПВ-автоматика Люси Малюты. Можно сказать, что НПВ-Ловушки это Система ГиМ, только обращенная не к звездам-галактикам, а к земным предметам.
Но вот в том-то все и дело, что к земным. На земле все — чье-то. Это такой поворот!
Далее. Миша и Аля Панкратовы в Шаротряс были здесь, наверху. И Аля, которая ходила на сносях, родила. Двойню. Мальчишек. Им уже по несколько месяцев (в Подкрышии же), и они умеют улыбаться. Сам видел.
…почему я написал „Второе“? Первое. Нулевое, черт побери! В НПВ
родились люди, что может быть первичнее? Да еще в Шаротряс, в грозу и бурю.
И в силу обстоятельств они будут здесь жить. Шекспир писал: „Мир должен
быть населен!“ Уточню: НПВ-мир тоже. Так что я за.
…И Зискинд, помнящий бурю споров вокруг его Шаргорода, из-за которой он ушел, а теперь вот вернулся, тоже за.
(ДЕЛОВОЕ: Миша парень самолюбивый, благодеяний не примет; но все-таки предложить им занять „квартиру“ на уровне К7,5, в бывшем кабинете Валерьяна Вениаминовича и приемной. Он пустует. А то на уровне К144 слишком уж круто.)
Аля, оправившись от родов, помогала Мише в создании Ловушек. К ним примкнул Дуся Климов, мой сокурсник и протеже. Он тоже вопреки приказу остался в башне.
Все это было в ночь после Шаротряса.
На следующий день примкнул Васюк, затем Буров… И дела у них пошли. Вовсю. Знать бы — какие?
…но как хотите, здесь все глубинно завязано: Шаротряс, гибель Корнева, Панкратовы в Шаре (и Дуся), НПВ-Ловушки, рождение близнецов, смерть Пеца. Особенно последнее. Почти по Гоголю, великому проницателю: двое умерло, двое родится — а все в дело годится».
Глава седьмая. Кое-что об инопланетянах
Если у тебя вытащили кошелек, радуйся, что там было мало денег. Если там было много денег, радуйся, что избавился от хлопот и разочарований, связанных с покупкой дорогих вещей.
Между тем и в ближайшей окрестности Шара и Института также происходили дела и события. Хотя и иных качеств и масштабов.
Во второй половине сентября по Катаганскому краю загуляли слухи о пришельцах, кои все хватают, а сами невидимы. Захваченное иногда отдают, иногда нет. А если что не по ним, то хватают и людей; потом отпускают в чем мама родила… Ну, то есть совсем без ничего, даже без волос на теле.
— А волосы-то им зачем?
— На парики. Своих, видно, нет.
— Да это не инопланетяне, просто спекулянты. Вон и объявления «Куплю волосы дорого»…
— Да нет, они такое делают. Скот захватывают, птицу. А то и автомобили. А если сам сидит внутри, то за таким авто не угнаться.
— Это еще что!.. Вон в горах одного прихватили — рраз! — сперва совсем голый. Два!.. и лежит скелет. Был человек, стал скелет.
— Тц-тц… даже не труп.
— Ага. Только по кольцу на руке и опознали.
…………………………
— Звонят — мол, по объявлению. Согласны, мол, купить по вашей цене, выставляйте, сейчас приедем. Ну, те рады: выкатывают круглое, вытаскивают на площадку плоское — контейнеры, ящики… Ждут. А потом на их глазах — раз и в небеса, и нет. Будто молния сверкнула, гром пророкотал.
…………………………
И только претерпевшие в Ицхелаури держались более ясного взгляда.
— Не… то не инопланетяне. Они и про Хрущова знают. И вообще в курсе дела. То наши… и от них нам будет самая беда.
Две семьи быстро распродались, ликвидировали дела, укатили на Запад.
Пять офицеров-автоинспекторов и генерал, бывший с ними в доле, раздали награбленное на дорогах, ушли в монастырь.
Впрочем, это было позже.
…………………………
— Насчет инопланетян это хорошо, — одобрил Панкратов, узнав о слухах. — Это правильно. Кому же еще как не им. Надо на всякий случай одеваться соответственно. Чтоб так и дальше думали. Надо раздобыть скафандры.
Но пока было не до маскировки, не до одежд. Главное было развивать, совершенствовать, испытывать. В сущности, нашли способ Локальных Преобразований неоднородного пространства-времени. Он включал в себя очень многое. Например, Буров внес свой вклад: слой, обволкивающий НПВ-язык (хватательный) мог теперь передавать не только изображения, но и благодаря его приставке — звуки.
Музыка сфер, звучание пространства-времени всегда были его пунктиком. Причем по Ловушечному лучу звучать могло в обе стороны: как от них к объектам (заодно и субъектам) НПВ-посягательств, так и наоборот. Вонять так не могло, а звучать да. То есть возможен стал интересный диалог обслуживающих и обслуживаемых: такие мы слышали в Прологе.
Но главным было то, что все обстоятельства: ситуация в стране, в Катагани и в Институте — понукали к вполне определенному применению Ловушек.
День текущий 19.7982-й сентября ИЛИ
20 сентября 19 ч 9 мин 25 сек
20+118 сент 3 ч на уровне 148
Лаборатория МВ
…Космичны были чувства
Космичной становилась психика
Коротенький диалог:
— Миш, ты ведь начинал с того, что своими концентраторами дырявил пластик и бетон? Еще при Пеце. Я видел твои первые образцы.
— Да, а что?
— А то, что так и ведь стену можно раздвинуть. Без лишнего шума. И взять то, что за ней.
— Ну, это надо проверить сначала, подобрать режим. Главное, стенку найти бы потолще для отработки.
— Да ради бога, используй третий недостроенный слой башни. Никому он не нужен, дырявь не хочу. Вверху, конечно, чтоб не завалился.
— Ага. Ты разрешаешь?
— Более того: предлагаю.
Мы не выдадим участников этой содержательной беседы.
В НПВ все делается быстро. Это знали еще при Корневе и Пеце, изначально. Но что и в окрестном однородном мире с НПВ можно все многократно ускорить, это поняли только теперь — благодаря Монтажным Ловушкам. Их предложил Анатолий Андреевич, горячо поддержал Зискинд. Они были просты: размытый НПВ-луч из них при небольших К покрывал и обволакивал место работы (сборки, монтажа…); большое уменьшалось, медленное ускорялось. Так удалось сильно ускорить всякие дела в зоне и на нижних уровнях; здесь всегда было узкое место, затор. И в дальнейшем только самое канительное: придумать, исследовать, воплотить в конструкции Новое — делали наверху в Башне. При больших ускорениях. А в «Шараш-Монтажках» сборочные дела можно было развернуть везде — и тоже с изрядными ускорениями. Даже за пределами Шара.
Ловушки ШМ, «Шараш-Монтажки» были второй выход нового направления. Самый симпатичный, что и по названию видно.
Развили и третьий: Ловушки-схроны. Склады. Большое в малом. Эти вообще были вроде ящиков, из которых выпускался НПВ-луч, втягивал в себя. Хронологически они как раз были вторые, Буров мог бы это подтвердить.
Но главным все равно оставалось первое направление, первый выход из Шара, из мира НПВ в однородный: «пространственная рука», которой можно было дотянуться и схватить. Взять. Цапнуть. Умыкнуть. Все что лежало на поверхности. Это было наиболее практично. И результативно.
В нем благородные НИИвцы, как ни верти, тоже эволюционировали в надлежащем направленни; то есть оказывались и попросту НПВ-урками.
…Со временем и Варфоломей Дормидонтович дозреет до вывода, что из самой простоты и легкости создания (может, появления? возникновения?) все новых и новых видов Ловушек, совершенствования их и расширения применений:
— и через облака, и Шараш-Монтажки, НПВ-Схроны, а затем и Ловушки-К-шлюзы, К-бункеры…
— различные конструктивные оформления их: в форме видеомагнитофона, фотоаппаратов, кинокамер, термосной колбы на доске, телескопа Максутова, чертежного футляра и так далее, и тому подобное,
— и все более уверенного владения ими: и видеть могли чрез НПВ-оболочку, слышать — только что, к счастью, не обонять — и вести диалог… и даже чувствовать по вибрациям ее массу уловленного небесного тела (впоследствии)…
…следовало, что в действительности идет какой-то естественный процесс, слегка лишь припорошенный деятельностью изобретательных НИИвцев. Мальчиков с одухотворенным взглядом, по Корневу. Да и не какой-то, вполне определенный: расширение Контакта.
Но это будет после. Сейчас же директору Любарскому было не до глубин. Еще со времен Корнева и Пеца работники НИИ привыкли не считаться со временем и силами, исполнять наверху огромные дела. Недаром установилось для Верхних понятие «их среднее К12»: в среднем и по делам, по результатам, и по расходу жизни своей у них получалось за час — день, за месяц год. Это еще если без авралов. Каждый работник стоил дюжины, самое малое. Но при этом само собой разумелись и надлежащие выплаты. Заработок. Премии. Сверхурочные. Высотные. Гроши. Бабки. Башли. Пети-мети.
Сейчас это прекратилось начисто.
Из Дневника Любарского
«День текущий 20.4836-й сентября ИЛИ
21 сентября 11 ч 36 мин
352-й день Шара
21+11 сент 13 ч 58 мин на уровне К24
…от НПВ-философствования вернемся в наш мир, который весь вот такой. Распротакой, как сказал бы Дусик. Распротакейший. Словом, наш.
Где взять денег?
Сейчас вокруг научно-исследовательские институты и СКБ лопаются, как банки и фирмы в Великую Депрессию в США. Вплоть до приватизации за бесценок. И люди, ценные специалисты, расходятся. Кто побойчее, „за бугор“, кто в „челноки“… в спекулянты то есть, кто сникерсами на углу торговать, а кто и в огородике ковыряться… И наши разбегутся. А где потом таких, с опытом работы в НПВ, с уникальнейшими знаниями и умением, прикажете искать? И как их готовить?
А в банках на счетах НИИ нет ничего и впредь не предвидится. Плановое общество приказало долго жить. Должники нам долгов не отдают; даже военные.
Черт знает… хоть банки грабь.
(Кстати, там около меня, на Пушкинской есть один — ЦДБ, Центральный Державный… рядом. А?.. мм?.. Морально я до этого дозреваю. Но технически — как?)
Это я записал час назад. В кабинете. Сгулял в координатор — по примеру Вэ-Вэ посидеть у экранов. Работа в башне пока идет. Особенно на уровнях 90-100, где спецмастерские. Но надолго ли?
Да, в НПВ все делается быстро — но и разрушается, сникает еще быстрее.
Где деньги взять?.. Продавать что-то? Что? У нас все уникальное, а такое сейчас за бесценок пойдет.
(…Стоило мне уклоняться от Проблемы М31, чтоб завязнуть в ЭТОЙ! Здесь еще больше хочется увильнуть. Пусть бы как-нибудь без меня. И вот — припирает к стене. To be or not to be?)
Вернул меня к этой теме не кто иной как благонамереннейший Юрий Зискинд, пришедший посоветоваться. По деликатному вопросу. Нет денег. А надо платить сотрудникам. И платить хорошо. Чтобы ценили свое место. И на закупку оборудования, компьютеров, продуктов для верхних уровней. И вообще.
Я смотрел на него во все глаза: он говорил о том, о чем я думал.
— Все так, но… какое отношение имеет к этому архитектура?
— Имеет. Деньги можно взять в банке „комсомольском“. Меня приглашают как эксперта. Как вы на это смотрите?..
— Почему вас? Разве вы финансист?
