– Господин Баев, – неожиданно охрипшим голосом произнесла Елена, – а теперь покажите, пожалуйста, непарадный портрет моего жениха.
– Вот, Ваше Королевское Высочество, – ответил тот, передавая ей полученный из рук помощника обтянутый красным сафьяном бювар, размерами примерно с альбом для рисования.
Волнение сербской принцессы можно было понять. Ореол победителя способен затушевать в глазах некоторых женщин даже такие физические недостатки как маленький рост, обрюзгшее от пресыщенности лицо, короткие кривые ножки и отвисшее волосатое брюшко, под которым ни к селу ни к городу болтается маленький такой крантик, вроде как от самовара (если что, это я о любви гордой полячки Марии Колонна-Валевской, урожденной Лончинской, к императору Наполеону Бонапарту, солнце которого после Аустерлица на тот момент находилось в зените). Но Великий князь Михаил внешностью отнюдь не походил на покойного Императора Франции. Высокий, рослый красавец с широкой грудью и жестким выражением породистого лица, был способен и без помощи лучей славы насквозь пронзать своим взглядом девичьи сердца. Если на непарадном портрете он будет хоть наполовину так же хорош, как и на парадном…
Раскрыв бювар, сербская принцесса покраснела и поджала губы, внимательно, свесив набок голову, разглядывая изображение своего потенциального жениха. Нет, с точки зрения людей, родившихся и живших сто лет тому вперед от тысяча девятьсот седьмого года, ничего неприличного в двух фотографиях изумительной четкости, вклеенных по обеим сторонам обложки, не имелось. На одной из них Великий князь, одетый по форме «голый торс», с кирасирским палашом в руке, скакал на вороном жеребце почти прямо на фотографа: мышцы на его груди и руках выглядели не менее внушительно, чем переливающаяся на солнце мускулатура коня. Подпись под фото гласила: «август 1906 года, Новочеркасск, рубка лозы». Вторая фотография, как и парадный портрет, была групповой и изображала счастливую семейную идиллию на летнем отдыхе. В центре фото с откровенно счастливым лицом стояла русская императрица – вся в белом; подол развевается ветром, широкополая шляпка сдвинута набекрень, складной зонтик откинут за спину, а по обеим сторонам от нее стоят муж и брат, одетые в одинаковые легкие светлые брюки и рубашки с короткими рукавами. Подпись под карточкой гласит: «июль 1906 года, Ливадия».
И, хоть на этом фото Великий князь Михаил не был так вызывающе обнажен, как в сцене скачки, одежда не скрывала ни малейшей детали его мужественной фигуры, которая выглядела впечатляюще даже по сравнению с атлетическими формами князя-консорта. Елене приходилось видеть признанных цирковых силачей, но тут впечатление было другим. Оба мужчины на этой фотографии выглядели не чрезмерно громоздкими, а, скорее, соразмерными и демонстрировали не только силу, но и ловкость. Переводя взгляд с парадного портрета на непарадные фотографии, Елена подумала, что художник ничуть не польстил брату русской императрицы. Напротив, шитый золотом мундир, неуместный на поле боя, и блеск орденов, большинство из которых были получены по праву рождения, только отобрали у фигуры Великого князя часть присущего ему мужественного обаяния.
Елена вздохнула. Подруга юности на этом фото как бы говорила ей, что нет в жизни ничего лучшего, чем крепкая семья, любящий муж и надежный брат… Елена даже обернулась в сторону дорогого Джорджи. Вот на чью поддержку она может положиться даже чуть больше чем, полностью. В свое время, с момента смерти своей матери в 1890 году и до 1903 года, когда династия Карагеоргиевичей утвердилась на сербском троне, Елена по большей части воспитывалась в Санкт-Петербурге у своих теток-черногорок Милицы Николаевны и Анастасии Николаевны. Обе этих особы были замужем за российскими Великими князьями и были вхожи в императорскую семью, так как считались сердечными подругами супруги Николая Второго Александры Федоровны. Именно через эту парочку Елена познакомилась с самой младшей сестрой русского царя, Ольгой Александровной, которая была на два года ее старше, и с его же старшей дочерью, тоже Ольгой[11], но только Николаевной, родившейся на одиннадцать лет позже нее. Но если царственные подружки Елены были бесхитростно милы, то правящая чета смотрела сквозь нее, даже не замечая ее существования.
А дело было в том, что Елену просто не воспринимали как партнершу для равнородного брака Михаила или кого-то еще из Великих князей. Ее папенька не был правящей особой и его права на престол зиждились на чрезвычайно слабых основаниях происхождения от Карагеоргия, вождя первого сербского восстания против турецкого ига, который и стал основателем их рода. Потом Карагеоргия убил основатель рода Обреновичей князь Милош (по происхождению, между прочим, такой же неграмотный крестьянин, как и его жертва), который мстил за своего родственника по имени Милан, убитого опять же по приказу Карагеоргия. Но счастье Милоша Обреновича тоже было недолгим. За жадность и деспотизм он был отправлен народом в изгнание, будучи вынужден передать власть своему сыну Милану. Затем Милан умер и сербский престол перешел к его сыну Михаилу. После этого сын Карагеоргия Александр вернулся в Сербию, сверг с трона Михаила III и уселся на него сам. Престарелый Милош вернулся из изгнания и, в свою очередь, сверг Александра Карагеоргиевича. Но, просидев на троне около полутора лет, основатель рода Обреновичей скончался в возрасте девяноста лет, и на трон снова воссел один раз уже свергнутый князь Михаил III, второе правление которого было принято считать эталоном прогрессивности.
