Тигр выглядел массивнее, чем он представлял себе этих хищников на воле; с такой величественной, эластичной силой, что у Дункана перехватило дыхание и парализовало все мускулы. Море пламени в дымчато-голубом свете, на груди и на брюхе – заснеженное поле; тигр оглядел Дункана горящими глазами почти как равного себе. Они долго смотрели друг на друга, пока тигр не оскалил зубы в беззвучном рыке – как приветствие, – и гордо удалился в заросли.
С Ли Мей он чувствовал то же самое. Знание, что нашел нечто редкое, бесценное; встречу, какая выпадает человеку, может быть, только раз в жизни. Догадку об опасности, которой он тем не менее не страшился.
Прежде чем ему удалось оторвать от нее взгляд, она поймала его и прочно удерживала, улыбаясь:
– Что такое?
Ничего. Все.
– Ты очень красивая.
Щеки ее зарумянились:
– Ты тоже.
Дункан рассмеялся и прошелся пятерней по волосам.
– Прежде всего я слишком стар для тебя.
Ли Мей подсунула руки себе под колени, задумчиво покачивала ступнями и смотрела на воду.
Временами он казался себе сентиментальным дураком, тщеславным петухом, который верил, что еще достаточно юн для Ли Мей. Или злодеем, преследующим маленькую девочку.
При этом ему не в чем было себя упрекнуть: он не делал ничего предосудительного, всего лишь галантно подавал руку, помогая ей подняться в лодку или выйти из нее. Он даже не плавал с ней, чтобы не видеть, как ее брюки и свободная блуза облепляют ее тело, становясь прозрачными от воды, или как она, может быть, снимает с себя что-нибудь из одежды. А то, как она смотрела на него, как ее взгляд задерживался на его руках, странствовал по его телу, было для него и соблазном, и вместе с тем пыткой; он не знал, как долго он еще сможет владеть собой.
Внезапно она затихла и подтянула к себе колени.
– Я ведь тебе немного нравлюсь? – прошептала она на ветру.
Он хотел быть благоразумным. Честным. Сказать нет. Встать и уйти и никогда больше не видеть ее.
– И даже очень, Ли Мей.
Ее орхидейное лицо просияло, она придвинулась ближе, положила голову ему на плечо и смотрела на него снизу вверх. Вопросительно. Просительно.
Однозначно и непреодолимо.
Он нежно прикоснулся губами к ее рту со вкусом зеленого чая и муссонного ветра. Кончик его языка разомкнул ее губы, и она отпрянула, испуганно воззрилась на него, как будто обожглась.
В горле у него уже теснились слова извинения, сожаления, однако рот Ли Мей, внезапно решительный, еще с невинной неумелостью, но нарастающей алчностью задушил их на корню.
У Дункана было много женщин, перецеловал он их бессчетно. Но даже не подозревал, что человеческое сердце может вспыхивать огнем и гореть ярким пламенем так, что становилось больно.
Вода омыла прохладой ее лодыжки, вымочила ей штанины, когда она помогала Дункану вытащить лодку на берег.
Рука об руку с ним она бежала по песку, который светло мерцал в темноте, в свете звезд. Он перевел ее через дорогу, через лаз в стене, и навстречу ей ударило влагой ночное дыхание листвы.
Звон цикад сливался с биением ее сердца, высоким, тонким и частым, и смех щекотал ее изнутри.
Как волнующе было сбежать из дома под покровом темноты. Проскользнуть мимо ночных охранников и потом бесшумно плыть на лодке по ночной реке, по берегам которой шуршало, потрескивало и квакали лягушки.
Лишь освещенные окна в конце чужого сада вызвали у нее испуг, и звон цикад сразу принял угрожающий оборот.
Она пробиралась за Дунканом между деревьями, поднялась за ним по ступеням в домик.
– Погоди, – прошептал он. – Я сейчас зажгу свет.
Ли Мей слышала, как он что-то ищет. Загорелся слабый огонек, оттеснил темноту в углы комнаты и наколдовал силуэты стола и кровати.
– Что это здесь?
– Это садовый павильон. Я здесь играл с раннего детства. Но тогда он был полуразрушенный. Моя сестра иногда удалялась сюда читать.
Ли Мей пугливо огляделась.
– А если кто придет?
Улыбка светло блеснула на его лице:
– В это время уже никто.
Он упал на кровать и протянул к ней руки. Ли Мей непроизвольно обхватила себя руками.
– Ты передумала?
Она малодушно помотала головой: нет.
Это было ее желание – найти место, где бы они могли быть одни. Где ей не нужно было опасаться, что их увидят рыбаки и, смеясь, будут кричать что-нибудь непристойное. В китайском домике в Кулит Керанге, который принадлежал ей, было нельзя. В течение дня всегда кто-нибудь мог войти, а ночью слишком велика была опасность, что Дункан попадется в руки охране. Попадись им она одна, у нее быстро нашлась бы отговорка, но чужой мужчина на участке…
Это место, которое по рассказам Дункана было таким уютным, показалось ей наоборот жутковатым. Древесина и камень пахли новым, но под ними скрывался вечный запах моря. Как будто павильон однажды, много-много лет назад погрузился на дно и лишь с трудом был заново отвоеван у океана.
Что-то подстерегало в его тени. Не то чтобы злое. Скорее печальное чувствовалось здесь. И запретное.
Ей нельзя было здесь находиться.