— Я — архитектор, строил это здание. Тогда еще крайком комсомола. Вы не местный, не в курсе. Поэтому и банк люди зовут „комсомольским“. На вывеске он „Славянский“. Его учредители и хозяева бывшие краевые комсомольские деятели. Я знаю там все, вплоть до толщины стен и и перекрытий. Так как мне — идти?
…Только тут до меня стало, как до жирафы, доходить, что речь идет не о том, чтобы взять деньги в в этом банке в кредит. В окошечке кассы, расписавшись в ведомости. А… НПВ-взять. Ловушечно. Как уже кое-что брали, списывая потом сановным дурням на „явления последействия“. Та-ак-с!..
Я поднатужился, овладел собой — и сохранил невозмутимый вид.
— А вы сами-то как?
— М-мм… Я в некоторой растерянности. С одной стороны, вон с подачи Мендельзона абревиатуру НПВ некоторые уже расшифровывают как Неоднородно-Пространственное Воровство. С другой — вокруг такое творится! Ведь ныне как на войне, Варфоломей Дормидонтович: не мы, так нас. Только там было „не мы убьем — нас убьют“, а сейчас „не мы украдем, так нас приватизируют“… С третьей, главной, деньги ведь в самом деле нужны. Для работы и вообще… И наконец, — Зискинд мягко улыбнулся, — мне просто интересно: как вы — не только руководитель, но и человек высокого полета мыслей и соответствующего поведения… я почему-то уверен, что в детстве вы даже в чужой сад не лазили, — смотрите на сложившуюся ситуацию? А вам ведь нужно не только смотреть, но и руководить. Решать.
Такой вот разговор двух интеллигентных людей на высокую тему.
Это выходит, что я теперь не только директор НИИ, но и „пахан“. Н-да! Ведь о чем первоклассный архитектор Юрий Акимыч советоваться-то пришел?!
…И ведь как хитры: привлекают по одному. Не просто соучастники, а творческие, у каждого свой вклад: Панкратовы, Климов, Толюн, Буров, Малюта, Альтер Абрамович… вот теперь Зискинд. Привлечен как архитектор, не кто-то. Специалист. Эксперт-архитектор по НПВ-взлому банковских сейфов.
Равен ли вклад в виде озвучивания НПВ-луча Буровым или оптического наведения чрез него по Климову „работе“ шнифера с отмычками и ломиком у сейфа?
Я по-прежнему заведую МВ-лабораторией, мне подконтрольны остатки системы ГиМ, НПВ-зарядочная станция (коей пользуются для зарядки Ловушек) — весь верх. Могу прекратить, власти достаточно. Закрыть доступ к НПВ с высокими К, к зарядке. Но пока лишь вникаю, расспрашиваю — и ничего. Они показывают, объясняют, смотрят с вопросом в глазах — и тоже ничего. Неопределенность.
…А все потому что больше никак. Финансирования нет и не предвидится. Приходится смириться и поддерживать. А прихватизаторам шиш.
„Прихватизация Шара no passaran!“ — выдвину и я теперь лозунг. Не пройдет!
В беседе с Зискиндом я, наконец, и определился.
— Ну-с, прежде всего, Юра, не только я здесь рафинированный интеллигент. И не только вы. Все ребята, наши коллеги, такие самые: и образование, и полет мыслей не ниже, чем у нас с вами, и работа в НПВ, в Меняющейся Вселенной… все они тоже далеко не урки. И мне самому, кстати, интересно, как они выйдут из щекотливой ситуации. Пока, я знаю, берут не для себя: для работы, для дел. Начнут и для себя? И сравняются с этими четвероногими, кои разрушили страну и обокрали народ?.. Какие бы у них ни были посты и миллиарды, это воры и жулики. Дерьмо. При всей моей воспитанности — и насчет чужих садов вы правы — иных слов не нахожу.
Я понял, что горячусь, замолчал.
— В этом я с вами солидарен, Варфоломей Бармалеич, — печально сказал Зискинд. — Полагаю, что наши „верхне-башенные“ (да и не только они) не могут не понимать, что следовать по такому пути, НПВ-красть для наживы, для себя — это действительно уподобиться вышеупомянутым, переходить с прямохождения на четвереньки. Никакие миллиарды это не оправдают.
— Ну, так в главном мы едины, Юрий Акимович! Меня более всего занимает не „брать или не брать“, а вопрос масштабов. Понимаете, раз уж так— то нам важно не мельчить. Голодный мальчишка, залезший в карман, — вор; а прихватизовавший за бесценок и взятку алюминиевый завод, аэродром с сотнями самолетов, целое поле нефтяных скважин… — не вор, благородный реформатор и опора общества. И мы должны быть такими, как наша „элита“… Я это вот к чему, Юра: нет ли в Катагани здания с десятком банков? Как в Швейцарии. Много ли вы возьмете в одном-то? Хорошо, если миллион.
Теперь Зискинд смотрел на меня с большим интересом:
— А что, Ловушками можно взломать и такие здания?
— Даже взять целиком. Принцип позволяет.
Архитектор подумал.
— В Катагани таких нет. Это надо по столицам. Да и вообще такие дельца лучше проворачивать в иных городах.
— А может, вам нацелиться на ЦДБ, Центральный Державный на Пушкинской. Я в соседнем доме живу. Внушительное здание. И сейфов там побольше, и в них, наверно, тоже…
— Так тот строил не я, его ставили еще в прошлом веке. И проект вряд ли сохранился. А без него… И вообще есть правило: не кради, где живешь, не живи, где воруешь. А вы там рядом обитаете.
— Юра, какие слова! Откуда это у вас?
— Варфоломей Дормидонтович, я тоже ни разу не залез в чужой сад; это позорное пятно и на моем детстве. Но телевизор-то я смотрю.
Словом, мы поняли друг друга. Напоследок я поинтересовался:
— Юра, вы прослушали тот последний монолог Александра Ивановича? И разговор с Валерьян Вениаминовичем?
— Да, конечно. Сильно. Меня особенно впечатлило „пузырение“. Я как архитектор участвую в нем.
— Я о другом, о нашей жизни как бреде согласованном, по Корневу, активном помешательстве. Вы не находите, что и мы с вами сейчас такие? Вроде того пациента из анекдота с манией преследования. Который считал, что он зерно и любая курица его склюет?..
— Мм… напомните.
— Ну, врачи его подлечили, воспитали, успокоили. На консилиуме больной заявил, что больше не считает себя зерном, он человек, — пожал им руки, ушел… и через минуту вернулся с трясущимися губами. „Что такое?“ „Там во дворе петух!“ „Но вы же знаете, что вы не зерно“. „Я знаю, но петух-то не знает!“ Так и мы: знаем, что действуем верно и из высоких побуждений — но боимся, что „петухи“ этого не знают. Ну, и пусть не знают. Не их петушиного умишка это дело. Не склюют.
Зискинд посидел молча, встал, протянул руку.
— Вы меня успокоили и воспитали, Варфоломей Дормидонтович. И я, как тот пациент, пожимаю вам руку».
Глава восьмая. «Раз мы шли на дело…»
Бескорыстно заботясь о себе, мы освобождаем от этих хлопот наших близких — и тем помогаем им, а также обществу в целом.
День текущий 20.9928-й сент ИЛИ
21 сентября 23 ч 49 мин
Вверху были свет и быстрота, внизу медленность и сумрак
Два НПВ-урки: Михаил Аркадьевич Панкратов, зав лаборатории Ловушек, и Юрий Акимович Зискинд, до недавних пор зам главного архитектора Катагани, ныне снова архитектор НИИ НПВ и башни, — хряли на дело. Брать большой сейф. Во втором по величине в городе банке «Славянский» (в народе «комсомольский»), находившемся в центре, в здании бывшего крайкома комсомола.
Хряли они в милицейском «бобике» (тоже недавно НПВ-похищенном и затем перекрашенном) — с задним отсеком, в каком возят задержанных. За рулем был Панкратов. Главной задачей было снаружи узнать участок стены, за которым находилась массивная бронированная камера. Внутри место изучили днем: комната 5 на втором этаже в глубине коридора налево.
Зискинд все-таки грустил. Крайком комсомола — это был его дипломный проект. С отличием защитил. Настолько с отличием, что и выстроили с незначительными изменениями. С него он выдвинулся, был замечен, пошел в гору. И пожалуйста — наведывается к нему в таком качестве. Зарешеченный отсек для задержанных в «бобике» за спиной архитектора особенно давил на него.
Панкратов легко вел машину по пустым улицам, насвистывал. Обычно он напевал или высвистывал сложные мелодии классической музыки; но сейчас в уме вертелась бессмертная «Мурка» — отредактированная иронически: «Раз мы шли на дело: я и Юра Зискинд. Архитектор вытащил наган…»
— А как по фене «эксперт»? — поинтересовался вдруг тот; у него, похоже, тоже что-то такое вертелось в голове. — Наводчик, что ли? Стремщик? Скокер? Шнифер? Сталкер?
— Не знаю, — пожал плечами Миша, — я ведь тоже не профессионал. Кажется, наводчик. Да не переживайте вы так, Юрий Акимович. Ей-богу, даже со стороны видно! Вы в комсомоле состояли? Взносы платили?
— Конечно. Пятнадцать лет.
— И я состоял, платил. Так все это наше. Вы же знаете, что во главе банка стоят бывшие крайкомовцы — те самые, что вели к бескорыстному светлому будущему, где денег не будет. Да так вели, что шаг вправо, шаг влево считался побег. И привели: теперь денег у нас нет, у них есть. Как по-вашему, откуда они у них? Таких потрошить, выражаясь в прежних понятиях, дело чести, доблести и геройства. Вот мы и приехали.
Трехэтажное здание кремового цвета с портальным входом и гипсовым гербом СССР на фронтоне стояло на краю площади с фонтаном; торцевой стеной (как раз тою, за которой на 2-м этаже располагался сейф) оно было обращено к улице Христопродавцев (бывшей Коммунистической). Панкратов остановил машину метрах в ста от нее, опустил стекло.
— Отсюда определить сможете? Желательно с точностью до двух метров… Обидно будет, если выпотрошим не ту комнату. А?
Улица была слабо освещена.
— Далековато, темновато… ближе нельзя?
— Не стоит. Возьмите бинокль.
Зискинд приставил бинокль прямо к очкам, подкрутил резкость:
— Так… ага. Высота потолков там 3,2… плюс перекрытия 0,4… плюс фундаментный выступ. Значит, отсчитываем 4 метра от асфальта — это пол комнаты. Высота сейфа?
— Два метра с небольшим.
— …Итого по вертикали шесть.
— Теперь по горизонтали?
— Сейчас… от угла. Мужской туалет 4 метра. Кладовка уборщицы полтора… потом эта комната, ширина шесть с половиной. Он там где?
— Как раз посередине.
— Четыре плюс полтора плюс три с четвертью… плюс толщина стен. Девять с половиной. Итак, прицел: шесть по вертикали от асфальта, девять с половиной по горизонтали от угла дома.
— Класс, — с уважением сказал Миша. — Без чертежа все числа на зубок… сколько лет-то прошло?
— Одиннадцать от сдачи дома… в этом я профессионал, Миша.
— Класс, — повторил тот, беря с заднего сиденья Ловушку.
Это была его первенькая, самая неказистая и проверенная. Приклад из плохо обструганной доски, к ней жестяными, из консервной банки, скобами присобачена литровая колба термоса зевом вперед; с боков батарейки, электроды, провода, рукоятки. Все венчал «оптический прицел», тоже самодельный, из половинки бинокля.
