— В 16.30 к Казанскому вокзалу, — доложил Щеглов.
Литвиненко кинул взгляд на часы. Было пятнадцать часов двадцать семь минут.
— Всё, Гера, я перезвоню.
В 15.36 две машины с сотрудниками охраны акционерного общества «ЛогоВАЗ» вылетели из ворот особняка на Новокузнецкой улице и по кратчайшему пути устремились к трем вокзалам. Подполковник очень жалел о том, что его не было в одной из них.
Андрей открыл глаза, когда за окном автобуса, попеременно с домами, потянулись заборы, склады и дымящие трубы каких-то котельных. В отличие от минувшей ночи, ему спалось спокойно, без всяких нелепых снов. Стрелки показывали без пяти четыре. Он извинился, потревожив соседку, пробрался вперед по проходу и вежливо спросил у водителя, когда прибываем.
— По расписанию. В половине должны, — буркнул тот, не поворачивая головы.
— Остановки в городе будут? — уточнил Андрей.
— Конечная, у Казанского.
«Спокойствие — плохой советчик», — однажды произнес Сергей, регулярно возивший Андрея с депутатом и без него. Работник спецавтобазы вдоволь поколесил по афганским дорогам и знал, что говорил. Как-то раз Сергея тоже пробило на воспоминания, и Андрей узнал, что в тихий-претихий осенний день, перед самым выводом полка, колонна с «Уралом», которым управлял ефрейтор Герасименко, попала в засаду. Тогда ее очень вовремя выручили вертолетчики…
И сегодняшняя тишина могла взорваться в любую секунду. В том, что кто-то, кому предназначалась кассета, уже взял его след, помощник депутата не сомневался. «Что сделал бы я на их месте?» — спросил он себя несколько раз. Ответ представлялся очевидным. Тут даже Фредерик Форсайт вряд ли стал бы спорить.
— Мимо метро будем проезжать?
Водитель автобуса без особого тепла покосился на Андрея.
— «Новогиреево» скоро.
— Очень надо, — проникновенно сказал Андрей, доставая сложенную вдвое купюру.
— Не положено.
— Беда. Опаздываю, шеф! — он удвоил ставку.
Деньги исчезли в широкой ладони.
— Готовься. Минут через десять.
В 16.08 автобус замедлил ход и замер у обочины. Передняя дверь открылась.
— Давай быстрее, — махнул рукой водитель.
— Спасибо, — Андрей соскочил на тротуар.
Метрах в пятидесяти от него высоко на столбе горела красным большая буква «М». С пасмурного неба падали редкие снежинки. Мимо по улице спешили немногочисленные, смотревшие прямо перед собой люди.
— Как сошел раньше? — Литвиненко решил, что ослышался.
— Попросил остановить и сошел.
Этот простой и очевидный факт окончательно развеял все сомнения и перечеркнул гипотетически сохранявшиеся варианты. Тем более, что минут пятнадцать назад состоялся разговор подполковника с другим помощником депутата Кузина, сегодня утром всё-таки встретившим своего начальника в аэропорту.
— Он отпросился, у него бабушка заболела, — сообщил другой помощник по имени Алексей в ответ на вопрос, где можно найти Баринова.
Дозваниваясь Алексею из машины, Литвиненко сначала попал на его маму, которая сказала, что он вышел за хлебом. При повторном звонке трубку взял сам примерный сын.
— А где живет бабушка? — спросил подполковник в точности как Волк из «Красной Шапочки».
Алексей назвал село, на самом деле затерянное за густыми лесами, километрах в ста тридцати от Романова. Из них примерно сорок километров, если верить автомобильному атласу, приходилось на грунтовую дорогу, и вряд ли она была европейского качества.
— Адреса я не знаю, — добавил помощник депутата.
Литвиненко представился ему старым знакомым Андрея, бывшим сотрудником газеты «Романов и мы», нагрянувшим из Москвы на пару деньков. Название он вычитал в анкете, хранившейся у кадровика.
— Не подскажете, во сколько он вам звонил? Может, сегодня вернется?
На этот вопрос Алексей с готовностью ответил, что Андрей звонил где-то около девяти. Но с коллегой разговаривал отец, поскольку он, Алексей, уже находился в аэропорту по служебной надобности.
— Вы мне позвоните, если он на вас выйдет, ладно? — попросил подполковник. — Не говорите, что я в Романове. Хочу ему сюрприз устроить.
Помощник сбегал в другую комнату за карандашом, записал и сверил номер мобильного телефона и пообещал непременно выполнить просьбу экс-газетчика. Благодаря ему стало ясно, что исчезнувший Баринов действовал обдуманно и расчетливо. Если бы Литвиненко и Щеглов не потратили впустую время на тех двух уголовников, они действительно сразу же после безрезультатного возвращения со льда Волги занялись бы поисками Андрея и, очень возможно, поехали бы в деревню, где не факт, что мобильная связь действует.
Сотрудник охраны «ЛогоВАЗа» кашлянул в трубку.
— Вы меня слышите?
— Очень хорошо слышу, — отозвался Литвиненко.
— Будут указания?
— Пока нет.
