А она, будто и не замечала. Работу забросила, приезжала с опозданием, от неё пахло духами, вином, ещё чем-то, непривычным… Улыбка ещё эта — незнакомая, шальная появилась!.. Её подруга, «замша», пыталась с ней поговорить по душам — не получился разговор. Вера отмахнулась, как обречённая: «Не мешай, Зойка, у меня такое впервые! И всё я знаю, всё я понимаю, что ты мне можешь сказать. Я уж, как-нибудь сама! — и решительно предупредила. — И смотри мне, в Москву, в головное, ни-ни! В порошок сотру! Поняла?» — Замша, конечно, не лидер, потому только и в замы к ней пошла, испугалась, воскликнула: «Да ты что, Господь с тобой, Вера! Что б я, да на тебя жаловаться!.. Никогда!» «Ну-ну! — произнесла Вера Николаевна отходя, и опять на лице директрисы появилась незнакомая улыбка. — Зойка, как мне с ним хорошо! Если б ты знала! — Полуприкрыв глаза, произнесла она нараспев. И вновь посерьёзнев, добавила, видимо вспомнив. — И что б наши, языки свои на замке там держали! — Опять грозно взглянула, и снова странная та улыбка. — Как я спать хочу…» — неприлично сладко потянулась. У замши глаза горели, так ей хотелось знать подробности. Но с Веркой напрямую сейчас нельзя… Ладно, решила замша, захочет, сама расскажет. Либо, само всё всплывёт! Вот это, пожалуй, более вероятно. Да и хотелось, почему-то именно этого.
Дальше больше.
Алик открыл в её банке счета трёх новых фирм. На каждую фирму взял, Вера Николаевна лично потребовала все подписи, умопомрачительные, очень солидные краткосрочные кредиты под ничтожный процент. Такие ещё никому не давали… Оставив банк практически пустым… И уехала с ним в отпуск. Да, именно, в отпуск! Как в свадебное путешествие!.. Строго предупредив замшу молчать, и вести — пока! — все операционные и прочие административно-хозяйственные дела. А какие дела, если денег нет! Замша, в панике, замерла, — что делать?! Помня строгий наказ директрисы — ждала, всячески избегая встреч с требовательными пайщиками и прочими активно работающими клиентами по вопросам выдачи кредитов, займов. Так же, в панике, принялась трясти кредиторов, даже если и не следовало бы. Ни с того, ни с сего объявила об увеличении уставного капитала банка… Суетилась… На самом деле, с замиранием сердца ждала Веру Николаевну. А та, как пропала. Ни слуху, ни духу! Как в воду… И, главное, никто ведь не знал: куда она поехала? на чём поехала? зачем? надолго ли?.. Знали только — с кем. Хотя и о нём тоже ничего не знали. Знали одно: личный знакомый директора банка, и всё. Ах, ты ж, беда какая!
В конце концов Зоя, не сама, конечно, через пайщиков, подала заявление в отдел по борьбе с преступностью. К тому времени в МВД отделы такие грозные появились. Просто жуть какие грозные! Особо специальные, как и группы быстрого реагирования при них. Все бойцы в касках, с масками, скрывающими лица, в тяжёлых ботинках, в бронежилетах, с короткими автоматами, дубинками, баллончиками с разными парализующими газами, наручниками, со специальной радиосвязью, с техникой для оперативного передвижения. Каратэ, специальная подготовка, боевая, тактическая, психологическая, и прочая… С круглосуточным дежурством отряда на закрытой базе в центре города. Те, недолго и разыскивая, дней десять, чуть может больше… сообщили, что директор их жива, но не очень правда здорова, спасибо, правоохранительные органы вовремя успели. Не то бы ей хана! Друг её, рецидивист и аферист, дон Жуан, Жигало и кто-то там ещё по их уголовной классификации, два года как уже числится во всесоюзном розыске. Что очень интересно! — приковав их директора, Веру Николаевну, наручниками к батарее парового отопления, оставив её, избитую и голую, к тому же без связи и без продуктов питания в подвале заброшенного дома, исчез две недели назад в неизвестном направлении. Так что, вовремя вы, господа-товарищи, в органы к нам обратились. Ещё бы немного, и полная хана бы вашей Вере Николаевне. Трендец!
Вскоре её скрытно перевезли в краевой центр, спрятали от разных сочувствующих, просто любопытных и, главное, прессы, долечиваться под специальным милицейским наблюдением…
Тут уж и в Москве об этом узнали. Прислали инспекторов из головного банка. Пришлось всё рассказать. Инспекторы бесстрастно, почти молча, не давая никаких оценок, собрали необходимые финансовые материалы, объяснительные и отчёты, и улетели. Зоя побегала по «своим» клиентам, суля бесплатные коврижки, собирая в новую команду пайщиков банка, но, увы! Люди были шокированы. Дистанцировались от неё, как от заразной… Коллеги по кредитно-финансовой системе тоже интереса не проявили… К тому же и в Москве размышляли не долго — месяц, день в день. Сообщили — закрывают филиал. Сотрудники ахнули, как и клиенты — надеялись всё же, но приговор окончательный, обжалованию не подлежал. К тому же, краю, чужой этот, московский банк, был явно ни к чему. «Свои» бы банки деньгами обеспечить.
Крах! Крах! Крах!!
Упал банк… Упали, разорились предприятия — и люди. Не десяток, сотни…
Говорили в городе: что вы хотите — это нормально! Это рынок! Первая ласточка перестроечного периода!..
Кто через такое не прошёл, пусть молится, кто попался, тому дай Бог выкарабкаться! Бог в помощь!