Зискинд не раз видел Ловушки в действии; но сейчас с замиранием души наблюдал, как Панкратов уперся доской-прикладом в низ окна, поерзал на сиденьи, чтоб удобней, приложился, к прицелу. Левой рукой подправил доску, потом коснулся пальцем утопленной в доске кнопки…
…и на стене в ста метрах от них, в нужном месте бесшумно очертилась овально-ломаная (по кирпичным швам) черная быстро расширяющаяся трещина. Около трех метров в диаметре, привычно оценил архитектор. Овальный кусок стены и намертво пришпиленный к нему металлический куб повисли на долю секунды в воздухе, понеслись, быстро уменьшаясь, к ним и шмыгнули в зев колбы. На последнем десятке метров эти предметы будто малиново накалились.
— Вот и все, — сказал Панкратов.
…Но нет, это оказалось еще не все. Вышло осложнение: за сейфом к машине, в Ловушку потянулись белые провода сигнализации. Они отделились вместе с крепившими их гвоздиками от стен и 100-метровым хвостом волочились за исчезнувшим в Ловушке сейфом.
Зискинда почему-то наиболее потрясло безмолвие происходящего:
— Почему… почему она молчит?
— Кто — она? — Миша тоже пребывал в растерянности.
— Сигнализация.
— Сейф заперт, проводка не нарушена… Что ж, придется нарушить. Черт, не отработано это у нас! — Панкратов достал из кармана перочинный нож, раскрыл, чиркнул по проводам перед зевом «термоса». Тотчас в здании кликушески взвыли сирены, в окнах вспыхнул свет.
— Все, ходу! — Миша дал газ.
Через несколько секунд они были далеко.
Зискинд вытирал со лба холодный пот. Все-таки, что ни говорите, в нравственных заповедях есть нечто абсолютное.
День текущий 21.8872-й сентября ИЛИ
22 сентября 21 ч 17 мин
353-й день Шара
…Космичны были чувства
Космичной становилась психика
Михаил Аркадьевич уверенно вел машину через город; дорогу на станцию Катагань-товарная он знал, побывал там уже не один раз. И не с щепетильным Зискиндом, а с людьми, с которыми было полное взаимопонимание, без лишних слов. Буров, Толюн, Дусик Климов. Один раз даже взял с собой Алю. Но сегодня вечером он ехал на дело один,
Станция находилась на отшибе, и автомобильная дорога к ней вела скверная, с выбоинами. Панкратову на ухабах приходилось придерживать рукой чемоданчик-«дипломат» с тремя Ловушками К1000: все тот же «термос» (только теперь не на доске и с прицелом-визиром) и два «фотоаппарата», оба удлиненные увеличивающими насадками-«объективами». В них, в темных цилиндриках, был самый концентрат неоднородного пространства; а в корпусах «фотоаппаратов» только схемы управления.
Поставил машину неподалеку от выхода на пешеходный мост, взял чемоданчик, поднялся по бетонным ступенькам.
Пешеходный мост над двумя десятками путей был самым удобным местом. Под ним стояли составы, составы, составы. С вагонами, цистернами, платформами. А на платформах контейнеры, контейнеры, контейнеры — разных цветов и размеров, с надписями принадлежности, мест отправления и прибытия. Да и грузы навалом на платформах тоже были интересны.
На нужное наводили Альтер и Бугаев; нередко и сотрудники других — разоренных, упраздненных, прихватизованных по цене автомобиля — НИИ, СКБ, КБ, мощных специализированных предприятий.
…Это было время тотального разорения и уничтожения громадного научно-технического потенциала побежденной в «холодной войне» великой страны. Главное отсечь голову; а если она не одна, то и много голов, все — пусть потом обезглавленные безмозгло болтают о независимости, демократии и рынке.
Значительную часть грузов — и не только на Катагани-товарной — составляло то, без чего голове этой, тем более головам — не отрасти: уникальное научное и техническое оборудование. Ни во что другое не было вложено мысли, изобретательности, квалифицированного труда, чем в него; и оно в одночасье оказалось ненужным. Списанным. Для продажи за бесценок на лом. Под пресс. Или в переплавку с выделением драгоценных металлов.
…В историческом времени выяснится, направлял ли кто сей процесс, или просто был он стихийно таким, проэнтропийным. Но это был замечательный отбор: новый хозяйчик листал толстыми пальцами документацию на измерительно-расчетный комплекс, на электронный микроскоп или на что-то еще, минуя все страницы с назначением, параметрами и тому подобное — зачем! — в поисках той единственного раздела, где несколько строчек указывали содержание в изделии золота, платины, серебра. Во! Оно!.. И неважно, что счет там на доли грамма, для серебра от силы на граммы: здание НИИ, кое пойдет под склад, набито такими штуками. Клондайк! Если выделить, можно вставить себе золотые коронки, иметь среди знакомых солидный вид. А еще побольше окажется, можно сгулять с парой телок на Канары.
Взаимное понимание в действии куда важнее словесного. Верхние НИИвцы видели: происходит интеллектуальное умирание общества. А со смертью надо бороться любыми способами. У них способ был.
Так применение НПВ-Ловушек нашло новое направление. На него в Институте сначала не рассчитывали, как-то не ориентировались; но оно оказалось очень в масть. Не только для обеспечения работ, но и для самоутверждения. Антиэнтропийного, не воровского утверждения себя.
Брали не только нужное для своих дел, но и просто спасали от уничтожения. Для этого и наготовили достаточно Ловушек-схронов с К50-100 — вроде ящиков; много места они не занимали. И чего в них только не было, от А до Я! Перечни взятого также от А до Я аккуратно заносили на компьютер, с указанием где что находится.
На сей раз наводка была на КОМО, Катаганское оптико-механическое объединение… или, точнее, может быть, ОТ этого предприятия, от его бывших работников. КОМО разрабатывало и выпускало всякую оптику, от подзорных труб до простых микро— и телескопов. Создали его в Катагани ленинградцы со знаменитого ЛОМО; по уровню до него, конечно, не дотягивало, поэтому продукция КОМО шла с маркой «школьная». (В минувшую пору многое выпускали с штампом «школьное»: компьютеры, магнитную пленку, проекторы… чуть похуже качеством, но по половинной цене; вот и микроскопы-телескопы тоже.)
Ныне КОМО в виду полной недоходности было задешево приватизовано. Намерения новых хозяев были просты и очевидны: торговля и прибыль. С мелкой оптической продукцией расправились быстро; теперь пришла очередь самой крупной: менисковых телескопов Максутова. Продать их в частные руки было невозможно, слишком крупные и неудобные предметы, не установишь ни в квартире, ни на балконе. И теперь, чтобы очистить помещение, их вывозили то ли в утиль, то ли на свалку.
День текущий 21.9115-й сентября ИЛИ
22 сентября 21 ч 52 мин
С середины моста Миша увидел этот состав, устроился над ним, теперь ждал, когда он тронется. Удобней всего было брать с пешеходного моста именно с состава, который только тронулся в путь. На выбор с любой проплывавшей внизу с лязгом платформы; одни лучше на подходе — другие наоборот, когда удаляется. если нужный груз с той стороны.
Опустились сумерки, загорелись вверху звезды, а по краям товарной станции прожекторы на мачтах. На путях среди множества вагонов и тепловозов почти не было людей.
Состав внизу дернулся, грохот буферов передался от края до края его; пошел, набирая скорость. Когда приблизились ожидаемые платформы — их было три — Панкратова наиболее поразило, что приборы, почти такие, каким вооружена система ГиМ, какими они внедряются и видят миры Меняющейся Вселенной, во-первых, собраны вместе с таком количестве, на десятки вселенных хватит, во — вторых, транспортируют так, навалом, даже не прикрыв пленкой; вместе и трехметровые белые стволы с боковыми телескоп— прицелами, и поворотные системы, и пульты.
«Ну, явно на свалку. Что ж, страны, открывшей человечеству путь в космос, больше нет, и незачем туземным школьникам глазеть в космос, пялиться на звезды и планеты, задумываться; а порнуху в телеящике или пустые бутылки в урне они увидят и невооруженным глазом».
Он раскрыл чемоданчик. Три заряженные Ловушки пошли в ход одна за другой: сперва «фотоаппараты», напоследок «термос». Миша забрал в них груз со всех трех платформ.
Потому что Вселенная, для которой предназначались телескопы, все-таки присутствовала здесь — в его лице. Потом эти приборы, хоть и школьные, очень пригодились.
…Немало подобных грузов в этом сентябре не дошли от Катагани-товарной до места назначения. И в октябре тоже.
Глава девятая. Конфиденциальность на грани анонимности
Поставили Дурака руководить Гениями. Он живо навел в этом деле порядок: всех Гениев разделил на три категории — с соответствующими льготами и ограничениями в правах.
И хотя все понимали, что Дурак он и есть дурак, но тем не менее Гении I категории спесиво смотрели на Гениев-II и Гениев-III; а последние и думать больше ни о чем не могли, кроме как подняться в следующую категорию.
В скором времени Дурак (он же был дурак) наломал таких дров, что, хочешь не хочешь, встал вопрос о его снятии. Был шум разоблачения, возмущенные голоса.
— Но постойте! — сказал кто-то. — Кто же теперь различит, кто из нас какой категории?
И все притихли.
Так Дурак сохранил место в науке. Ему даже присвоили звание Гения II категории с правом занимать в троллейбусе места для стариков.
День текущий 22.5365 сент ИЛИ
23 сентября 12 ч 52 мин
354-й день Шара
23+12 сент 21 час уровня К24
…для подъявшего голову вверх мир светлел,
накалялся округлой стеной башни,
звуки там высоки и звонки,
движения быстры до неразличимости
Добытыми деньгами и расплатились с НИИвцами; частично даже валютой.
(По наивности своей никто из руководства НИИ не подумал, что кредитки эти могут распознать. Но все обошлось — по той причине, что новоиспеченные банкиры-«комсомольцы» тоже не позаботились ни оставить на них какие-то метки, ни даже записать номера серий и тому подобное.
Впредь будут умнее. Но и другая сторона тоже.
Так и живем, развиваемся, прогрессируем и дальше будем еще и еще — вплоть до перехода на четвереньки.)
— Так я вас душевно приветствую: вы теперь безработный! — сказал завснаб Альтер Абрамович начальнику грузопотока Бугаеву при встрече на административном уровне в осевой башне около лифта.
— Вот только не надо меня так пугать, Альтер Абрамович. Почему это?
— Но вы же знаете: Ловушки теперь работают в режиме «На!» — а то было только «Дай!» Это же ж совсем другое дело. Проблемы грузопотока больше нет. И Внешнее Кольцо вы мастерили напрасно. Как вам это понравится?
— Я в восторге от этого, Альтер Абрамович.
— Скажите, пожалуйста, он прамо таки в восторге. А почему? Вы же остались без работы. Ваш отдел теперь надо упразднить.
— Но ваш же не упразднили, Альтер Абрамович. Хотя он по сути был отменен еще «Дай!»-транспортировкой. Если метод «Дай!» не заменяет снабжение, то что же тогда его заменяет!
— Но вы же ж неправы! Мало взять — надо же ж знать где. Взять и доставить это и дурак сможет… хотя я, боже упаси, никого не имею в виду! А вот насчет ГДЕ и ЧТО… да еще и СКОЛЬКО — здесь техника бессильна, здесь только голова. В частности, моя. А если теперь меня избавили от проблемы КАК ВЗЯТЬ, так спасибо им и больше ничего. Ведь сколько с ней было нервов! Сколько я одних коробок с шоколадными конфетами попередарил выдрам-секретаршам. Сколько я пил, когда не хотел, а мне ж таки вредно…
— Но вы же ж теперь получаетесь не отдел снабжения, а отдел наводок.
— Так я ж и говорю: мы теперь «отдел ГДЕ ЧТО ВЗЯТЬ». А вот вы какой будете?!
