Пушка противника била прямой наводкой. Второй снаряд разорвался у самой амбразуры. Сахненко рухнул на землю. По лицу текла кровь. Он вытер ее рукавом гимнастерки, прислушался. Осколки со свистом врывались в проем амбразуры. В промежуток между выстрелами он выглянул в бойницу: под прикрытием орудия гитлеровцы медленно поднимались по склону.
Укрывшись за бетонной стеной, Сахненко перевел прицел для ближнего боя и стал терпеливо ждать. Враги были уже в восьмидесяти метрах. Семьдесят метров… Шестьдесят… Артиллеристы прекратили огонь, боясь поразить своих. И в это же мгновение казалось бы изуродованный, трижды подавленный дот снова ожил — пулемет в упор бил по врагу.
Потом появились самолеты. Раздался душераздирающий свист бомб. Вой нарастал, приближался… Сахненко невольно зажмурился, ждал взрыва, но его все не было, не было…
«Ну, когда же наконец?» — раздраженно подумал он и открыл глаза…
Солнечный свет пробивался в проем между гардинами и падал прямо на подушку. Сахненко смахнул со лба капельки пота. Затем неторопливо встал, вышел на крыльцо. Белую кипень вишневого сада колыхал теплый утренний ветерок. Он прошел по песчаной дорожке к калитке, открыл почтовый ящик. На ладонь выпала газета и конверт со штемпелем войсковой части. Сахненко вскрыл его и стал торопливо читать.
«Уважаемый Иван Петрович! Нам выпала честь охранять тот участок границы, на котором в годы войны Вы и Ваши боевые товарищи бились с жестоким врагом, защищая родной Севастополь. Мы свято помним о тех героических днях и в канун годовщины Великой Победы приглашаем Вас побывать в нашей части, встретиться с молодыми воинами, посетить вместе с ними места былых боев…»
Дальше Сахненко читать не мог. Внезапно набежавшая слеза затуманила буквы. Он поднял голову, увидел над собой необъятное голубое небо и улыбнулся.
2
Легковая машина, напряженно гудя мотором, поднялась на высшую точку перевала и затем весело покатилась вниз по извилистой шоссейной дороге. Впереди, как на макете, лежал Южный берег Крыма. Изумрудно сверкало море, стройные шеренги виноградников пересекали склоны и долины, светлые корпуса здравниц сливались с белой пеной прибоя. Солнце освещало всю эту яркую панораму, заставляя ее играть красками, тенями, и казалось — нет на земле места более мирного и безмятежного, чем этот райский уголок природы.
Сахненко с интересом смотрел в окно. «Неужели это та же земля?..» — изумленно думал он. И перед его мысленным взором всплывали другие картины: перепаханные снарядами поля, едкий черный дым, застилающий небо, трупы, прибитые волнами к берегу…
Из-за поворота появился знакомый профиль горы Аюдаг. А за ним, окруженные паутиной листвы, виднелись крыши нарядных зданий.
— Артек! — весело сказал офицер, сопровождающий Сахненко. — Заедем?.. Там у нас несет службу пионерская застава.
Скрипнув тормозами, машина свернула к морю и вскоре остановилась у ворот маленького военного городка: застава, наблюдательная вышка, спортивные площадки…
Часовой — крепкий, ловкий «мальчиш» в пилотке и рубашке защитного цвета — лихо козырнул офицеру и побежал докладывать командиру о прибытии гостей.
— Здесь отдыхают юные друзья пограничников, — пояснил офицер. — Все у них, как на настоящей заставе: боевой расчет, наряды, узел связи… В общем, играя — учатся!
В это время раздался призывный звук горна, и на аллее появился строй мальчишек и девчонок: красные галстуки, зеленые фуражки, бескозырки, гюйсы… Сахненко, улыбаясь, глядел на этот ручеек радостных детских лиц и вспоминал свое детство.
…В чисто выбеленной, увешанной рушниками комнате стоял таинственный сундук. Собственно говоря, по внешнему виду ничего необычного в нем не было. Загляни в любую хату села, и в каждой найдешь такой — тяжелый, окованный железными обручами, покрытый домотканым ковриком. В них хранят шитые узорами сорочки, пестрые ленты, выходные, мазанные салом, сапоги. Но этот сундук все-таки был особенный. Чуть только щелкал с мягким звоном замок, и начинали скрипеть старые петли — Иван был уже тут как тут. Его не интересовали ни монисты сестер, ни яркие ленты, ни черевички. Он с нетерпением ждал той минуты, когда мать доберется до дна. Там, на дне. лежала аккуратно сложенная матросская форма: потертый бушлат с блестящими пуговицами, брюки, полосатая тельняшка и флотская бескозырка, на ленточке которой потускневшими от времени золотыми буквами было написано: БРОНЕНОСЕЦ «КНЯЗЬ ПОТЕМКИН-ТАВРИЧЕСКИЙ».
Да, отец Ивана в 1905 году служил на этом легендарном корабле. Мечтал он тогда о счастье трудового народа, и когда на броненосце вспыхнуло восстание, его молодая душа свято верила: наконец-то счастье, как утренняя зорька, засияло над родной землей. Но не так сталось, как думалось и хотелось.
Потом были арест, тюрьма, побег… Но вера не гасла: прошел с нею Сахненко сквозь все испытания. А когда была завоевана лучшая доля, принес он на Днепровщину, в белую хату флотскую форму, как память о своей матросской славе. Жинка вычистила ее, пересыпала махоркой, чтобы не поела моль, и уложила на самое дно размалеванного узорами сундука.