— А-а-а… — раненым бизоном ревел СанСаныч, в бессилье стуча кулаками… Столешница трещала.
— Ладно, чёрт с ним, с банком, с деньгами! Не расстраивайтесь, СанСаныч! — успокаивали доверенные его сотрудники, на закрытом собрании в доме у Образцовых. — Были бы кости…
— Установку надо скорее продавать. Установку! Сколько же можно деньгами кормить директора техникума, сволочь эту. Это ж свинство… — возмущалась бухгалтер, Татьяна Викторовна, жена СанСаныча.
— И столярное оборудование, наверное тоже… — осторожно, успев извинительно глянуть на супругу, юриста фирмы Людмилу Николаевну, предложил Алексей Алексеевич. Он не понаслышке знал про запахи.
— Жалко… Мать их… Жалко. Как жалко!! — Повторяя, подал слабый голос гендиректор. Он был, мягко сказать, в разобранном сейчас состоянии. Ну не совсем, конечно, в разбитом, не как те шведы под Полтавой. А будто на жёсткий кулак неожиданно носом в светлой комнате наткнулся. В глазах, конечно, темно и звёзды блещут. Когда звёзды в глазах перестали мельтешить, возникла другая напасть — из носа кровь, и слабость. Прилично так, и неприятно. Фигурально, конечно. Человек не совсем в панике, но обижен, обескуражен, обворован… В нокауте… Сильное потрясение испытал… Сильнейшее! Кошмар!
— Конечно, жалко, — вступилась Людмила Николаевна. — Столько сделать. Да и вообще! Но, не вечер же, правильно? С начала всё начнём. А что? Опыт есть, связи есть, партнёров — пруд пруди. Не переживайте, СанСаныч, мы с вами.
— Да, — поддакнул Алексей Алексеевич, пилот. — Мы, с юристом, особенно.
— Лёша!..
— А что? Я — серьёзно. Честно говорю: она и я, в последнее время, только о фирме и говорим. Только о ней и думаем… и днём и ночью. Семья уже не в счёт…
— Лёша!!
— Хорошо, молчу. — Под её холодным, укоризненным взглядом Лёша немедленно сник, угас. Но, как обычно не раз уже бывало в таких ситуациях, с шутовскими интонациями весело пояснил. — Я ж, шутя. Чтоб настроение поднять! — Как извинился.
Но неловкая пауза всё же возникла. СанСаныч, в очередной раз, тупо размышлял, как на такое реагировать: рассмеяться шутке, обидеться… Опять выручила Людмила Николаевна, сдерживаясь, почти спокойно, отмахнулась от мужа, как от капризного ребёнка плохо понимающего проблемы взрослых.
— Спасибо, Лёша, ты уже поднял всем настроение… Иди лучше кофе всем завари. Иди, Лёша, иди!
— Иду! — пряча глаза, с готовностью сообщил Алексей Алексеевич.
Да-да, в последнее время СанСаныч всё чаще стал замечать некий явно просматриваемый подтекст в словах Алексея Алексеевича. Как несогласие. У них, в семье, определённо что-то ненормальное происходило, — догадывался СанСаныч. Но попытки переговорить с Людмилой Николаевной, либо, например, отпустить юриста пораньше домой, пресекались ею: «Нет, нет, СанСаныч, я не спешу. У меня есть ещё время!..» Или: «Там Лёша дома», — когда Лёша был в полёте, либо на занятиях, с детьми находились какие-то её подруги, Наташи, Вали… соседки, — «У нас всё это есть. Лёша всё сделает, не беспокойтесь», с жаром отмахивалась, как от малости, недостойной внимания. Когда СанСаныч предлагал что-нибудь купить, для совместного ужина, например, у Образцовых, Людмила Николаевна не на шутку обижалась, даже сердилась… Категорически возражала. Нет! Нет! И нет!
Но что-то в семье всё же происходило, зрело, бурлило и прорывалось. Бунтовал только Алексей Алексеевич. Нет-нет, да и выплёскивалось его недовольство. Он мог, например, не очень правда громко, будто мысли вслух, заявить, как бы между прочим: «Да мы с юристом уже на всё согласны…» «Нет, я теперь уже для неё не авторитет…» «А, мы, например, давно уже с женой вместе не спим — она же устаёт!»
Возникало лёгкое замешательство… В которое тут же бросалась Людмила Николаевна, извинительно улыбаясь в сторону гостей, укоризненно и сдержанным металлом в сторону инициатора двусмысленности ситуации, будто следы от неразумного пёсика на полу, либо на гостевой какой обуви уничтожая.
И в этот раз так же: скомканную ситуацию разгладила Людмила Николаевна. Махнув рукой, обаятельно улыбаясь.
— Сейчас кофе будем пить: «Арабика». Лёша из Москвы привёз!
Вздохнула. Попеременно, вопросительно глядя на чету Сташевских — так, о чём это мы сейчас?..
— И с рабочими проблемы, — вновь отвлекаясь на больную проблему, заметил гендиректор.
— А с вакуумным маслом какие возникают расходы!.. — округлив глазки, добавила «масла в огонь» главбух Татьяна.
— У-м-м! — в сердцах, как от зубной боли, промычал гендиректор.
— И брака стало много… — Со вздохом подмечает юрист.
— О-о-о, это да! — простонал СанСаныч, и решительно махнул рукой. — Ладно, — уже прежним, командирским голосом решительным объявил. — Уговорили, продаём.
— Ур-ра! Вот и хорошо! — обрадовалась Людмила Николаевна. Она и Татьяна разулыбались — давно бы так… — И отлично!