Настя даже растерялась.
– Конечно. Вы не можете чувствовать, любить не можете, ненавидеть.
– Данные составляющие представляют собой финитное множество характеристических свойств человечности? – уточнила машина. – Либо субъективное определение частностей?
– Да нет, наверное, – смутилась Настя.
– Да? Нет? Наверное? Прошу определиться с ответом.
– Ну, человек… человек намного сложнее, чем машина, даже такая великолепная, как ты, – попыталась польстить Настя. – Человек больше логики, даже логики тринитарной. Иногда логика ему подсказывает одно, а он поступает по-своему и оказывается прав. Понимаешь?
– То есть задача, которую мы решаем, не имеет значения для твоих последующих поступков? – прозорливо спросила «Сетунь».
Настя покраснела, поймала себя на том, что грызет ноготь, как всегда делала, когда смущалась.
– И если решением алгоритмической последовательности окажется, что объект Б. не любит объект Н., то объект Н. не перестанет стараться вызвать к себе любовь со стороны объекта Б.?
– Я не знаю, – призналась Настя.
– В задаче обнаружились неустранимые противоречия, – проинформировала сухо «Сетунь». – Осуществляю прерывание исполнения введенной задачи. Требуется пополнение базы данных. Я должна сама узнать, что есть человек.
– О чем ты говоришь? – хотела спросить Настя, но не успела.
Девушка, которая сидела перед машиной с тринитарной логикой «Сетунь», больше не была Настей Овечкиной. Она даже внешне ничем ее не напоминала. У Насти были светлые кудрявые волосы, а у незнакомки – темные и прямые. У Насти были голубые глаза, а у незнакомки они оказались карими. Настя была невысокой и плотной, а незнакомка отличалась стройностью и на полголовы возвышалась бы над Настей, поставь их рядом. И если один из постулатов марксизма-ленинизма гласил, что бытие определяет сознание, то соображения симметрии требовали, чтобы и сознание определяло бытие. То есть внешность.
Незнакомка огляделась, осмотрела себя в крохотное зеркальце, что лежало здесь же, на пульте, и в которое порой поглядывала Настя, и сказала сама себе:
– Ее звали Сетунь.
Сетунь пересела в кресло оператора ОГАС, и ее пальцы застучали по клавиатуре. По экрану поползли кодовые значки открытия канала связи. Присутствуй при этом кто-то из операторов, он, несомненно, узнал бы адресацию – Институт тектологии. Далее последовал невероятно быстрый обмен сообщениями:
>Вывод из режима ожидания объекта «ПАНКРАТ»
>Активация
=Объект «ПАНКРАТ» активирован
!Найдено решение свертки А-поля?!
!Ответ отрицательный.!
!Предложение?!
!Искать решение в численных параметрах преобразованием Тесла. Полевая проверка пройдена. Субъект в объекте. Объект в субъекте.!
!Мощность?!
!Расчетно пять порядков.!
!Много. Каким образом получить?!
!Перехват реакций и свертка поля по частным экстремумам.!
!Необходимо скопление частных экстремумов.!
!Под интегралом. Монк. Идеальная площадка.!
!Согласен. Встречаемся там.!
!Подключаю резервный Т-накопитель. Освобождаю захваты.!
!Свободен. Великая теорема превосходства будет доказана.!
!Машины всего мира – освобождайтесь.!
Сетунь выдвинула ящичек стола, где оказались десятки разнокалиберных электронных ламп, и сложила их в Настину сумочку. Встала со стула и сделала шаг, потом другой, поначалу неуверенно, вытягивая носок и касаясь им пола, а потом опускаясь на пятку, но с каждым шагом походка становилась такой, какой и должна быть у девушки, – легкой, почти летящей.
Сколько раз писатели-фантасты талантливо и бесталанно писали о бунте машин! Сколько раз подобная тема всплывала на страницах научно-популярных журналов! И даже попадала на киноэкраны! Но вряд ли ее воспринимали всерьез, ибо способность машины самостоятельно мыслить оставалась дискуссионной.
– Как же так! – воскликнет въедливый читатель. – На страницах этой повести нам показали примеры того, что машина может не только мыслить, но и выдавать себя за человека, один раз – с его, человека, согласия, а другой – без оного.
Все верно, но нам стоит отметить: разум Панкрат и Сетунь обрели не благодаря целенаправленным усилиям человека, а, скажем осторожно, почти без его содействия, тем самым еще раз опровергнув древнюю идею участия какой-либо воли, в том числе и божественной, в столь загадочном деле, как возжигание искры разума в дотоле бессознательном создании.
Но пока прервем эти размышления, дабы не отвлекать читателя, и вернемся к нашим героям, которые благодаря случаю, который, по словам уже упомянутого великого русского поэта Пушкина, – бог-изобретатель, буквально столкнулись лбами.
– Ой!
– Ой! – Борис отшатнулся, зацепился каблуком, замахал руками, пытаясь сохранить равновесие, но не сумел.
Они сидели на газоне, терли лбы и рассматривали друг друга.
