– Распад Австро-Венгрии должен был улучшить обстановку для России и Сербии, но отнюдь не для Великобритании, – ответил полковник Баев. – Развал Лоскутного Одеяла еще не означал краха Германии, напротив, германоязычная Австрия и Богемия, где велика доля немецкого населения, наверняка присоединились бы к империи Гогенцоллернов. А это резко усиливало Второй Рейх в промышленном плане и снижало вероятность русско-германского конфликта. Ведь, помимо Германии, в этой войне британские элиты стремились ослабить своих конкурентов-союзников: Францию и Россию. Единственным английским недочетом было то, что им тоже пришлось ввязаться в наземную войну на континенте, что нанесло Британии невосполнимые потери. Но и это не главное – хрен с ними, с британскими потерями. Главное в том, чтобы ваша организация полностью избавилась от англо-французского влияния. Именно мы должны иметь возможность определить, где, когда и по какой причине начнется мировая война, чтобы иметь возможность приготовиться к этому действу. Впрочем, не исключено, что все случится совсем скоро – в силу естественного, так сказать, хода вещей. Дело в том, что летом восьмого года в Турции должно произойти нечто вроде революции…
– Что значит «нечто вроде»? – спросил я.
– А то, что на нормальную революцию турецкие события походили не более чем пожар в публичном доме – на венецианский карнавал, – ответил Баев. – Но это суть неважно, потому что султан Абдул-Гамид – один из самых отвратительных политиков в истории, не только турецких, но и вообще. Суть в том, что турецкие неустройства побудили Австро-Венгрию на безоговорочную аннексию Санджака, Боснии и Герцеговины, которые они пока всего лишь оккупируют. В тот раз Сербия возмутилась таким хамством, но войны не было, поскольку император Николай занял примиренческую позицию. Однако Ольга не Николай и мириться с аннексией не будет. Так вот – в чем интерес британцев? Австро-Венгрия в ответ на наши демарши промолчит или же объявит нам войну? И ведь пассивность в этом вопросе тоже может нам стоить дорого. Как победителям в прежней войне нам нельзя отступать ни на шаг, иначе пропадет весь авторитет.
– В таком случае, – сказал я, – необходимо показать, что мы – Россия, Сербия и их союзники – полностью готовы к отражению угрозы; Михаил к тому моменту должен стать мужем Елены, должны быть подписаны все договора и определено желание сражающихся на нашей стороне драться насмерть. Вряд ли австрийцы будут готовы ввязаться в войну ради двух провинций.
– Вряд ли, не вряд ли… – задумчиво ответил полковник Баев. – Хотя… определенный эффект это произвести может, тем более что, по мнению британцев, к войне в восьмом году еще не будет готов никто, так что этот процесс будет спущен на тормозах. На этом, думаю, все. Сейчас уже поздно, так что давайте спать, Драгутин. До Будапешта поезд будет трястись еще не меньше полутора суток – не то что в наши времена, когда за половину этого времени можно было добраться из Москвы в Чикаго…
Часть 26. Курсом на Антанту
5 апреля 1907 года, Белград, Королевский (ныне Старый) дворец, резиденция правящей династии Карагеоргиевичей.
Благая весть, принескнная в королевский дворец всемогущим, но везде отсутствующим капитаном Димитриевичем, изрядно переполошила его обитателей, и в первую очередь королевскую семью. В Сербию едет брат русской императрицы Михаил – он желает взять в жены Елену Прекрасную (то есть Сербскую), дочь короля Петра и королевы Зорки Черногорской. Больше всего известие о предполагаемом сватовстве взволновало саму потенциальную невесту. Господин Димитриевич, сам по себе имеющий несколько устрашающую наружность вкупе с такой же репутацией, в качестве свата смотрелся несколько жутковато. Этот человек способен по первой прихоти свергнуть династию Карагеоргиевичей – так же, как и возвел ее на трон. Уже поговаривали о тайных республиканских[9] устремлениях сербских карбонариев, возглавляемых этим господином. Если бы не поддержка Сербии Российской Империей, истребление династии Обреновичей закончилось бы провозглашением Республики.
Но, как оказалось, господин Димитриевич в этом деле не главный. Из-за его спины выступил человек куда более страшный, и в то же время гораздо более предсказуемый. Господин Баев, по прозвищу Паук, глава Загранразведки СИБ, легендарная фигура еще со времен русско-японской войны, когда он в одно касание вычистил Порт-Артур от японских шпионов и отечественных казнокрадов, заодно отправив под расстрел генерала Фока и начальника Квантунского укрепленного района генерала Стесселя. Смертный приговор фигурантам тогда, по странному совпадению, подписал Великий князь Михаил Александрович, нынче сватающийся к принцессе Елене. Да и сейчас, если где-нибудь в Европах от абсолютно естественных причин умрет какой-нибудь беглый оппозиционер или казнокрад, все начинают кивать в сторону господина Баева. Мол, он это, больше некому. А уж если причина демонстративно неестественна, как бывает с проклевывающимися время от времени вождями различных националистических организаций, то тем более. Людям, что еще два-три года назад с необычайной легкостью гавкали на Россию, теперь под каждым кустом мерещатся ликвидаторы СИБ.