— ДОСТАВКУ ГРУЗОВ упразднить невозможно, дражайший Альтер Абрамович. И если в части «Дай!» преуспеваете ныне, как я от вас слышу, вы, то в части «На!» по-прежнему буду король я, ваш покорный слуга. Как вы знаете ГДЕ и ЧТО, так и я знаю ОТКУДА КУДА КАК и ЧТО — лучше всех, разве не так?
Разговор сей шел в темпе allegro с повышенной любезностью на повышенных тонах, как это принято у гонористых южан. Альтер Абрамович и Бугаев с давних пор были в изрядной мере соперниками на ниве обеспечения Института.
Но Приятель воспринял доводы, быстро понял что к чему — и перестроился:
— Так, значит, мы теперь взаимно дополняемся — можно сказать, созданы друг для друга! Я рад. Мы же ж своим участием в их делах затмим всех. Руку, товарищ!
Альтер Абрамович никогда не ходил в театр и вряд ли читал пьесу Островского «Лес». Но по натуре он был театрал и сам немножко актер.
И это ж было, я извиняюсь, аж в
День текущий 25.3373 сент ИЛИ
26 сентября 8 ч 5 мин
В 357-й день Шара
В 39-й день ИЛИ в 42-ю Гал. микросекунду
Дрейфа М31 (потому что она же ж
тоже двигалась в Небе галактик!)
А на уровне К4 так даже 26+1 сент 8 часов,
чтоб вы мне все так были здоровы!
Подобные разговоры — иллюстрация того, как перестраивался «нижний» комсостав НИИ НПВ в это сложное интересное время. Да, они входили и в КоордСовет, многое решали, ворочали делами… но все равно преимущественно внизу, при К1, от силы К2 в зоне — вне стен Института. На грешной земле и в многогрешной Катагани с прилегающими многогрешными местностями. Но теперь и сюда внедрялся неоднородный мир — и для них стали реальны сильно уплотненное пространство и высокоускоренное время.
Но по склонностям натур и специфике своей работы они обсудили новые события и веяния с простой и ясной позиции: насколько это коснется их и как изменит их работу и положение.
Практичные люди подобны триггерам, они всегда решают: да или нет. «Вкл» или «выкл», On или Off, «за» или «против». Им иначе нельзя. Они обречены на это. Переброс был обеспечен. Триггер сработал, переключился в новое состояние. И не только у них.
Но, впрочем, разговор Альтера и Бугаева мог быть и позже. Дело в том, что классическое выражение «O tempora, o mores!» (О времена, о нравы!) в НПВ имеют свое воплощение. И времена бывают неоднородны настолько, что не понять что раньше, что позже; а о нравах и вовсе лучше не вспоминать.
Вообще все это происходит в плане пространственно-временного К-смешения.
— Ви меня понял?
— Чтоб нет, так да, чтоб да, так нет.
Ничего, впереди почти весь роман.
День текущий 25.7678 сент ИЛИ
26 сентября 18 ч 25 мин
26+18 сент 10 час уровня К24
…сразу за проходной они оказывались не на Земле чем выше, тем космичней. Космично светилось то что обычно темно. Космично звучали искаженные голоса, лязги и рыки машин
Позиция автора индифферентна. Он не станет ни раскрывать участников, ни особо усердствовать в засекречивании. Кого-то узнаете, кого-то нет; не в них дело, а в содержании разговора. Может, он был и не один. Что-то вызревало и выговаривалось в кулуарах, что-то в лабораториях, что-то на Координационном Совете.
Отметим только, что в этом Полилоге в качестве Ведущих участвовали и те, кого в недавнем совещании на проходной третировали, ставили на место. Жизнь заставила, всех по местам расставила.
Вообще же нужно иметь в виду, что все Полилоги типа «Они» — здесь и далее — таковы, что могут быть даже произнесены иными существами на иных планетах; кроме имен и мелких житейских подробностей, разумеется.
………………………
— Прежде всего вот какое предложение: отключить систему записи. Да, она хороша и полезна, но не для этого случая. Тема деликатная.
— Да все равно ж все всё знают.
— Знают и делают. В многотысячном коллективе такое не утаишь. Особенно после раздачи части зарплаты валютой… И о нашем разговоре постепенно узнают. Но постепенно! Не будем торопить события.
— Поддерживаю. Надо отключить. Руководство должно идти с опережением и иметь свободу маневра.
— И у меня предложение: давайте сохранять респектабельность. Хороший тон. Не называть все своими словами. Простыми, я имею в виду. Это как-то принижает. Все — таки мы ученые. Вот нашли же политики подходящие понятия: «приватизация», «ваучеризация», перераспределение собственности, передел имущества…
— Ну, там если называть вещи своими словами, то там, в политике, всем, включая министров и президента, надо носить челки, ботать по фене и сверкать фиксами. И поддерживающим их СМИ тоже. Вы нас с ними не равняйте. Дело не в фальшивой респектабельности: за этими методами, НПВ-Ловушечными, есть большая глубина. Познание мира. В том числе и философское. А за делами политиков ее нет. Одно жлобство.
— Хорошо сказано! Даже жаль, что отключили информсеть.
— Карманник на рынке тоже перераспределяет собственность — в свою пользу. Но он подобных слов не знает.
— Теперешние, пожалуй, знают. Там есть и с высшим образованием.
— Слушайте, мы же договорились! Отвлекаемся от этого.
— Итак, обобщим. Сейчас в стране идет тотальное перераспределение имущества. Всенародной собственности. В особо крупных размерах. Еще недавно за такое давали 15 лет с конфискацией, а то и высшую меру. А теперь нормально… Вот и происходящее у нас надо трактовать как НПВ-отчуждение и НПВ-перераспределение.
— Так какое понятие примем на вооруже: отчужде или перераспределе?..
— Перераспределение — общее.
— Ну, пусть так. Его ведь делают и в судебном порядке, и вышеупомянутыми приавтизациями-ваучеризациями… и многими еще способами, которым посвящены разные статьи уголовного кодекса: со взломом, без взлома, в том числе и с применением технических средств… Перераспределение — остановимся на этом. — Уточняю: перераспределение с перемещением. Потому что бывает недвижимое имущество, кое перераспределяют на бумаге: появляется новый хозяин и все. А у нас всегда с перемещением. И довольно далеко. — Да. Было там, стало здесь. Было ваше, стало наше.
— Ну, вот вы опять!
— Вообще-то и недвижимое нетрудно. Куда ее только потом деть?
— Как куда — в К-схроны.
………………………
— Итак, сосредоточимся на своей специфике. Если выражаться обтекаемо и в духе времени, то наш Институт — в лице прежде всего Михаила Аркадьевича и иных авторов — вносит вклад в протекающие в обществе процессы передела имущества…
— …а тем и в реформы, гласность, плюрализм и демократизацию общества.
— Да. Серьезней, товарищи! Найден способ НПВ-перераспределения такового…
— Вышеупомянутого.
— Вот именно. И с учетом катастрофической ситуации в НИИ — после Шаротряса и вообще… — этот способ уже начал работать. Самообеспечиваемся. Зарплату выдаем. Вопрос в том, как нам к этому отнестись. И как быть дальше?
— Ну, прежде всего как к блестящему опытному подтверждению теории НПВ покойного Валерьяна Вениаминовича…
— Отнестись — спокойно. Дальше — развивать. В прежнее время я сам бы доставил за шиворот куда следует… ну, если и не авторов, то уж точно применителей такого способа. А сейчас-то… эге! Дурных нема, как говорится.
— Послушайте, вы упрощаете дело, съезжаете на примитив. Во-первых, никакой это не способ перераспределения, а тем более имущества. В физике таких понятий нет. Есть «вещество» и «пространство». Так вот, найден способ местного — не-вселенского в отличие от Системы ГиМ, — полевого управления НПВ, Неоднородным Пространством-Временем. Пространством, подчеркну, — независимо от того, что в нем. Есть ли в этом месте, куда направлен управляемый НПВ-луч, вещество, нет ли… а тем более, является ли это вещество чьим-то имуществом — это такая мелочь против сути самого процесса, что не о чем и говорить. Малое искажение Среды. — Для теории мелочь, для владельцев не мелочь.
— И для прокурора тоже.
………………………
Эти разговоры велись не только в разное время и разных местах, но и вообще по-разному. Не так, как обычные — деловые, научные, житейские даже; и тон не тот. То полушепотком и с оглядкой, то, напротив, излишне бойко и громко — как рассказывают на подпитии анекдоты. Тема-то и вправду скоромная, похлеще тех анекдотов.
…А может, дело было в том, что это были честные люди, специалисты. Как для доктора наук, кой с подведенным брюхом вынужден торговать носками на рынке, это безусловное падение, так — при всем их техническом могуществе — и для них.
…В конце 40-х был диалог маршала Берии с видным физиком, ответственным за проект атомной бомбы. Лаврентий Палыч распекал, требовал и грозил. Физик пытался объяснить. Но тот снова грозил и требовал. Ученый не выдержал:
— Знаете, нам не понять друг друга. Вы моих трудов по физике не читали, я ваших тоже. Только по разным причинам.
— Я тэбэ пакажу фызыку! Я тэбе пакажу!..
И показал. Вскоре и Берии показали — quantum satis. Но главное, в этом диалоге, впоследствии преданном оголаске, прорвалось превосходство интеллектуала, аристократа ума и духа, над властвующим плебеем. Оно было всегда — даже над теми, вознесенными на немыслимую высоту, — есть и будет всегда: единственный подлинный аристократизм и превосходство познавших, проникших в природу вещей над прочими. Эти люди создали цивилизацию, а не шишиги с коронами, титулами и дворцами.
Но непременным условием такого аристократизма было — оставаться честным; это входило в технологию глубокого творческого мышления и поиска.
И теперь они сходили на тот же уровень. На уровень перевертышей, воров с красивыми фразами на устах, дрянь-людишек, сколько бы те не нахапали и как бы себя не вознесли. С прямохождения на четыре лапы. И даже Виктор Федорович Буров, который недавно обсволочил — правда, за-глаза — Катаганского мэра, с грустью думал, что вот теперь он того обокрасть и даже разорить сможет, а сволочить, пожалуй, не вправе. Потому — сам такой.
Словом, верный, соответствующий духу времени тон еще предстояло найти.
………………………
— Слушайте, хватит вам вокруг да около! Мы все прекрасно понимаем что к чему, не маленькие. Раньше наш Институт обеспечивали различные договоры на работы и испытания в ускоренном времени. В частности, с нами, военными. Сейчас договориться не с кем, даже получить за исполненные заказы нельзя: все разорены, обворованы… по официозу, пардон, перераспределены — в пользу «элиты». Как и мы. Недавно мой шеф, генерал-лейтенант инженерной службы, профессор Федосов, покончил с собой. Застрелился. Под впечатлением раскурочивания ракетных комплексов, уничтожения их электронной начинки, кою он творил… ради того, чтобы заокеанские дяди снисходительно похлопали по плечу. Да… Я говорю, прежде сам бы таких куда надо отвел. А теперь шалишь. Ясно, что только в этом способе наше спасение. Важны два момента: первый этический — брать у жуликов… вы понимаете, кого я имею в виду; второй — чтоб не было шуму.
— Во! Это самое главное.
— «Добро, воевода, бери себе шубу, бери себе шубу — да не было б шума…»
— Природа такого шума двояка: от внешних причин — и от своих…
………………………
— …именно в качестве главного защитника всех нас от шума я хочу представить всем разработку нашего нового руководителя института. Благодаря его идее отражения НПВ-луча от ионизированных слоев атмосферы, а равно и таких же днищ облаков и туч… идею эту мы проверили и подтвердили хорошими опытами — так вот благодаря ей радиус действия Ловушек расширился. Раньше можно было… м-м… НПВ-перераспределять только в пределах прямой видимости, несколько километров. Что было чревато. Теперь это возможно на расстоянии до нескольких сот километров. (Одобрительный шум, возгласы: «Ай да Бармалеич!..») При подходящей погоде и состоянии атмосферы, разумеется.