– Только поцелуи, Ли Мей. Обещаю.
Она сделала над собой усилие и легла к нему на кровать. В объятиях Дункана она чувствовала себя защищенной. Его сердцебиение, его запах мокрой от дождя травы и нагретого солнцем камня успокаивали ее.
С Дунканом было все равно что на море. Тихо, но не всегда молчаливо; его голос, слова, которые он говорил, заставляли в ней что-то вибрировать, то тихо и мягко, то сильнее, иногда высоко и захватывающе. С Дунканом она чувствовала себя дома, он был большой серебряной звездой на небосводе, по которой она направляла свой парус. Которая неизменно сопровождала ее путь.
Его поцелуи прогнали ее страх.
– Нет. – Дункан не дыша отстранил ее от себя, вытянул ее руку у себя из-под рубашки.
– Я не хочу останавливаться, – пролепетала она.
Его взгляд испытующе скользил по ее лицу.
– Ты уверена? Я могу подождать, понимаешь?
– Я не хочу больше ждать, – настаивала она и спросила себя, откуда у нее берется мужество.
Дункан медленно стянул рубашку через голову, расстегнул свои брюки. Ли Мей беспокойно разделась и тут же пожалела об этом, как только взгляд Дункана прошелся по ее телу.
– Я знаю, у меня мало чего есть, – пожимая плечами, она пыталась стряхнуть с себя стыд, что в ней даже не намечалось таких округлостей, какие были у Феены и Шармилы.
– Более чем достаточно, Ли Мей, – хрипло произнес Дункан. – Более чем достаточно.
Она хватала ртом воздух, когда руки и губы Дункана странствовали по ее телу. Заново его формируя. Слишком маленькие холмики ее грудей разрастались до мягких подушек, между которых он зарывался лицом; ее жесткий живот, ее заостренные тазовые кости стали текучими, как вода. Его губы коснулись сокровенного углубления, и жар его тела заставил ее кожу звенеть, как цикады.
Твердая плоть прорвалась к ней между ног и принялась пробивать себе путь внутрь ее. Это было омерзительно и в корне неверно.
Она искала слово, одно-единственное слово, что-то вроде «нет»… Которое внезапно обернулось непонимающим и непостижимым «да». Тепло волна за волной сотрясало ее, наполняя ее незнакомым, новым, странным чувством счастья.
Так вон оно как.
Дрожащими пальцами Дункан гладил ее лицо, прорисовывая контуры ее гордого носа, почти великоватого для ее девичьего лица. Закрытые веки, мерцающие, как перламутр, и рот, похожий на розовый зев орхидеи. Он казался себе беспомощным и был рад, что Ли Мей прижималась к нему, давая ему опору.
Так вон оно как бывает, когда женщина вожделеет не только телом, но каждым волокном своего бытия.
Он хотел что-то сказать – что-нибудь утешительное, может быть, или что-то значительное, но голова была пуста, язык был полон вкусом Ли Мей – вкусом терпкого меда, соленого молока и шафрана.
Она открыла глаза, пристально посмотрела на него из своих узко сбегающих глаз, темных и бездонных, как глубокий колодец.
Она говорила так тихо, что ему приходилось читать по ее губам.
Я ждала тебя всю мою жизнь.
31
Потаенные дни и краденые часы ночами были в этом жарком августе, к началу знойного сентября. Огонь солнца, пылающая темнота и вожделение обдавали их потом, и каждый день походил на игру в прятки на тлеющих углях. Каждый день был еще одной каплей, которая испарялась из исчезающей лужицы того времени, что им оставалось. Скоро Дункану придется после отпуска вернуться на борт. И скоро должен вернуться из поездки отец Ли Мей.
– Он очень строг к тебе? – прошептал Дункан в шуме прибоя, наполняющем павильон.
Он гладил ее по щеке, потом ниже по шее и по плечу; его пальцы не могли различить, где кончается кожа Ли Мей и начинается шелк ее блузы.
– Только иногда. – Улыбка осветила ее лицо в маслянистом свете лампы цвета благородной чайной розы. – Но то, что я встречаюсь с тобой тайно, то, что я тут делаю с тобой, ему уж точно никак не понравится. Моей матери тоже.
Они нашли сообщницу в лице Шармилы, которая сама была по уши влюблена в своего Гаруна и пребывала в нетерпеливом ожидании свадьбы. И в лице Джо, которая после тщетных попыток утолить свое любопытство в конце концов приняла тот факт, что ее брат по вечерам встречается с кем-то в павильоне, но не хочет сказать с кем.
Улыбка на лице Ли Мей вспыхнула и погасла; ее глаза наполнились слезами:
– Я так боюсь за него.
На прошлой неделе в море случилось что-то зловещее. Вначале сильный грохот, похожий на взрыв, нарушил торжественное пение псалмов в Сент-Андрусе. Многие сочли это грубым нарушением воскресного покоя взрывами в ходе расширения и освоения прибрежной полосы у Телок Айер. Но это продолжилось поздним вечером и ночью и вызвало еще большее неудовольствие. Другие приняли это за сигнальные выстрелы с Форта Кэнинг или за морское сражение – может быть, с китайскими пиратами, которые назойливо как саранча время от времени совались в местные воды. Но утром понедельника тишину разорвал могучий удар, громовой и резкий, будто сам бог-громовержец развернулся во всю свою уничтожительную мощь.