Дав отбой, подполковник тут же набрал самый секретный номер Бадри, который знали всего полдюжины человек в России и за рубежом.
— Мы возвращаемся, — сказал он после обмена приветствиями. — К нашему приезду по любым каналам срочно достаньте всю информацию о двух людях, фамилии которых я сейчас назову. Абсолютно всю, какую только можно и нельзя. Один из них — депутат Госдумы. Подключите все связи!
— Слушай, а что с кассетой? — опешил друг олигарха.
— Ее надо найти, не считаясь ни с чем.
— Ты уверен?
— Это точно не телефонный разговор, — дал понять Литвиненко.
Щеглов уже махал официанту, чтобы потребовать счет. В ожидании информации из Москвы агенты Березовского, впервые за весь день, решили нормально поесть и зашли в ресторан, где у гардероба красовалось чучело медведя.
Бадри Патаркацишвили, кажется, покрутил ус, потом ответил:
— Понял тебя. Жду.
Сюжет о том, как работницам Ивановской швейной фабрики выдали зарплату семейными трусами, Екатерина сварганила быстро. Тема была подходящей, и эта часть ремесла традиционно давалась ей легко. Сказывался приобретенный опыт, ибо журфак МГУ рано приучал своих студентов к самостоятельности. Да и время как раз после ее поступления накатило такое, что безвылазно торчать в аудитории было бы странно. Чего стоила только производственная практика на «Эхе Москвы» в августе девяносто первого, когда и правда казалось, что начинается новая эра27.
Впрочем, понимание того, что не для всех членов профессионального сообщества привозят устриц из Парижа28, пришло к студентке Федотовой довольно скоро. Вешать нос она не стала, но в ее суждениях и взгляде на жизнь заметно прибавилось цинизма. Постоянного места на радио ей так и не предложили, поэтому Екатерина перенесла взор на телевидение. Там паслось великое множество жаждущих проявить себя, и далеко не все были бесталанны. На ее счастье, подвернулась однокурсница, ранее закрепившаяся в программе у эстета с авторским подходом.
Программа, как и любые подобные ей проекты, жила благодаря самофинансированию. Не всё в ее репертуаре было чистым искусством, в эфир так же регулярно выходили сюжеты с верно расставленными акцентами. Верность расстановки диктовали заказчики, бившиеся за жизненное пространство под солнцем приватизации. На просторах России оставалось еще много того, за что имело смысл биться.
Денег, выручаемых таким образом, всё равно не хватало на содержание обширного штата. Было ядро постоянных сотрудников, любезных сердцу ведущего, а вокруг него обретались прочие труженики на контрактах, ради поддержания штанов крутившиеся, как белки в колесе. Екатерина, вкалывая не хуже героев-стахановцев, под Новый год буквально выгрызла продление контракта, но дальше, кажется, высилась стена.
По этой причине официальным местом ее работы согласно трудовой книжке оставалась редакция газеты «Гудок»29. В отдел социальной политики этого почтенного отраслевого издания она устроилась на полставки, когда училась на четвертом курсе — как ей представлялось, максимум на полгода, пока не найдется что-нибудь получше. Но лучшее не находилось…
— Молодец, Федотова, — одобрительно высказался монтажер Ложкин, составлявший ей пару сегодня. — Чувствуешь картинку.
— А толку? — саркастически ухмыльнулась Екатерина и сгребла с пульта «Записки сумасшедшего».
Так она называла свой сценарий после всех пометок и зачеркиваний.
— Толк будет, потерпеть надо, — выразил свое мнение один из старожилов цеха.
— Долго терпеть-то, Яков Сергеевич? Знаете, сколько мне лет?
Ложкин, который монтировал еще торжественное открытие и закрытие олимпиады восьмидесятого года, деликатно улыбнулся.
— Догадываюсь, но у дам не спрашиваю.
— Вот именно. Дама уже, а скоро теткой буду.
В этом году журналистке должно было исполниться двадцать пять. Как пошутил один ее ухажер, четверть века. За такую вопиющую бестактность, хотя не только за это, он был прогнан с глаз долой. К надвигавшейся на нее дате Екатерина относилась как к некоему мистическому рубежу. Умом она понимала всю его условность, но подсознание, видимо, настраивало на неведомые пока перемены.
Черный аппарат с надколотым наборным диском, ровесник олимпиады, стоявший на тумбочке справа, вздрогнул и выдал короткую очередь, потом другую. Монтажер сидел ближе к нему.
— Ложкин слушает. Федотову? А кто это? Коллега?..
— Яков Сергеевич, это правда меня, — спохватилась Екатерина. — Я просила набрать снизу.
Ветеран телевидения заговорщически подмигнул и передал ей трубку.
— Толпы провинциалов осаждают подъезд, — сказал Андрей в своей обычной манере.
— Привет! Мне еще побыть тут надо, — ответила она. — Зайди в бюро пропусков, я оформила тебе квиток.
— А потом куда? Заблужусь, как Семён Фарада30.
— Сейчас спущусь. Проходи внутрь.
— Культурный молодой человек. Ты присмотрись к нему, — задумчиво молвил Яков Сергеевич, когда Екатерина уже выбегала из аппаратной.