— Более того, если при работе Ловушками в пределах видимости всегда был риск, что заметят, откуда возник НПВ-луч и куда им что-то… м-м… перераспределилось, почему и приходилось заниматься НПВ-перераспределением преимущественно в сумерках и ночью, то при отражении его от облака в небе, сами понимаете, это не так. Грешить теперь могут только на господа-бога…
— …или наоборот.
— Что? Да, или на его антиподов. Впрочем, те ведь не из заоблачных высей вроде действуют?
— Нет, отчего же! «Печальный Демон, дух изгнанья, летал над грешною землей…»
………………………
— А раз так, то надо НПВ-перераспределять не из Института, не из зоны, вообще не из нашего города, а удалиться. И уже потом, знаете, оттуда сюда. В радиусе, позволяемом последними идеями нашего директора. Вот тогда точно не будет повода для шума. Ни у каких, понимаете ли, воевод. И без всяких, понимаете ли, шуб…
— Поддерживаю. Это, между нами говоря, главная заповедь блатного евангелия: не укради, где живешь — не живи, где воруешь! Это ж любой приблатненный знает. Так что надо где-то за пару сотен километров отсюда организовать филиальчик. Лучше в предгорьи. Там будет идеальная НПВ-«малина», «хаза» и схрон. Затырка.
— Вениамин Валерьянович! Я и не знала о вашем славном уголовном прошлом. Как раскрывается человек: ботать по фене, заповеди приблатненных… У вас была трудная юность?..
— А и знать нечего, ничего у меня такого не было. Я нормальный гражданин, смотрю телевизор. Там всему научат. У меня 40-канальный «Панасоник» с двойным экраном.
— Да! Так что вы, Людмила Сергеевна, будьте довольны, что он пока еще не маньяк и не пристает с половым извращением!
………………………
— Филиал НИИ типа притон. Это славно!
— Товарищи, вы опять съехали. Мы же условились.
— Во! Овечье ущелье. Это исконно наше место. Исторически. Оттуда Корнев привел Шар.
— И командовать поручить Васе Шпортько.
— Почему?
— Он малый жох и из тех мест.
………………………
— Это обезопасит от шума внешних причин. Но есть и внутренние.
— Например?
— Например, стукачи.
— Но кто же у нас сам себе враг! Это ведь для людей делается.
— Найдутся. Присматривайте, к примеру, за signore comandante.
Пожалуй, хватит темнить. Как главного избавителя от шума-скандала и разоблачений в Ловушечном бизнесе — а тем как и неявного «пахана» — представили Варфоломея Дормидонтовича Любарского заправилы Ловушечных дел Буров и Панкратов. Нет, боже избавь, ни одного низкого слова не было употреблено. Перед высокоученым КоордСоветом были развернуты мощные научные идеи и решения в деле достижения Ловушками недоступных прежде мест на немыслимых расстояниях, предложенные высокоученым директором. Не обошлось и без того, что и как удалось взять уже в тех местах этим новым высоконаучным способом, как легко это доставлялось в НИИ и упрятывалось в К-схроны…
…И так сказать: настоящие дела действительно развернулись после применения этого эффекта отражения НПВ-языка от облаков, предвиденного Любарским, развитым и воспетым Буровым и Мишей. Проверяли его они же и Дуся Климов.
Эффект выглядел замечательно даже в лабораторной проверке в башне.
Выпущенный из жерла Ловушки НПВ-лучик отражался от металлического листа почти так же четко, как свет от зеркала; но оставался невидим. Заметить его можно было, как всегда, по действию, по результату: например, из-за угла, из-за шкафа взять им какой-то предмет. Точно так можно было и увидеть сей предмет в оптику Ловушки, просмотреть через оболочку НПВ-луча.
— Вот и чудесненько, — потер руки приглашенный на финальный опыт в лабораторию Панкратова Любарский. — Теперь осталось заменить сей лист жести облаком в небе и проверить, далеко ли отразится.
— Варик, ты гений!.. — сердечно сказал Климов. — Ты открываешь нам дорогу за горизонт.
До горизонта, в пределах прямого видения, они и сами все могли взять.
…А на Конфиденциальном Совете Варфоломей Дормидонтович все равно сидел во главе стола, как на иголках, время от времени розовел от похвал коллег вплоть до лысины. В уме вертелось: вот я и «пахан», эрудированный, интеллектуальный пахан. Мы делаем — с нами делается?..
Высказывания на тему «блатного еванглия» принадлежат Бугаеву; реплики Малюте и Альтеру.
Овечье ущелье как место для Филиала НИИ предложил Буров.
Полковник Волков, который прежде был сама печатно шагающая государственность и оборона, после самоубийства своего шефа поначалу запил. «Эти мерзавцы с куриными мозгами и не осознают, что они наделали! Резать и взрывать такую технику — она даже на вес дороже золота! — чтобы похлопал по плечу западный дядя…» Но вот — собрался и внес конструктив.
(Позже он явится к Любарскому и вовсе с радикальной идеей: организовать НПВ-оборону Института. Твердо глядя в глаза Варфоломея Дормидонтовича, четко скажет:
— Раз мы пошли по такому пути, то сколько веревочке не виться, а концу быть. На нас налетят. Накатят, наскочат, накроют. И придется что-то делать. Может, даже отбиваться. Наверно, это тоже лучше делать НПВ-способами. Для этого нужны соответствующие разработки, люди, идеи — не мне вам объяснять. Берусь возглавить.
…Несколько недель назад полковник так же твердо глядел в глаза Пецу и столь же четко доказывал необходимость засекречивания в интересах государства на предмет возможного создания НПВ-бомб. Как меняется мир, так меняются и люди.
O tempora, o mores!)
«Заповедь из блатного еванглия, процитированная товарищем Бугаевым, правильная. Вообще это нынче почти такое передовое учение, как раньше был марксизм-ленинизм». Это было сказано им весомо и по-армейски четко.
Бор Борыч Мендельзон теперь смотрел на Мишу с уважением. Он предложил создать наверху Лабораторию Полевого Моделирования; она поможет выжать из разных сочетаний полей в Ловушках оптимум. И сам вызвался возглавить.
— Разумеется, как и прежде, я буду исследовать все в плане чисто академическом, — пыхнув сигарой, уточнил он. На всякий случай.
И ортодокс Документгура, лысый, твердокаменно идейный, не только не изъявлял ныне намерения бежать доносить, но также определился вполне отчетливо. «Воры, кои нас обокрали, навязывают теперь уважение к законам, по которым нам нельзя у ни ничего вернуть!» — высказался на совете Василиск Васильевич.
И насчет «синьора коменданта» бросил реплику он. Ибо был в курсе.
Переброс и здесь был обеспечен. Триггер переключился в новое состояние.
День текущий 26.7243 сент ИЛИ
27 сентября 17 ч 22 мин
27+1 сент 10 час уровня К2 (зона)
N = N0+618147514 Шторм-циклов МВ
…Жизнь была ежечасным чудом — и она была жизнь
Иван Игнатьевич Петренко, signore comandante, шел по Аллее Героев в сторону Катаганского управления СБ, того «самого высокого здания». Оно — не такое и высокое, кстати, три этажа с мезонином — виднелось впереди. Аллею так назвали, потому что на ней были выставлены бюсты всех катаганцев, заслуживших в войну или в труде звание Героя; их было немало по обе стороны, среди кленов и лип, начавших желтеть. Иван Игнатьич и сам чувствовал себя немного героем, ибо шел исполнять свой долг; шагал бодро.
Его насторожило сопоставление новости о недавнем ограблении банка «Славянский» с тем, что сразу после этого работникам НИИ выдали зарплату — и даже, небывалое дело, частично валютой. В том числе и ему. Вот он и нес свои кредитки, равно отечественные и «импортные», в сей дом. Пусть проверят.
…Он опытный человек, недаром правую руку украшают именные командирские часы с гравировкой «Лейтенанту И. И. Петренко за безупречную службу в органах ВД» — и опытом этим, а также интуицией, спиной сейчас чувствует, что его ведут. От самого НИИ. Пасут. Но ничего, ведь не куда-то он идет, не в посольство иностранное, слава богу, не в лес и не в трущобы — как говорится, куда следует. Так что пусть пасут. Он не слишком и таится. Долг есть долг; да и устроили его шефы из Управления комендантом в Институт с непременным условием, чтоб он там посматривал и сообщал.
И вообще сердцу не прикажешь. Самая его жизнь была в органах. Власть над людьми; полулюдьми, собственно, зэками. Благодаря им и власти над ними можно было чувствовать себя ого-го!.. Там — и, в частности, в этом здании — свои для него ребята, а не в том НИИ. Над этими, вольнонаемными, не очень-то повластвуешь.
Пасут его Люся (ей надо приобщиться) и Аля с двойней в коляске. Их высадили из машины, они следуют по той же аллее метрах в двухстах позади. Людмила Сергеевна одета под туристку, в руках видеокамера, через плечо сумка. Близнецы спят.
То, что ее Ловушка К100 была сработана под портативную видеокамеру для малых кассет, говорит, во-первых, о том, что взяли… или как там выше они выражались: перераспределили? — и такое имущество; контейнерок, а может, и автофургон; во-вторых, свидетельствует об изрядном прогрессе в этом направлении. Нашлось место и для баллончика с НПВ, для управляющих плат — и при этом сохранилась и видеокамера. Правда, объем К-пространства был невелик, поместить в него спешащего исполнить долг Петренко не удалось бы. Но в этом и не было необходимости.
Его предполагалось лишь вразумить.
На Але, занятой Ловушечными делами с первых минут, как говорится, негде пробы ставить; она теперь, можно сказать, НПВ-йная «Сонька Золотая ручка». На всех других из «активных верхних» тоже проба на пробе. А за Люсей Малютой еще ничего нет, ей надо приобщиться. У этого слова тоже есть блатной эквивалент, синоним, как и у «перераспределения» — но автор что-то никак его не вспомнит. «Замазаться», что ли? Ну, неважно.
Ловушка исполнена на славу. Очень удобно Людмиле Сергеевне через видоискатель следить за комендантом, а поскольку микрофон звуковой системы Бурова при этом приближается к ее устам, то и произносить приятным голосом:
— Иван Игнатьич, не ходите вы туда!..
Петренко на секунду замедлил ход, стал озираться — потом снова наддал.
…Был бы еще мужской голос, а то — бабий. Пасут, сучки, надо же. Знаем мы эти штуки с речью, направляемой через звуковые линзы, на курсах проходили. Нет уж, меня на шарапа не возьмешь. Раз пошел, то и дойду. Пусть там разберутся. А потом и с этими бабами тоже.
— Не ходите, Петренко, не надо! Себе хуже сделаете.
Это сказала Аля.
…и снова вокруг все будто увеличилось и потемнело. И голос другой, но тоже вроде слышанный раньше. Это что же, бабы из НИИ? Кто? Там их не так много. Ладно, потом разберемся. А пока пошли вы… уже близко. Аллея кончилась. Осталось пересечь улицу.
Пересечь ее ему не дали. Все вокруг вдруг потемнело и стало громадным: не только вожделенное здание по ту сторону, но и столб рядом, светофор, дерево, пробегающие автомобили. А потом и сам Петренко несколько минут бился рыбиной в упругой тьме, чувствуя, как с него все опадает.
Затем восстановился день, ясное небо, улица и размеры предметов. Петренко обнаружил, что сидит на тротуаре, упираясь спиной в шестигранный бетонный столб — и что он совершенно голый. Только часы с надписью «За безупречную службу в органах…» на металлическом браслете болтались на правом запястьи. Ни трусов, ни носков — ничего. И блокнота с кредитками, что был в кармане брюк, не стало — как и брюк. Ухх-х!.. Вот это да… что же это такое?