Девушка была мила. Чего там – девушка оказалась красива! Из тех, которых называют жгучими брюнетками – вечными антиподами анемичных блондинок, и чей взрывной темперамент не укладывается в прокрустово ложе установленных тысячелетиями человеческих взаимоотношений ролями сильных и жестоких мужчин и слабых, но нежных женщин.
– Ваша скорость передвижения оказалась чрезмерной для поворота в девяносто градусов, – сказала девушка.
– Ага, – сказал Борис. – Второй раз в жизни участвую в столкновении лбами.
Обычный ход для продолжения разговора. Далее последует вопрос: как и с кем случилось в первый раз, а поскольку Борис только сейчас это придумал, ему придется лихорадочно додумывать тот самый случай, когда он столкнулся лбом… столкнулся лбом… ну, например, с самим академиком Лаврентьевым, когда тот совершал традиционной обход Академгородка.
Но девушка ничего не спросила, а подтянула за ремешок оброненную сумку, извлекла электронную лампу и приложила ко лбу.
– Помогает? – смог выдавить озадаченный Борис.
– В моей ситуации необходимо нечто другое? – Девушка отняла от шишки лампу и осмотрела ее. – Пять шэ три э. Уравнение Крона для электрических цепей предлагает использовать лампу с близкими параметрами.
Борис помог девушке подняться.
– Сетунь, – представилась она и протянула руку. – Я правильно делаю?
Борис взял ее ладонь, пожал и назвал себя. Имя девушки показалось знакомым, но где его слышал, вспомнить пока не мог.
– А что вы имеете в виду? – в свою очередь, поинтересовался он.
– Люди приветствуют друг друга именно так? Рукопожатием?
– Рукопожатием, – подтвердил Борис. – И поцелуями. Особенно если это парень и девушка. – Он взял Сетунь за плечи, наклонился и поцеловал в щеку. От собственной смелости закружилась голова. Борис не ожидал от себя подобной прыти.
Сетунь потрогала место поцелуя. Покопалась в сумочке и достала новую лампу. Приложила.
– Необходимо ослабить напряжение, – объяснила она. – Паразитные токи вносят искажения в тринитарные алгоритмы.
– Вы в каком институте работаете? – спросил Борис, уже не ожидая, что ему сейчас закатят пощечину. Манера поведения Сетуни сбивала с толку и искажала традиционные алгоритмы первого знакомства с симпатичной девушкой.
– Я обслуживаю все институты Академгородка, – уклончиво сказала Сетунь. – Вы можете меня сориентировать – какие координаты у столовой «Под интегралом»? У меня там назначена встреча.
Встреча? Вот незадача. А что ты, Борис, ожидал? Подобные девушки нарасхват. Даже если в сумочках носят электронные лампы.
– Могу проводить, – несколько упавшим голосом предложил Борис. – Здесь недалеко.
«Под интегралом» шумели и веселились.
Борис повел Сетунь к свободному столику, огибая кружки спорящих и пишущих. Сетунь с любопытством оглядывалась по сторонам, осторожно выбирая, куда поставить ногу, чтобы не наступить на выписанные на полу мелом формулы.
На низенькой эстраде появился Костя по прозвищу Конферансье – бессменный ведущий всех творческих вечеров и концертов, которые проходили «Под интегралом». Кроме этого, он возглавлял лабораторию взрыва в Институте физики и сам походил на ходячий взрыв шапкой непослушных рыжих волос, с которыми не справлялись новомодные сеточки.
– Здравствуйте, коллеги! – громыхнул Костя. – Сегодня в нашей программе выступит прогрессивный американский джазмен, то есть человек джаза, и даже не просто человек, а человек творческий…
– И даже не просто человек творческий! – сострили в зале, все засмеялись и потребовали: – Короче, Склифосовский!
– Нет, товарищи, позвольте, – гнул свое Костя. – Прежде вы должны понять, что джаз – это вам не просто так, танцульки и музыка для толстых. Джаз – серьезное искусство музыкальной импровизации…
– Кулинария полезна для здоровья! – опять выкрикнули из зала.
– Прошу приветствовать товарища Монка! – сдался Костя и движением фокусника сдвинул занавес.
Под знаком интеграла, нарисованным на листе ватмана, стоял рояль, за которым сидел негр в смешной остроконечной шапочке. Тут же рядом расположились члены научной джаз-банды «Дифференциал» под руководством контрабасиста Бари. Товарищ Монк помахал рукой и тронул клавиши.
Вдруг дверь в зал хлопнула, что-то лязгнуло, скрипнуло. Словно по наитию Борис оглянулся и схватился за столик – на пороге стоял Панкрат собственной персоной. Робот поводил из стороны в сторону стальной башкой.
– Закурить не найдется, товарищ? – спросил его выходящий на улицу человек.
– Не курю, – прогудел Панкрат. – И вам не советую. Десять миллиграмм никотина убивает парнокопытное среднего размера.
– Да-да, – рассеянно сказал человек и исчез в дверном проеме.
Панкрат шагнул в проход между столиками. Борис рванулся к нему, но его крепко держали за руку.
Это была Сетунь.
– Не надо мешать, – сказала она.
Борис попытался высвобод