Я ошарашенная, я ошарашенная!
Бард:
— Ты беременная, ты беременная!
Бардиха:
— Это временно, это временно!
Кох прав: никому мы не нужны, ежели мы холуйски сдаем свое искусство и свое Отечество вороватым и наглым кохам, бардам и бардихам! Чем они отличаются — кохи от бардов, а барды от кохов? Ничем. И ненависть к нам, русским, у них, у христопродавцев, одинаковая, и цинизм.
Здравствуй, Киров, бессменный трибун,
Красный сокол голодного детства,
Твой могучий и взрывчатый бунт
Есть оружие, а не наследство.
Беззащитного сердца транжир,
Осененный звездой пятилучья,
Посмотри —
как нахальнеет жир
Спецпайкового благополучья!..
Даже гады не взводят курки,
Затонули ученые в преньях,
И твоей вознесенной руки
Пролетарии ждут с нетерпеньем.
Поседели и сникли отцы,
И плюя им в лицо из-за парты,
Оккупируют наши дворцы
Торгаши, диссиденты и барды.
Будто вышла земля из орбит —
Интеллект плесневеющий выпер,
Что в них больше сегодня хрипит,
Одиночество или же триппер?
Я любимую нес, а пурга
На пути раскидала кудели,
Я ее нарядил в жемчуга,
А глумливцы невесту раздели.
Вы убили царят и царя,
Жизнь мечтали наладить красивей,
Но свободы и счастья заря
Не простерла крыло над Россией.
Баррикадное пламя и клич
Остывают, грустя у порога,
И разрушивший храмы Ильич
Не заменит нам Господа Бога.
Ты матерый вожак, а не гость
В беспощадных штабах ревсовета,
Так шагни
по салонам насквозь
В гимнастерке защитного цвета!..
«ВСЁ ПРОРОЧИТ, ЧТО БУДУ Я БЕССТРАШНЫМ ПЕВЦОМ…»
Во имя любви и жизни
Доброта и мужественность, красота и честность. Тысячелетиями природа и общество гранили в человеке эти качества. Суровые мастера — войны за существование и выживание, борьба с голодом и болезнями — выковывали в народах «опорные конструкции», позволяющие сохранять энергию и жизнестойкость. И — постоянный труд — тяжелый, повседневный — в семье, в государстве — чтобы поддерживать огонь жизни, создавать задел будущим поколениям, оправдывать звание человека.
Настоящие поэты, художники, музыканты — драгоценные кристаллы, выращенные временем, камни, ограненные трудом многих поколений народа. Естествознание рассматривает даже неживую природу как результат длительного эволюционного пути, что же говорить о человеке, о тайнах его сознания, о его пути к истине, о «предшественниках» этих озарений и открытий?! Поэт (и художник вообще) принадлежит народу, и горе «зазнавшимся», оторвавшимся от почвы певцам, беда тем, кто уцелел, а народ его пал на поле истории, а трагическая «невстреча» народа со своим поэтом во времени равнозначна наивности дикарей-аборигенов, променявших на стекляшки колонизаторов родовые драгоценности…
Так думаю я, размышляя о судьбе поэта Валентина Сорокина. Талант его — уральская горная река, стремительно мчащаяся по каменьям жизни, осыпающая холодом прозрачных искр, то шумящая водопадом, то вдруг стихающая на равнине, но всегда наполненная целебной водой живого слова. Талант его — обжигающий, ревущий огонь мартена, и спокойный, прирученный огонь деревенской печи, и — костер в лесу, ласково согревающий влюблённых, искавших уединения и уюта в одинокости жизни. Талант его — ветер странствий, беспокойства, ветер беды и горя, славно погулявший над Русью XX века, ветер, летящий от древних славянских курганов до заброшенных русских обелисков в опустелых деревнях «неперспективной России»…
Березы, желтые березы,
Тоска обветренных полей!
Едва я сдерживаю слёзы,
Следя за стаей журавлей.
Вон машут крыльями печально
Сквозь ночи длинные и дни,
О как тревожно,
как прощально
Кричат над сёлами они!
Написал это молодой, двадцатидвухлетний парень, в других стихах чуть бравирующий своей, тяжело добытой самостоятельностью («мы — простые парни, работяги, дышим вечным пламенем отваги»), конечно же, знающий Маяковского, но влюблённый в полузапрещенного Есенина… «Я последний поэт деревни», — рязанский пророк оказался прав, пусть даже родное его Константиново уцелело. А вот казачий хутор Ивашла (и еще около 70 других из одного только Зилаирского района Башкирии, откуда родом Валентин Сорокин) сгинул, растворился после Великой войны. Журавли потеряли ориентиры — вырублены леса, пропали болота — некуда им возвращаться. Да и не нужны они теперь — на всякую перелетную птаху «цивилизованный человек» смотрит сейчас взглядом даже не охотника — ветеринара… Но кто же угодней Богу — ни в чем не повинные птицы, или так называемый «царь природы», променявший доброту на жадность, мужественность на бесполость, красоту на «стильность», а честность выкорчевавший у себя из души с корнем?!..