Обнаружил свою наготу не только он, но и прохожие. Две женщины со словами «Ничего себе!» — отпрянули в сторону. С противоположной стороны улицы глазели, указывали на него скопившиеся у перехода в ожидании зеленого света люди. Кто-то загоготал, кто-то свистнул.
Ивану Игнатьичу не оставалось ничего более как, прикрывшись ладонью, бегом пересечь улицу и по ступеням ринуться в высокие двери того здания, в которое он и стремился. Дежурный вскочил ошеломленно:
— Эй, дядя, ты куда, здесь не баня!
Петренко узнал его, назвал по фамилии, по имени, назвался сам. Тот присмотрелся:
— Иван!.. Что такое?
— Та… пьяные хулиганы на аллее раздели.
— Среди дня! На Аллее Героев?!.. Погоди.
Дежурный тотчас связался с райотделом милиции, сообщил. Те сразу выслали наряд — прочесать окрестность, искать пьяных хулиганов с чужой одеждой. Положил трубку, посмотрел:
— А усы твои, волосы где? Я ж тебя еле признал.
Петренко провел ладонями по лицу: нет усов. По голове: ни волосинки… Вот теперь ему стало страшно до озноба.
— Та… сбрил. От перхоти. Пусть новые растут… Слушай, дай мне что-то надеть.
— Иди вон туда. Сейчас поищу. — Указал ему на каптерку под лестницей.
………………………
— Ну вот, Людмила Сергеевна, теперь вы наша.
— Я и до этого была ваша… — сухо сказала Малюта, укладывая в сумку «видеокамеру»; лицо у нее было напряженное, губы кривились. Все-таки увидеть, как от твоих действий, наводки, прицеливания и нажатия кнопок рослый одетый мужик с усами и шевелюрой (чем-то ей, холостячке, и симпатичный) враз превратился в мечущуюся по людной улице нагую «саламандру», не слишком приятно; испытание для нервов немалое. Даже стало жаль Петренко.
И не вразумить его было нельзя; все правильно.
— Теперь можем спокойно отправляться на базар и по магазинам, — Аля развернула коляску со спящими близнятами. — Тратить деньги. Люблю тратить деньги — когда они есть… Не так и часто это бывает!
— Как думаешь, он там не расколется? — Люся Малюта указала в сторону здания СБ.
— Не расскажет, хотела ты сказать, — с некоторым упреком поправила ее Аля. — Мы же условились… Уверена, что нет. Во-первых, он ничего не сможет показать. Улики-кредиточки тю-тю, в пыль и прах. Во-вторых, ничего не сможет объяснить. И в-третьих, сейчас ему очень страшно.
………………………
Так и было. Даже когда кое-как вскладчину одетого Ивана Игнатьича препроводили к начальству, а то стало выспрашивать, что нового «хе-хе, под куполом Шара», комендант — впервые — никакой информации не дал. Сказал, что работа НИИ после Шаротряса парализована и, похоже, надолго, денег нет, платить нечем.
Петренко в «бобике» доставили домой. Там он, чтобы прийти в себя, достал из холодильника бутылку водки и выглотал ее всю, как воду, не чувствуя ни крепости, ни вкуса. Хмель пришел, когда погляделся в зеркало в ванной — и не узнал себя: безволосое лицо с безумным взглядом, ни мужское, ни бабье. Трахнул бутылкой по стеклу; зеркало дало трещину, бутылка разбилась.
Из двенадцати тысяч работников НИИ он был единственный, кто попытался донести властям. В силу долга и привычки — или просто долгой привычки?
Видеопленку, снятую Людмилой Сергеевной, ему потом показали. Наверху, в гостинице-профилактории, куда он на следующий день поднялся с целью провести столько времени, сколько надо, чтоб отросли хоть какие ни есть усы. И отдохнуть, потренироваться, поплавать в бассейнах. Он комендант, ему можно. Имеет право.
Занял номер. Давненько здесь не появлялся; отметил, что все комнаты теперь с импортной видеотехникой, с «двойками». Криминального происхождения, конечно, отметил в уме — для рапорта в СБ и реванша.
Но в нужное время, когда он, умиротворенный, вернулся из бассейна, сам включился спаренный телевизор-видеомагнитофон. Петренко увидел себя — идущего по аллее, оглядывающегося по стороном… потом голого и «обритого», безусого. Сидящего скрючившись у столба. Бегущего в Управление. И рядом вывеска с разборчивыми буквами.
Потом был телефонный звонок.
— Иван Игнатьич, ты все понял? Ты сознаешь, что с тобой произойдет, если эту пленку увидят, например, монтажники? Или верхние сборщики? Или НПВ-мастера?
Ответить было трудно, поэтому голос Петренко прозвучал сипло:
— Да…
К обязанностям внизу он вернулся на следующий земной день, малость обросший, с пробивающимися усиками. Но Катаганское управление СБ навсегда потеряло одного информатора.
Но все равно главное была работа. И прежде, и ныне, и присно и во веки веков.
Воздвигнуть в Шаре Башню и наладить в ней исследования — работа многих людей с головой и руками, знаниями и умением.
Продвинуться выше в открытую ими Меняющуюся Вселенную — еще работа.
Восстановить деятельность НИИ после Шаротряса — снова работа.
…и так далее, и постоянно, все время земное и К-уровней.
Творческая и рутинная, интересная и такая, от которой хорошо бы отвертеться, а делать надо; изматывающая и вдохновляющая. И всегда — созидательная; то, в чем человек ближе всего к Богу.
Впрочем и ремонтная тоже; с учетом стремительности К-времени на верхних уровнях ее всегда хватало. Время созидает посредством людей, а разрушает и портит само. Ремонтные работы — при всей их занудности они антиэнтропийны наравне с созидательными и творческими. О приключениях этого не скажешь.
…и хорошо, что так. Что ситуация, в которой оказались не только персонажи повествования, но и планета: между двух Вселенных — породила не катастрофы (кроме мелочевки в начале), а дела, задачи, проблемы, которые надо решать головой и руками.
И решают. Это обнадеживает.
Пять этажей за уровнем К90, десятки людей готовили по чертежам детали, собирали, отправляли вверх на зарядку…
…и даже восстановленная благородная Система ГиМ служила преимущественно теперь не для наблюдения галактик, звезд и планет МВ, а для забора там пространства с высокими К в Ловушки-цистерны. Из цистерн это НПВ шло во все прочие. Как балонный газ-конденсат для дачников.
…Сначала, впрочем, вообще просто обозревали с помощью днищ далеких и высоких облаков еще более отдаленные пейзажи. За горами, за хребтами. От одного этого можно было чувствовать могущество.
Облако-отражатель высоко в небе позволяло заглянуть через Тебердинский хребет в различные, ныне независимые державки. Но лучше просто было глядеть на склоны гор, на шапки льда и снега на вершинах, на темные извивы ущелий, на блеск и белую пену водопадов в них… и на равных можно было взять вершину скалы, отделив ее от основания, от утеса, даже от далекого хребта, — и склад чего-то (не имеет значения, чего) в горном или равнинном городке. Но как спокойно-величественно происходило это в первом случае, на природе — и как суматошно-мелко во втором. Даже стреляли, поднимали вдогонку милицейские вертолеты. Фи!
День текущий 28.4113 сент ИЛИ
29 сентября 9 ч 51 мин
361-й день Шара
29+45 сент 5 час уровня К110
Вверху были свет и быстрота, внизу медленность и сумрак
Взяли в сей день еще контейнер с японскими видеомагнитофонами «Панасоник» — плоские, черные, вроде чемоданчика-дипломата без ручки. Подняли в мастерские н а 110-муровне. Рассмотрели, включили — и мысли в нужном направлении:
— Вот так и Ловушки надо делать — для плоских предметов! Где касету вставляют — выброс плоского НПВ-языка и захват. Справа окошко светоиндикации…
— Нам необязательно его справа, можно сверху. И плоский экранчик. И все кнопочки, клавиатуру управления. А сбоку этот паз захвата расширим на весь размер…
— И то. Делаем чертежи.
И снова пошла работа. Что бы ни задумывали, кого бы что бы ни осенило — за них никто это не исполнит.
«Хочешь жить, умей вертеться» это чепуха, девиз для дегенерирующих городов и юрких людишек с потными ладонями.
Хочешь жить — умей работать. Это не подведет никогда.
Глава десятая. Филиал НИИ типа притон
Если есть Бог, хорошо. Если нет, еще лучше: никто не накажет за грехи.
В Катаганских Масс-медиа все подобные происшествия освещались двусмысленно: то ли это небывалые кражи, то ли «Операции Ы». Печатали образчики слухов:
1) Это сама советская номенклатура, оставшаяся у власти, использует тайное «оружие захвата». Его готовили в оборонных целях, а теперь им они гребут все под себя.
2) Это просоциалистические Робин Гуды не смирились с раскрадыванием народного достояния — и изымают, сохраняют. Чтоб вернуть.
«И вообще скоро начнется…»
3) Это западные страны и США так все забирают за долги Международному Валютному Фонду и Всемирному Банку.
4) — Да бросьте, это же инопланетяне с НЛО. Я сам видел!
5) … Ныне все воруют — и все молчком. Где-то в городе и крае что-то исчеза, где-то появля. Закон сохране. Кто знает, помалкивает. Прочие принима это как само собой разуме.
(В этх фрзх тож кое-чт укра. Ну и что? Понятно же. Глвн: молчок. Видел — гри: не видел, слышал — гри не слышал. И все бу хор. Млчк. Тсс-с.)
Единственно, каких слухов и допущений не было, это что в Катагани, или в крае наличествуют умные люди, толковые исследователи, знатоки и умельцы, владеющие новыми способами, мировой науке неведомыми. Что!?.. В Катагани? У нас, в Стране Дураков — и чтоб наши?!.. Да что вы. Даже неприлично так думать. Наших умных не бывает — кроме начальства и хапуг. И то лишь в смысле хапнуть.
Все дураки, все. А кто еще нет, так будет. Не умеешь — научим, не хочешь — заставим.
Главное — и благоприятное для НИИ НПВ, — было то, что такого взгляда держались чиновники и руководители, в том числе и в «правоохранительных» органах. На инопланетян могли грешить, на Запад — но чтоб свои здесь были умнее их! Это же подрыв всех основ.
Филиал НИИ в Овечьем ущельи открыли (без лишней помпы) 29 сентября. Оркестр и «отцов города» не приглашали. Масс-медиа тоже.
Место это действительно было романтическое, разбойное. В прошлые века здесь не грабили просто потому, что поблизости не проходили ни большая дорога, ни караванный шлях. Некого было.
За местностью укрепилась дурная слава после того, как там побывал Шайтан-шар; особенно запало в память жителям, как его, сердешного, влекли с танками и вертолетами через половину края, и он страшно ревел, глотал тучи, а попутно и стога сена-соломы. Овец около ущелья больше не пасли, форель в ручье Коломак не ловили.
НИИвцы облюбовали ущелье и прилегающую часть степи сначала как полигон для крупных Ловушек. И схрон самого крупного. Отуда необходимое перемещали в Зону.
Какая здесь вскоре пойдет наука и фантастика, они не предполагали.
В создании за считанные дни Филиала основное тоже была работа. В Ловушках типа ШМ, в «шараш-монтажках». Роль их там была огромна.
— Гномики строят домики! — пустил кто-то шутку.