Еще восемь лет спустя князь Михаил был зарезан в собственной резиденции, и на сербский престол взошел усыновленный им дальний родственник, который назвал себя князем Миланом Первым. При этом в убийстве предыдущего князя обвинили сторонников еще живого Александра Карагеоргиевича, обитавшего на тот момент в Венгрии. Ну да: все знают, что если убили Обреновича, то виновен Карагеоргиевич, и наоборот. Но это весьма сомнительно. Унаследовавший трон князь Милан всей своей дальнейшей жизнью (а это отдельная история) показал, что за убийством предшественника и дальнего родственника мог стоять и он сам. Чего не сделаешь ради того, чтобы скорее прийти к власти. Но Скупщина, в первый раз созванная именно князем Михаилом, полная мстительных рефлексов, недолго думая заочно приговорила Александра Карагеоргиевича к двадцати годам тюрьмы и лишила его прав на престол вместе с потомством. Папенька нынешней принцессы Елены Петр Карагеоргиевич как раз и был старшим сыном этого лишенца – то есть прав на престол у их семьи не иммелось изначально.
Однако потом все в корне изменилось. Тридцать пять лет спустя после приговора, лишившего семью Елены прав на престол, на горизонте возник господин Димитриевич (вон он стоит), и вместе со своими единомышленниками затыкал последнего из Обреновичей острыми саблями, на чем это семейство окончательно иссякло. После чего свергнувшие прежнего короля прогрессивные офицеры потребовали от Скупщины аннулировать утратившее силу решение и призвать Петра Карагеоргиевича в сербские короли. Все равно другой альтернативы нет. А если кому-то из депутатов до сих пор что-то не понятно, то они сейчас ему все объяснят. Саблей поперек тонкой шеи – вжик! Так Петр Первый Карагеоргиевич стал сербским королем, Елена – принцессой, а ее брат Георгий – наследником престола. Тут бы старшему поколению Романовых спохватиться и включить новоявленную правящую семью в свою селекционную программу, но они банально этого не успели – новоявленные принцесса и два принца в спешке отбыли в Белград, ибо детям правящего монарха следует воспитываться на родине.
И вот для Елены все в очередной раз изменилось. Теперь она не золушка с неопределенным социальным статусом, а невеста, которую желает заполучить один из самых могущественных правящих домов Европы. Правда, при этом из России приходят достаточно противоречивые слухи о сущности правящего там режима, и присутствующий тут господин Баев – часть этих слухов. Но по сравнению с сербской кровавой чехардой все происходившее в Петербурге выглядит вполне благопристойно. Елена знает – ее подруга Ольга не злодейка, а значит, ни для нее лично, ни для Сербии никакой опасности от этого предложения грозить не может. Напротив, ожидаются такие политические выгоды, что папенька уже в нетерпении переминается с ноги на ногу, готовый уговаривать непутевую дочь… Но уговоры не потребуются.
«По крайней мере, – думает Елена, – можно попробовать встретиться с Михаилом и поговорить, ведь окончательного ответа сейчас от меня сразу никто не ждет, да и сердце мое пока свободно. Единственный, кого я люблю, это отец, да еще брат Джорджи. Отца мне жалко, он не имеет своей воли, и всяк играет им как тряпичной куклой-паяцем. Братом Джорджи я хочу гордиться, потому что он умный и честный и всегда говорит то что думает. Единственное мое горе – мой второй брат Александр. Он скрытный и все переживания держит при себе, а сегодня его и впрямь что-то разозлило…»
– Жених мне нравится, – спокойно говорит Елена, тихонько закрывая бювар с фотографиями, – но, поскольку замуж мне придется выходить за живого человека, а не за портрет, я хочу с ним сначала поговорить, и только потом принять окончательное решение. Я понимаю, что от моего выбора зависит судьба Сербии, но это моя жизнь и мой брак, который будет заключен только один раз, пока нас с мужем не разлучит смерть. И даже потом, если он уйдет раньше меня, я клянусь быть ему верной и посвятить жизнь воспитанию его детей. Это мое последнее слово.
И тут господин Баев протягивает ей еще какой-то конверт. Ах да. Жених написал ей письмо, точнее, записку, которую следовало вручить, если представление портретов пройдет успешно и потенциальная невеста ответит «да», а не убежит с криком спасаться от опасности в своих покоях. Достав из конверта лист бумаги, Елена развернула его и прочитала то, что Великий князь собственноручно написал на русском языке крупными неровными буквами:
«Милая Хелен. Не говорите сейчас ни да, ни нет. Как только позволят государственные дела, я сразу же приеду к вам в Белград. Мы встретимся, поговорим, узнаем друг о друге побольше, и тогда вместе решим, продолжится это сватовство или нет. Обещаю ни в чем не перечить вашей воле. Михаил.»