– Еще нет, – стушевался Сэр Эдуард Грей, – но…
– Никаких «но», – строго сказал канцлер Одинцов, – сначала договор о создании антигерманского Альянса – трехсторонний, с четко прописанными обязательствами сторон – и только потом всяческие союзнические долги и прочие векселя.
– Трехсторонний договор? – от удивления еще раз переспросил король Эдуард, сделав квадратные глаза.
– Да, дядюшка Берти, именно так, – подтвердила императрица Ольга, – нам не нужны отдельные англо-русские, англо-французские и франко-британские договора. Послевоенные права и обязанности сторон в ходе войны должны быть прописаны в тексте единого англо-франко-русского договора, к которому смогут присоединяться и другие страны, подвергшиеся германской агрессии, как, например, Бельгия.
– Кстати, мистер Грей, там, в нашем прошлом, французская разведка сумела раздобыть план Шлиффена, – добавил Новиков, – однако она не придала ему значения, так как посчитала дезинформацией. Вот и думайте, стоит предупреждать французов о германских планах или нет…
– О чем их точно стоит предупредить, – сказала императрица Ольга, – это о том, что мы не потерпим постороннего вмешательства в оперативные планы нашей армии, действующей в нашей же зоне ответственности. Это исключено. Не должно быть никаких просьб предписывающих свернуть успешные наступательные операции и перебросить силы на другие направления, прежде признанные нами малоперспективными. Тот, кто попробует это сделать, узнает о себе много интересного. Мы можем помочь союзнику, которому стало тяжело, но не в ущерб своим интересам.
– Скажите, Ваше Императорское Величество, что вы имеете в виду под зонами ответственности? – спросил сэр Эдуард Грей.
– Территории, на которых будет оперировать та или другая армия, и которые будут оккупированы ей после нашей общей победы, – ответила Ольга. – Себе мы берем территорию Германии восточнее Рейна, Австро-Венгрию, все Балканы и Турцию. На море это будут Балтийский и Черноморский театры боевых действий…
– Вы уверены, что турки вступят в войну? – спросил король Эдуард.
– Непременно вступят, – подтвердил канцлер Одинцов, – канцлер Абдул-Гамид каждый вечер, перед тем как лечь спать, наизусть заучивает список территорий, которые он отберет у заносчивых гяуров, то есть у нас.
– Балканы, к тому же все?! – с негодованием переспросил сэр Эдуард Грей. – Это исключено! Вы слишком многого хотите!
– Это – наша цена за эту работу и за гарантию того, что все будет сделано тихо и аккуратно, как в случае с Японией, – сказал Новиков. – А еще на Балканах живут наши братья – славяне и православные – и нам совсем не безразлично, что с ними станет после этой войны. И вообще – Россия выставляет самую большую армию и требует к себе соответствующего отношения. Отказ же признать обозначенные зоны ответственности заставляет нас заподозрить, что британская сторона действует против нас прежними методами, что возвращает нас к началу этого разговора.
– Уймитесь, мистер Грей, – сказал король Эдуард, – Балканы не наши и никогда нам не принадлежали. Кстати, я вижу, что моя кузина хочет еще что-то сказать.
– Да, дядюшка, – подтвердила императрица Ольга, – закрывая тему Балкан, я хочу сказать, что при подписании трехстороннего договора в него необходимо внести пункт об аннулировании Берлинского трактата – по причине полного неисполнения Стамбулом своих обязательств. Для вас с французами это мелочь, а нам будет приятно. На сем, я думаю, наше сегодняшнее совещание стоит признать законченным. Сегодня вечером жду вас вместе с кузиной Викторией у себя в гостях и одновременно обязуюсь пригласить на завтрашний день французского посла на трехсторонние переговоры. На этом все; и очень хочется надеяться, что вы не впустую провели время.
21 апреля 1907 года, 17:05. Санкт-Петербург, Зимний Дворец, личные апартаменты правящей императрицы, рабочий кабинет.
Первоначально планировалось, что прямые переговоры со своим дядюшкой Берти императрица Ольга проведет в Малахитовой гостиной, но князь-консорт Новиков выступил против. «Вести деловые беседы в помещении, не имеющем защиты от прослушивания – значит нарываться на большие неприятности», – сказал он. Поэтому собраться решили в рабочем кабинете государыни, и туда же верные У Тян и Арина принесли все необходимое для чаепития. Кстати, британский король и его дочурка, попав в личные апартаменты императорской семьи, вертели головами на триста шестьдесят градусов. Если кабинет канцлера, оформленный в темных тонах с обилием мореного дерева и темно-бронзовой отделки, производил впечатление мрачной суровости, то жилые помещения императрицы, обставленные мебелью светлых тонов и декорированные большим количеством кисейных занавесей, создавали ощущение чего-то воздушного и летящего. Ну и правильно: если господин канцлер – это само исчадие ада, суровый и беспощадный исполнитель монаршей воли, то императрица Ольга – сам ангел во плоти.
– Ну что, дядя Берти, интересно? – спросила Ольга, когда служанки удались.
– Разумеется, – энергично кивнул король, – хочу спросить – неужели так в будущем живут все?
– Далеко не все, – покачала головой Ольга, – только богатенькие буржуа и правящий класс. У остальных квартирки куда как поменьше Наших апартаментов, хотя и они тоже могут быть обставлены с немалым вкусом. И вообще, будущее – оно совсем не похоже на райские чертоги – скорее, наоборот, напоминает преддверие ада, где последние здравомыслящие люди изо всех сил противостоят наступающему безумию.