Действительно, когда накрывали К10-пространством участок с собранными материалами, оборудованием и монтажниками, все там становилось похоже на такой мультфильм. Уменьшившиеся фигуры, ускоренные движения, смещенные к коротким и звонким трудовые рыки машин; даже бамканье копров превращалось в тиканье гигантских часов. Все предметы, обычно темные, светилось — голубой и сиреневый отсвет волшебства. Оттенок сказочности добавлял окрестный горный пейзаж.
И главное, все быстро: работа многих недель за несколько дней. Не только домики — коттеджи для обитания с лабораториями и мастерскими, но и энергоподстанция, площадки для ЛОМов на срезанных верхушках окрестных скал; вертодром, подъездная дорога, система управления.
Начальствовать там стал Василий Давыдовыч Шпортько.
…Когда человек замечен, для карьеры его не так и важно, как и в чем он был замечен. Вася Шпортько прославился в НИИ в апреле довольно сомнительным, если прямо смотреть, образом: той историей с выкормленными за 10 дней хряками. Впрочем, в наступившие времена именно такого сорта предприимчивость была, что называется, в цене.
Во всяком случае, на сей раз с отцом своим Давыдом Никитичем он не делился ни заботами, ни успехами. А когда при встречах и тот заводил разговор на тему о таинственных пропажах, о которых все кругом толкуют, Василий отмалчивался или бросал реплики: а может, и вправду инопланетяне с НЛО. Или американцы.
Но хозяином Филиала ОУ (так назвали для конспирации) он стал классным, инициативным, напористым и рачительным.
И главная работа тоже пошла сразу.
…Зарядив камеры ЛОМов в верхотуре башни НИИ пространством с очень высоким К, их вертолетом доставляли в Филиал ОУ. Там вставляли в белые цилиндры, подсоединенные к системе электронного управления — и ставили на «метео-дежурство».
(«Метео-» это опять-таки было для конспирэ. Раз используют облака, а для этого и метеосводку, чтоб знать, когда они здесь будут и какие, — конечно же, «метео». А вы как хотели — «крими»? «Ловушки на крими-дежурстве»? Ха-ха.)
…В этих делах все тоже было тиресно и сложно, на «метео-дежурстве»: приметить облако в нужном направлении, и не над головой, а лучше почти у горизонта — для хорошей дальности НПВ-обслуживания (чтоб без лишних претензий со стороны обслуживаемых).
Пустить «пробник»: слабый К-луч наблюдения (у него действительно К2-4, лишь бы направляло и преломляло) и точной регулировкой его подстроить, чтоб от облака под тем же углом шел вниз, на интересные территории с городами, базами, автостоянками и тому подобное.
А еще эти облака, заразы, не стоят на месте, плывут… надо регулировать установки, менять настройку… масса хлопот.
И поэтому дежурят у каждого ЛОМа двое-трое. В случаях вроде описанного в Прологе есть кому и наблюдать, и нравоучительные замечания НПВ-обслуживаемым за горизонтом сделать, и главное средство: К-луч Захвата во-время выпустить и вобрать с весомой добычей.
День текущий 0.7604 окт ИЛИ
1 октября 18 ч 15 мин
363-й день Шара
Облака, от белоснежных кучевых до темных предгрозовых, теперь стали частью их устройств — красивые отражатели, экраны
Первое, чем отличился Филиал ОУ, это открытием эффекта С-В, «скелет+вонь». Мы уже видели его страшное применение.
Открытие было нечаянное.
Предшествовавший ему парикмахерский, можно сказать, щадящий эффектик ОО-РР (Обрить-Остричь, попутно и Разуть-Раздеть, пустить в чем мать родила) обнаружили сразу, если помните, в первый день, на гусях и на главном инженере Бурове. Этот же потребовал развития данного направления и куда больших К.
То есть не он требовал, понятно, раз об этом эффекте и не знали; таких К требовали все большие цели и все большие дистанции. Чтоб сконцентрировать в малом, типа трубы телескопа, или чертежного футляра, не говоря уже о камере «фотоаппарата» — объеме физические К-пространства, в которых можно поместить уже не автомобиль, а автостоянку, не дом, а целый поселок, даже город… хотя не нужны им были ни автостоянки, ни города, требовалось лишь знать свои возможности, — так вот, для этого электрического поля от батареек недоставало. Надо было что-то с высоковольтными изоляторами и трансформаторной подстанцией, на тысячи вольт. А это не портативный прибор, в чемоданчик не упрячешь; даже на грузовике не увезешь.
Словом, переход количества в качество… но если точнее, то в отсутствие такового. И снова проблема, надо думать дальше. Так исхитрились с двухступенчатостью: Ловушку можно поместить в Ловушку. При этом если внешняя имеет К100 и помещенная в нее тоже, то во внутреннюю теперь идет пространство К10000.
— А если три ступени, то будет Ка-мильончик, чтоб вы мне все так были здоровы! — мечтательно сказал Альтер Абрамович. — Тогда всюду все возьмем.
На три ступени, впрочем, не замахивались. Обходились двумя.
И для регулировки достаточно батареек; только два комплекта в две схемы. «Обычный усилительный эффект, — скромно сказал Буров, когда его поздравляли с результатом, — вся электроника на них держится».
Восхитились, собственно, тем, что суммарное К10000 это упаковка ста физических метров в сантиметре, а если по объему, то миллиона кубометров в кубическом сантиметре. Выпрастывая такое пространство, далеко можно дотянуться и крупно взять.
О том, что заодно так упаковывается и время, упустили из виду; для мертвых предметов это роли не играло.
Но оно само напомнило о себе.
И вот по горам окрест Овечьего тяжеловесно карабкается Викентий Иванов, командир вертолетчиков и завзятый охотник. Обычно только ему доверяют доставку людей в Филиал; он в курсе всего — но держит язык за зубами. На плече у него Ловушка «типа ружжо». Вместо ствола у нее метровый цилиндр вроде того, куда прячут свернутые чертежи; но все прочее как положено: приклад, оптический прицел, спусковой крючок-контакт. И главное, двухступенчатая; правда всего К100 на К50 — но и это немало. В пределах прямой видимости можно взять валун тонн на пятьдесят, ни в один грузовик не влезет… только зачем он ему! Можно и дерево на гриве сопки, хоть и всю рощицу в красно-золотой листве… но и она ни к чему.
А нужен Викентию горный баран, он же джейран; или горный винторогий козел. Они есть здесь еще, обитают. Очень осторожны, хорошо видят и на ружейный выстрел не подпустят. Но от этого «ружжа» не уйдешь!.. Главное, заметить, найти.
И заметил в 64-кратный бинокль на двухкилометровом расстоянии — на скале на фоне синего неба около снегов Дашука. И взял вместе с верхушкой скалы — камень, изолятор, что поделаешь. Так и понес в «ружже», как в рюкзаке; легко и не тянет. Два часа добирался обратно, предвкушал, как вывалит около ручья, покажет ребятам, похвалится.
…И вывалил: кучу серой кремнистой пыли, шерстяного пуха и скелет козла. А сверх того из жерла «ружжа» изверглось такое облако смрада, что все собравшиеся полюбопытствовать бросились, зажимая носы, плюясь и кашляя, прочь; сам Иванов тоже.
Потом посчитали: за эти два часа труп козла пролежал в Ловушке год и два месяца. Вот и…
Этого не учитывали, упускали из виду — что К-пространство оно же и К-время. Теперь пришлось.
Винтовые рога, впрочем, Викентий в своей комнате укрепил над ковром.
Как не нужны были им чрезмерные НПВ-захваты больших объемов чужих имуществ (наиболее благоприятные для Ловушек), так — и тем более — не требовался и сей эффект С+В. Описанное в прологе применение его было едва ли не единственным; там работали с Ловушкой-миллионником, поэтому для превращения в скелет и вонь того открывшего стрельбу паршивца хватило десятка секунд.
Но — всегда надо знать свои возможности.
Автор понимает, что многие читатели аж приплясывают на стуле в нетерпеливом ожидании еще и еще описаний фактов НПВ-краж. Да покруче, чем с банком «комсомольским» или с той крепостью. Да со смаком, чтоб сопереживать и вожделеть:
— Эх, вот мне бы такое!..
— Вот уж я бы!..
Но, знаете, не пишется. Что-то оно не то. Мелковато. Это, наверное, сказывается эффект присутствия над головами людей, работающих в Шаре, Меняющейся Вселенной.
…В обычном мире люди, создающие себе успехи и достаток путем краж, афер, мошенничеств, не думают о Вселенной, не вспоминают о галактиках и звездах; для них все равно даже, круглая Земля или все еще плоская и стоит на трех китах. И вообще лучше бы она заканчивалась в Шепетовке, о гранитные берега которой пусть разбиваются волны Мирового океана.
А вот здесь так нельзя. Она есть, окрестная Вселенная — да еще и МВ, Меняющаяся Вселенная над ними. Никуда от этого не деться.
Поэтому лучше про иное. Про переживания директора Любарского, например.
Если успех своей идеи отражения НПВ-луча от облаков Варфоломея Дормидонтовича как-то не очень радовал, то в другом важном — архи-важнейшем! — направлении все равно он шел впереди всех.
И не слишком даже гнался за признанием и пониманием. Была попытка найти общий язык с Панкратовым, затронул эту тему в беседе с Зискиндом — и все.
Это направление было навеяно предсмертными словами Пеца, предсмертным же монологом Корнева. Что происходит здесь на самом деле? Что мы делаем — и что с нами делается? Как и в чем выпирает под видом одного другое? Трудные вопросы. И какие-то интимные. Философски интимные.
«Есть что-то пугающее, — запишет он в своем дискетном дневнике, — в том, как идеально, будто на заказ переделались в дальнобойные Ловушки-ЛОМы те спасенные Мишей Панкратовым менисковые телескопы. „Максутики“. Из приборов наблюдения в устройства НПВ-хватания — и телескопические, тоже очень издалека.
В остроумной идее и конструкции таких телескопов (что снискало им популярность) все оказалось кстати для превращения из оптики в электро-полевое устройство. Даже ртутная амальгама нижнего сферического зеркала пошла как концентрирующий электрод. А?..
И вот они теперь ЛОМы, стоят на площадках Овечьего Филиала. Так же смотрят ввысь. Так же легко навести и нацелить… только не на звезды, а чрез
облака на земные предметы.
Как хотите, в этом тоже отблеск современности. Как в обществе сейчас наиболее респектабельны воры, аферисты и предатели, так и в технике. Как там не подумаешь, на что способен данный субьект пр галстуке, садящийся в лимузин с мобильным телефоном у уха, — так вот и про наши модифицированные, с белыми оболочками и точной регулировкой „максутики“.
Да, пока они нацелены не на звезды, не на планеты. Пока».
Пожалуй, не менее пугающим было и то, как быстро многие люди НИИ приноровились к новой раскованной деятельности. Вот другая запись из дневника Любарского:
«День текущий 1.3701 окт ИЛИ
2 октября 8 ч 53 мин
2+1 окт 11 час уровня К4
…Альтер Абрмович так даже помолодел. Человек положил свою жизнь на то, чтобы доставать. И даже не понимал, что действует — то есть достает — в переносном смысле. А теперь можно в прямом: протянул Ловушечную или там НПВ-йную руку и взял. Достал. Откуда угодно что угодно, ибо эта рука всех длиннее и сильнее.
Это утром я наведался к нему на 4-й уровень в кабинет. На стене „лозунг“ на двух листах ватмана — почерком начснаба:
„СОБСТВЕННОСТЬ ЭТО КРАЖА. Карл Маркс“ — алым фломастером.
— Альтер Абрамович, это не Маркс сказал, Прудон.
— Прудон? Из Одессы? Я там знал одного Прудона, тоже по снабжению, большой дока. Он мог такое сказать.
— Нет, француз из Парижа. Анархо-синдикалист.
— А Маркс что, был против?
— М-м… да пожалуй, нет.