Раз в году, в погожий весенний день, содержимое сундука выносили во двор. Весть об этом сразу облетала всех ребятишек села. Они повисали на плетнях и, вытаращив глаза, восторженно глядели, как ветерок колышет тельняшку, брюки, бушлат и бескозырку. Даже взрослые, и те норовили пройти мимо, чтобы взглянуть на историческую форму.
Однажды, когда дома никого не было, Иван нашел ключ от заветного сундука. Открыл его и осторожно вытащил форму. Он облачался в нее медленно и торжественно. И хотя бушлат висел на нем, непомерно длинны были брюки и бескозырка сползала на глаза, но все равно он почувствовал себя настоящим матросом.
Иван глянул в зеркало и обомлел — сзади, на пороге, стояли родители.
— Ты что робыш? — испуганно воскликнула мать. — Ну-ка, снимай! Живо!
Но Ивана — послушного, тихого Ивана — точно подменили. Он стоял посреди горницы, высоко подняв голову, и строго ответил:
— Не сниму.
Мать растерянно опустила руки.
— Не сниму! — твердо повторил Иван.
Отец поглядел на мальчонку удивленным взглядом, обошел его со всех сторон и вдруг серьезно сказал:
— Не мешай ему, мать, пусть привыкает…
Пролетели годы. И вот посреди двора пограничного отряда, как некогда посреди горницы, стоял двадцатилетний Иван Сахненко. Была на нем пригнанная по росту, но не совсем привычная после пиджака нараспашку, форма, а сердце стучало так же радостно, как тогда в детстве.
А потом был первый выход на границу. Иван Петрович на всю жизнь сохранил его в памяти.
…Дождливый, ветреный вечер. Наряд пересек шоссе и углубился в буйные заросли кустарника. Холодно, мокро… Сахненко поднял капюшон плаща. Старший наряда, заметив это, строго спросил:
— А слушать кто будет?
Ивану стало неловко, и он поспешно сбросил капюшон.
Петляя по кустарнику, пограничники наконец выбрались на крутую, скользкую тропинку и спустились по ней к берегу. Шумел ливень. Грозно билось о прибрежные скалы Черное море. Дозор, внимательно осматривая каждый камень, медленно пошел по самому краю родной земли…
Вскоре Сахненко освоил все премудрости нелегкой пограничной службы. Он мастерски стрелял из всех видов оружия, великолепно знал приемы рукопашного боя и даже входил в сборную команду отряда по «пограничному многоборью». Все это затем пригодилось ему в тяжелых, кровопролитных боях. А война была не за горами…
3
Машина быстро приближалась к Севастополю. Слева промелькнули Балаклавские высоты — там держал оборону их пограничный полк. Справа дыбилась Сапун-гора. На ней наши войска вдребезги разбили фашистские части. Но это было уже позже — в 1944 году…
Навстречу автомобилю выбежали окруженные скверами и газонами кварталы новостроек, стеклянные кристаллы современных магазинов и кафе. А затем появились «классицистского» обличия послевоенные постройки из такого знакомого белого инкерманского камня.
Поколесив по улицам города, автомобиль снова выехал к морю и остановился у двухэтажного здания заставы.
Сахненко торопливо вышел из машины. У входа висела плита, сделанная из серебристого металла. На ней было выбито: «Пограничная застава имени Героя Советского Союза Рубцова Герасима Архиповича, героически погибшего в июле 1942 года».
Во дворе стоял памятник герою. Сахненко подошел к нему, пристально вглядывался в знакомые черты командира… За спиной кто-то деликатно кашлянул. Иван Петрович оглянулся. Перед ним стоял невысокий, сухощавый офицер.
— Разрешите представиться. Начальник заставы майор Подлесный. Здравствуйте, Иван Петрович! — Они обменялись крепким рукопожатием. — Прошу на заставу. Посмотрите, как живут нынешние пограничники…
Пройдя увитое виноградной лозой крыльцо, они вошли в здание. Сахненко с удовольствием окинул взглядом холл: широкая ковровая дорожка, в нише — стройный ряд шинелей. Усмехнулся, заметив надпись «Заправься!», сделанную прямо на поверхности большого зеркала.
Сахненко и начальник заставы поднялись на второй этаж, заглянули в одно из спальных помещений; аккуратно заправленные кровати, возле каждой — коврик, белая табуретка.
Затем они прошли в комнату Боевой Славы — настоящий маленький музей. Сахненко рассматривал фотографии, сделанные фронтовыми корреспондентами, узнавал лица боевых друзей. Прикоснулся рукой к реликвиям, найденным молодыми воинами на местах былых сражений: поржавевшая каска, граненый русский штык, исковерканный взрывами пулемет «Максим» — не его ли? С удивлением увидел на стенде свой портрет — молодцеватый ефрейтор смотрел смело и немного даже дерзко, словно хотел сказать: «Что, Ваня, не узнаешь?»
— Иван Петрович, — прервал его раздумья офицер. — Давайте пройдем на пост технического наблюдения. Это недалеко… Поглядите, как мы несем службу.
Рядом с заставой стоял небольшой приземистый домик, прочно вросший в скалу цементом и бетоном. Над ним медленно кружилась продолговатая антенна.