– И вы, Ольга, считаете, что в этом безумии виновна Великобритания, и потому собирались обречь ее на гибель? – осторожно спросил король.
– «Обречь на гибель», дядюшка, и «предоставить своей судьбе» – это несколько разные понятия, – ответила та. – Мы не планировали наносить твоей стране дополнительный вред, а только собирались предоставить событиям возможность течь своим чередом. Ну и, естественно, если на нас нападут прямо или косвенно, то мы неизбежно ответим ударом на удар, что еще больше приблизит кончину Великобритании.
– Но за что такая ненависть к англичанам, кузина? – удивилась принцесса Виктория.
– У нас нет ненависти к англичанам – так сказать, вообще, – спокойно возразила Ольга. – А есть претензии к британскому политическому классу, который, когда гласно, когда негласно, ведет против Российской Империи войну на уничтожение. Вот где настоящая ненависть – до зубовного скрежета и кишечных колик. Я не возьмусь судить, что именно вызвало у ваших политиков такое отношение к Нашей стране: то ли надуманные опасения за судьбу Индии, то ли неудачное сватовство твоей бабки к моему деду, то ли просто нелюбовь к конкурентам. А может быть, все дело в их желании устранить главное препятствие на пути к мировому господству – ибо, пока существует Россия, ни одна страна не сможет стать владычицей всего сущего на этой планете. Впрочем, и в других странах существует нечто подобное, только в меньших масштабах, но сейчас мы говорим именно о Великобритании.
– Но, Ольга! – воскликнула Виктория, – зачем ты все это говоришь? Великобритания совсем не враждебна Российской Империи. Мы с отцом изо всех сил стремимся исправить ошибки предшествующего правления, и той же цели добивается наш премьер-министр мистер Генри Кемпбелл-Баннерман…
– Прости меня, Тори, – сказала русская императрица, – я сейчас буду говорить весьма неприятные вещи. И ты, дядя Берти, тоже не трепыхайся; сам ты неплохой человек, но с самого рождения попал в очень дурную компанию. Видите ли, дорогие мои родственнички… Помимо известной вам свершившейся уже истории, есть события, которые у нас только должны произойти, но давно случились в мире, откуда происходит мой верный рыцарь и супруг, и именно знания об этих событиях не позволяют мне поверить в то, что все будет хорошо. Вашему премьеру осталось жить около года – слишком уж он старый и устал от жизни. Вместо него в премьерское кресло сядет Асквит, который начнет готовить Британию к большой войне, а потом, когда пожар уже будет полыхать, на готовенькое придет некто Ллойд-Джордж. А ты, дядюшка протянешь еще года три, после чего трон перейдет к твоему сыну Георгу. А об остальном пусть расскажет мой супруг. Это все-таки его мир и его история.
– В нашем прошлом, – начал князь-консорт, – ровно в том же тысяча девятьсот седьмом году, Великобритания, Франция и Россия заключили альянс, направленный на ограничение агрессивных устремлений Четверного союза, состоящего из Германии, Австро-Венгрии, Турции и Италии. Война, к которой все уже готовились, вспыхнула через семь лет на Балканах. В Сараево террорист сербского происхождения убил наследника австро-венгерского престола, и в ответ Австро-Венгрия месяц спустя объявила войну Сербии. Российская Империя, следуя букве и духу русско-сербского договора, объявила мобилизацию и потребовала от Вены прекратить боевые действия против Сербии. Германия, придерживаясь австро-германского договора, объявила войну России. Франция, исходя из франко-русского соглашения 1893 года, объявила войну Германии, которая была к этому полностью готова, и потому сразу бросилась исполнять план Шлиффена – в первую очередь вторгнувшись в Бельгию, чем вызвала объявление войны со стороны Великобритании. И вот – воюют все.
– Правильно, – сказал британский король, – моя страна с момента образования Бельгии являлась гарантом ее независимости и была обязана ответить на германскую агрессию.
– И, что, Ваше Величество, вы думаете, в Берлине не знают о том, что Великобритания обязалась защищать Бельгию силой оружия? – спросил Новиков. – Вы думаете, что в Вене забыли об русско-сербском договоре? Да нет, все и все помнили, склерозом не страдал даже престарелый Франц-Иосиф. Просто дипломаты одной островной страны убеждали его в том, что Россия не посмеет вмешаться в балканские дела, а кайзеру Вильгельму практически те же люди рассказывали сказки, что Британия в любом случае останется в этой войне нейтральной. По крайней мере, начальник у этих дипломатов был один и тот же – уже известный вам сэр Эдуард Грей. Вы его как-нибудь спросите, зачем ему потребовалось ввергать всю Европу в уничтожающую бойню. Но, впрочем, на фоне всего прочего это становится неважным. Прошло два года – за это время к числу воюющих стран присоединились Болгария, Италия и Турция, и на фронтах этой войны со всех сторон погибли миллионы людей, и миллионы остались калеками. И это при том, что все главные успехи были достигнуты в первые недели и месяцы войны при относительно небольших потерях. А потом стало действовать правило, что чем больше жертв, тем мизернее результаты. Изобретение британского инженера Хайрема Максима и отравляющие газы чрезвычайно способствовали уменьшению европейского населения. Общее число жертв той европейской войны составило пять миллионов, еще десять миллионов стали калеками.