Но, надо признать, если кто и может держать в узде Димитриевича-Аписа, так это господин Баев. Владыка жизни и смерти сербских королей сразу стал тихий и скромный, как нашкодивший гимназист в присутствии строгого родителя. Там уже явно все решено. Не только Димитриевич, но и вся верхушка той ужасной организации уже провели с русским эмиссаром свои переговоры, видимо, согласившись на предложенное условие безусловного подчинения в обмен на неограниченную поддержку… До короля Петра уже довели мнение конклава тайных руководителей Сербии, что он должен официально согласиться со всеми предложениями, которые поступят от представителя русской императрицы…
Но тяжелее всего приходилось потенциальной невесте. Решается ее судьба, а она не имеет даже совещательного голоса. Пресловутые государственные интересы ограничивают ее как прутья золотой клетки, и вырваться из этой западни нельзя ни вперед, ни назад, ни в стороны. И ведь, в самом деле, это совсем не та история, когда принцессу по королевской прихоти выдают за свинопаса. Совсем наоборот. Ее брак должен быть залогом союза Сербии с могущественной державой – и вне зависимости от своих сердечных пристрастий она должна, смирив свой норов, проследовать к алтарю с русским принцем, будь он даже котом в мешке.
– Джорджи, – тихо обратилась она к стоящему рядом брату, – ты же знал русского принца Михаила, когда учился в Петербурге. Скажи мне, каков он собой?
– Я был шапочно знаком с поручиком синих кирасир Мишкиным, – так же вполголоса ответил Георгий, – шалопаем, любителем вина, веселых попоек и доступных девок. Обычное для русской аристократии дело, если молодой человек не блаженен в тяжелой форме и не болен какой-нибудь тяжелой болезнью. Но тот временный командующий Маньчжурской армией генерал-лейтенант Михаил Романов, что неожиданно возник в Мукдене в самый разгар русско-японской войны, оказался вовсе на него не похож. Не родственник, и даже не однофамилец, а внушающая ужас глыба человекообразного металла. Так что я не знаю, какой из этих двух Михаилов Романовых решил к тебе посвататься – первый или второй.
– Скорее всего, второй… первый, как мне известно, надежно спрятан у него внутри… – вздохнув, прошептала Елена и уже громко, по-русски, но с заметным сербским акцентом, спросила у русского эмиссара: – Господин Баев, скажите, а у вас имеется портрет моего жениха? Хотелось бы знать хотя бы, каков он внешне.
– А вам какой портрет интереснее: парадно-официальный, или тот, на котором ваш жених выглядит обыкновенным человеком? – вопросом на вопрос ответил полковник Баев.
– Дайте оба! – громко ответила Елена, шокировав тем самым своего благопристойного отца, – будет даже интересно сравнить.
– Пожалуйста, Ваше Королевское Высочество! – сказал русский эмиссар и, как в сказке, три раза хлопнул в ладоши.
По этому сигналу двое плечистых мужчин внесли в залу большой ростовой портрет и, прислонив его к стене, сдернули прикрывающее полотно.
– «Портрет Победителя», – прокомментировал большой ростовой портрет на фоне батальной сцены господин Баев, – картина написана по мотивам Тюренченского сражения художником Василием Верещагиным[10]: холст, масло, позолота и толстый слой лака.
На самом деле это был групповой портрет, изображавший принца Михаил при полном блеске всех его регалий, находящегося в окружении соратников: генералов Келлера и Штакельберга, а также полковника Новикова в полной боевой выкладке, на фоне финальной фазы Тюренченского сражения. В воздухе часто рвутся шрапнели, а на земле фугасы; густые колонны русской пехоты идут в атаку на ошеломленные внезапным окружением японские войска. И выражение лица у главного героя такое непробиваемо-победоносное, будто он подобно Святому Георгию уже попирает ногой шею поверженного японского дракона. Не хватает только распростертого перед победителем японского императора или, по крайней мере, командующего первой армией генерала Куроки, который, дабы избежать позора, провел над собой ритуал сеппуку. Одним словом целая киноэпопея, заключенная в одном экономичном флаконе батально-портретного полотна.
– Да уж, действительно, господин Баев, позолоты и лака ваш художник для нашего будущего зятя явно не пожалел, – едко сказал принц Георгий. – Не хватает только божественного нимба и Солнца Аустерлица, зависшего у него над головой…
Наследник сербского престола, наверное, отпустил бы еще несколько подобных замечаний, ибо на мгновение испытал острое чувство ревности. И даже не по отношению к сестре, которую он считал себя обязанным беречь и защищать, а по отношению к даме по имени История, которая уже отпечатала имя русского Великого князя на своих скрижалях славы. Во-первых – победил японцев под Тюренченом, создав тем самым хорошие исходные позиции для окончательного разгрома Линевичем их войск в Корее. Во-вторых – после отречения старшего брата добровольно отказался от власти в пользу сестры и сам первый принес ей присягу на верность. Испытывая какие-то чувства, Георгий никогда не держал их в себе, а сразу высказывал свою реакцию вслух или выражал действием. Но тут излияние его мыслей было внезапно прервано.