— Так пусть будет Маркс. Все-таки свой человек. Знаете, еврей еврея всегда поймет.
Он встает из-за стола, расхаживает бодрой походкой.
— Вообще вот Веня Бугаев считает, что мой отдел теперь стоит переименовать в Отдел НПВ-краж и наводок имени Карла Маркса. Нет, а что!
— Вы даже помолодели, Альтер Абрамович, будто после отпуска, отлично выглядите.
— Конечно, я должен иметь отличный вид, чтоб не стыдно было показаться перед знакомыми на скамье подсудимых!
— Да не будет никакой скамьи. Никто ничего не докажет.
— Вы уверены?.. Слушайте!.. — он блестит выкаченными глазами в кровяных белках. — Вы последнее время прославились работой через облака. Так я тоже хочу.
— Что, Альтер Абрамович?
— Прославиться. Я теперь тоже буду работать через облака. По объявлениям. Как вам это понравится?
И он изложил свой лихой замысел. По газетным объявлениям звонить в нужные фирмы: мол, нам нужно столько того-то. Цена подходит. Пусть выкладывают и выкатывают свой товар на открытом месте. Мол, сейчас приедем, заберем…
— А затем, вместо того чтобы приехать, забираем через облака. Вашим способом. А?!
Дался им этот мой способ. Как вам, действительно, это понравится?
Завснаб в возбуждении выхватывает из кармана пухлый блокнот, листает.
— Слушайте, мы уже обсудили все с Веней Бугаевым. Так мы сможем взять пару вагонов цемента — нам же всегда нужен цемент!.. А вот тут трубы разных диаметров… линолеум типа паркет… высокоточные станки по металлу…
Глаза его блестели, голос звучал увлеченно. У него большие списки, где что можно взять. НПВ-достать. И большие аппетиты…
Н-да!»
На полилог типа «Они», достойный инопланетян, эта беседа не тянет: слишком много земного. А вот нижеследующий (происшедший в Овечьем ущельи и поэтому не запечатленный Буровской информационной сетью), пожалуй, да.
— Слушайте, а ведь можно захватить власть. — Где? Как? У кого?.. — Над кем? — В крае. В стране — и вообще. Над всем и всеми. Отнять у мафий, у этих ничтожеств.
— И, главное, зачем?
— Нет, ну… я вообще. Просто так. Интересная тема. И тенденция развития. Глобального интеллекта, я имею в виду. В 21 веке. Интеллект-действие, как и капитал или имущество, концентрируется у немногих. И транснационально. Идет время интеллектуального владычества… Только оно будет еще круче банков, ибо так выпирает мировая воля-мысль.
— Концентрация мысли и нового знания?
— Не в том дело, что нового — правильного. И тем мощного…
— Знание прямого действия?
— Ну, может, и не совсем прямого, это для йогинов. Но достаточно легкого в применении, чтоб обойтись самим. Не продавать за бабки и премии… даже за успех и призниние. Черт ли в них, если ТАК можно взять больше!
— А у нас это есть. И мы это помаленьку делаем.
— Не только мы. До нас компьютерщики, хакеры, Интернет-взломщики. Я ж говорю, это тенденция: миром овладевают Знающие.
— Ладно, вот мы владеем таким Знанием. И способом. Но ограничиваемся тем, что не подносим его на блюдечке ни правящей сволочи, ни тузам… Но ведь можем и расправиться с теми и другими.
— Вполне. По крайней мере, навязать свою волю.
— А что! Мы же можем взять любую военную базу, как автостоянку.
— …любой правительственный комплекс, как магазин. Со всеми охранными помещениями и техникой.
— Ведь никто этим не владеет, только мы.
— Милые! Да ведь потому никто не знает и не владеет, что мы в эту кашу не лезем. Это спасибо покойному Хрычу, земля ему пухом, что не пускал. А как только полезем… да еще с захватническими намерениями, так и привет. Сразу кто-то переметнется, кто-то кому-то что-то выдаст, что-то разведают. И далее пойдет борьба на равных. А с Неоднородным ПВ это может оказаться страшнее ядерной войны.
— Подожди. Хорошо, захватили. Ну, а дальше? Ты будешь крутиться там вместо этих, с комплексами неполноценности, возлагать венки? Властвовать над бандой подчиненных, кои будут глядеть на тебя с выражением: позвольте для вас подлость сделать? Восседать в президиумах среди тебе подобных…
— …с номенклатурными лицами: многозначительными и похожими на задницу.
— Чем едят пошире, чем думают поуже.
— Боже избавь! Оно мне надо!
— Вот видишь. Интуитивно сам понял, что влезешь в дерьмо. А вылезти из него будет ой как непросто. Еще Толстой показал, что люди власти, включая царей-императоров, куда больше рабы своего положения, чем хозяева.
— А ведь тогда еще не было телевидения. И СМИ.
— Нет, постойте, но… а во благо народа?
— Не надо «во благо народа», нет больше народов — есть телезрители-потребители. 99 их из сотни «выходцев из народа», оказавшись наверху, гребут под себя за милую душу.
— Да, пожалуй. «Люди народа» это властители, коим не подфартило, вот и все.
— Ребята, мы уже все захватили. Издавна. Нет больше власти над миром, чем в интересной работе. Разве правящие жлобы дали миру электричество, вакцины, компьютеры… и даже штаны!
— Верно. А эти… никакие они, по сути, не правители; просто то, что поверху плавает…
— …под объективами видеокамер.
— В том и дело, что мы с Шаром, набитым Вселенными, да даже с Ловушками — в эту пещеру вместиться не можем. Нечего туда и лезть.
— Нужно не лезть, а идти. Своей Вселенской тропой…
Так — в делах и разговорах — нащупывалось главное: осознание возможностей. Они были настолько огромны, что требовалось выбирать — чтобы не смельчить, не съехать в болото проэнтропии. Например, тем же дурацким захватом власти.
Это было не просто: уйти от политических страстей. На видимое вокруг у них зрел гнев. На все, что творилось в стране. На верхи — и на народ, который дал себя околпачить, ограбить, унизить; не народ, собственно, — скопище обывателей, которые скулили, вымирали, но не объединялись для борьбы. Быдло.
И было понимание, что время, кое грядет, — их время, разгневанного интеллектуального пролетариата. Орудием его будет отнюдь не булыжник: компьютеры, стенды в лабораториях, формулы и препараты. Новые способы, новые знания — и не из тех, что отдают за бабки, за звания, за награды.
И знание, что у кого-кого, а у них ЭТО есть. Такое, что нельзя, просто не имеет смысла отдавать в руки сановных жлобов, скудоумных прохвостов, выдающих свои интересы за народные и отечественные. Их-то бы и прищучить.
Но это делали редко, только наряду с самообеспечением. Разорили пару «царских аулов» за хребтом. Накрывали НПВ-лучом охотничьи пирушки жирненьких в горах и возле заповедных Катаганских плавней, богатых птицей и кабанами… Но наблюдали они за обнаженными, обделавшимися раскормленными «саламандрами» брезгливо, можно сказать, зажав нос.
Правда, от них не воняло в силу удаленности (да и обходились в таких акциях преимущественно без крайнего режима «С-В»), но все равно пси-смердело. В конечном итоге все оказывалось мелко, противно, не то. Против «саламандр» достало бы простого гнева, без высоконаучных затей; вооруженного подполья и партизанских отрядов, как у недавних предков.
И конечно, Ловушечные кражи, как их не назови: НПВ-перемещениями, НПВ-перераспределениями, хоть НПВ-приватизацией — были не то. Психологически, если не притормозить, это получался высоконаучный способ перехода с прямохождения на четвереньки — вместе с обществом и его «элитой».
…Потому что в душах «верхних» звучал неслышный шум Вселенной. Это ничего, что не включал Буровские преобразователи. Они были в Ней. Она была в них. Ловушки из Овечьего смотрели — Варфоломей Дормидонтович был прав — вверх. Пока на облака. Но были нацелены в космос.
Гнев со знаниями — их Знанием — требовал больших целей.
И всего-то минуло от Шаротряса, от гибели Корнева и Пеца, от переселения в Шар супругов Панкратовых — две недели. При среднем К15 для работающих в башне их надо возвести в квадрат, это уже около года; для изобретавших наверху, делавших там Ловушки, пожалуй, значительно больше года. А по-земному все равно две недели. Еще и осень не поджелтила листву южных парков.
Только на венках, наваленных на могилы Александра Ивановича и Валерьяна Вениаминовича, все пожухло, запылилось. Любарский иногда наведывался сюда, на мысок над Катаганью, — особенно после изучения в «пецарии» тех дискет с теорией; смотрел на фотографии на пирамидках. Вэ-Вэ ему сейчас особенно нехватало: поговорить, поспорить. Подумывал и насчет памятника — но дела все отвлекали. Мертвые подождут, куда им спешить.
А живое — росло. Близнецам Сашке и Димке скоро сровняется по годику; у них прорезаются зубки и характеры. Для Панкратовых помимо «люкса» в Подкрышии — где время мчало слишком уж стремительно, — выделили в качестве нижней квартиры бывший кабинет директора на уровне К7,5; соответственно переоборудовали. Тем более что новый директорский — вместе с приемной и координатором — обосновался на уровне К24. Очень практично: на Земле час, здесь 24, сутки. Работай не хочу.
Время шло, время текло, мчало, летело — единый вселенский поток, рябь на коем прикидывается от неразличимости главного сложной, важной и многоликой.
(Кстати, о времени: автор не уверен, что уже описал, как возникла «На!»-транспортировка Ловушками. Кажется, нет. Даже человек, который ее предложит, появится в Институте несколькими главами позже.
Возможно, разговор Альтер Абрамовича и Вениамин Валерьяныча Бугаева, «анти-тезки» Пеца, на эту тему произошел позже. А может, все дело в том, что они снабженцы: по блату могли и кусок будущего достать, шут их знает. Главное, разговор их сблизил, теперь они неразлей-вода.
А еще более главно то, что в сериале соперничают Последовательность Мысли и Последовательность Времен. Уже одно то, что времен, во множественном числе (см. все Табло), свидетельство того, что общепринятое толкование времени как последовательности причин и следствий, вряд ли подойдет.
…Да что там. Такое, знаете: выходит смещение времен, смешение их, смешение и смещение тем, идей, народов, состояний… шарики за ролики заходят. Автор сам не рад. Особенно из-за ускоренных времен и уплотненных пространств. Ведь страшная же ответственность: что-то упустил, а это что-то — причина; и далее события ускоренно и на больших К-пространствах за большое К-время развиваются как следствия ее… а ее-то еще и нет! Поэтому и лучше кое-что наперед выставить, чем упустить.
К тому же автор уже в том почтенном возрасте, когда, бывает, человек идет куда-то с серьезным намере… и бац! — забыл, куда и зачем. И поворачивает домой. Если, конечно, вспомнит свой адрес.
Но в этом есть особый интерес. Известный фантаст в стадии прогрессирующего склероза — что же у него получится?.. На сериал замахнулся, туда же.
Во всяком случае, читатель должен быть готов к К— и НПВ-несообразностям. А если что не так — перескочил за причиной вперед, нашел нужное место: ага! — и обратно к следствиям. Путешествие во времени туда-сюда.
Мысль первичнее Времени. Развитие ее соответственно главнее. В ней все причины, не в нем, все начала и концы.
Самый простой подход: и автор, и персонажи сериала, начиная с первого романа и с первых, ныне откинувших копыта, героев — вплоть до Варфоломея Дормидонтовича и других, чем далее, тем ясней осознают, что наш мир суть заблуждение, что его не стоит и принимать всерьез. А коли так, то и описывать всерьез тем более. Чего тужиться-то!
«Ура, учитель болен!»
Словом, ви меня понял.)