Что есть поэт? Как должен жить писатель? И для чего человеку дано слово? — простые, повседневные вопросы, и, кажется, что ответы на них давно известны, но почему же человечество так заблудилось, сбилось с пути, устраивая жизнь на планете Земля? И почему народы, достигшие высот в искусствах, так быстро покидали «историческую сцену» — словно бы они выговаривали, выбалтывали главную тайну своей жизнестойкости?
Вечер теплый, вечер снежный,
Вечер лунный и большой.
Как мне быть с такою нежной,
Непослушною душой.
То поёт она, то плачет,
То звенит во тьме густой.
По равнине
тройкой скачет,
В небесах горит звездой.
В московском метро взгляд мой упал на иллюстрированный журнал в руках немолодой, скромно одетой женщины. На фотографиях — свадьба в Кремле — дочь олигарха выходит замуж за сына бизнесмена. Четыре фургона подарков, загородный дом, квартира в два уровня в центре Москвы, друзья «скинулись» и купили дорогой автомобиль… Наверное, молодожены, задаренные роскошной недвижимостью, не менее счастливы, чем поэт, который написал такие стихи. Но богатый жених, увидев, что назойливые журналисты пытаются фотографировать свадебный кортеж, остановил машину и слегка «помял» оператора с телекамерой. А поэт богатство своей души нерасчетливо тратит на всех: состоятельных и бедных, святых и грешных, завистливых и щедрых.
Молодые, но уже не юные, жених и невеста вряд ли задумываются — по труду ли им почести. Как же, папы «заработали»… А я вспоминала село Рассказово в Тамбовской области. Сельский клуб. В зале — местные жители, интеллигенция. Был литературный праздник, посвященный юбилею Сергеева-Ценского — писатель родом из этих мест. И как бы не пытались люди принарядиться к торжеству, придать своим лицам соответствующий «вид», печать тяжелого, неизбывного труда лежала на них. И в этой, сильно прореженной войнами и реформами, местности основная тяжесть удержания государства покоилась на их плечах — надо было растить детей, содержать семьи, ходить на выборы и обеспечивать «явку», и просто составлять часть усталого, но всё ещё большого народа, который называется «русские». Но на этих, с рыночной точки зрения, мало удачливых людей можно было положиться в любой беде, в любом деле. А на тех, кто гуляет свадьбы в Кремле?! Нет, они не на что не годны — люди для сериалов, для глянцевых журналов. Бабочки-однодневки.
Подайте саблю!..
Вот — рука моя:
Да здравствуют мятежные края,
От Красной Пресни до твердынь Китая!
Восстань ты, Русь, единая, святая,
И мы придем голодный люд утешить —
Прорабов перестройки в сейфах вешать
С банкирами, а из политбюро
Ловить просионистских проституток,
Кормить одной идеей десять суток
И кока-колой сполоснуть нутро!
Русские терпеливые люди — не быдло. Быдло — поэтики и писателишки, завернувшиеся в простыни «мифа», спрятавшиеся в нишу «вне политики», пригревшиеся под рясами церковных иерархов (глядишь, и в рай въедешь!), разливающие сладкие моря «патриотического елея» и ядовитые реки «либеральных свобод». Но — кто как живет, тот так и пишет, — говорит нам Валентин Сорокин. И я лично преклоняюсь перед его мужеством и отвагой — в самые суровые и безотрадные годы для России он не дипломатничал перед врагами, не кланялся державному ворью, не прогибался перед «победителями», не искал приюта у сомнительных батюшек, а всегда воевал за истину, за то, что ему дорого в слове. Зачастую оставаясь почти в полном одиночестве. Ну и что же?!
В миг, когда и я теряю силы,
Если рядом нету никого,
Я касаюсь мысленно могилы
Прадеда и деда моего.
Разве я не пил страданий чашу,
Завтра снова ей не пустовать, —
Кто-то должен за Россию нашу
Под прицелом недруга вставать.
Пахнет в мире порохом и кровью,
И не зря твержу я наизусть:
«Я клянусь терпеньем и любовью,
Вечным светом Родины клянусь!»
Травами клянусь и небесами,
Как бы доля не была горька,
И еще — огромными глазами
Той, что ждет меня издалека.
Есть уникальный талант — слышать даже не слово, а его зов, и идти ему навстречу, может быть, даже пренебрегая гибелью. Как это непохоже на словосочетания «профессиональный литератор», «писательский труд» и т. п.! Зов слова — это такой же голос, который манит альпиниста на вершину, а первопроходца в неоткрытые земли. Он, наверное, обманный, этот зов. Но он добавляет столько красок в самую серую и беспросветную действительность! Этот зов похож на зов правды, совести. Но какое это имеет отношение к «литературоведению», «жанру» и «форме» произведения?!