А ведь это настоящий ужас – военное заведение для слабого пола, где девицы, стриженные под бильярдный шар, должны под командой злобных солдафонов маршировать в ногу и тянуть носок. Впрочем, наверное, для кого-то такое существование все же лучше, чем жизнь в подпольном борделе для малолетних или смерть от голода и холода, – по причине того, что иссякли не только законные, но и вообще любые средства к существованию. Бедная еврейская девушка Дора Бриллиант, когда еще была собой, знала множество подобных примеров, неизвестных графине Марии де Гусман – существу настолько нежному и легкомысленному, что оно даже испражняется исключительно воздушными безе. Тем не менее, шло время – и Империя неумолимо менялась, как меняется сбрасывающая шкуру змея. И из-под слезающей сухой мертвой чешуи появлялось такое, что заставляло в удивлении раскрыть рот и Марию де Гусман, и Дору Бриллиант. А ведь между ними – то есть нами – нет почти ничего общего, кроме тела, которое досталось нам одно на двоих.
Однако господин Мартынов не торопился пускать в ход свое секретное оружие, видимо, желая отточить его до бритвенной остроты. Из первого набора я осталась единственной обучающейся; всех остальных давно изъяли из ведения господина Познанского – для того чтобы применить в деле. Марию де Гусман, помимо верховой езды, аристократических манер, искусства соблазнения и бытовых привычек завзятой католички, принялись учить стрельбе из маленького дамского пистолета (эсеровские боевики владели этим искусством на весьма посредственном уровне), а также натаскивать в политических и иных науках. Мой наставник-мучитель всякий раз повторял, что, превращаясь из еврейки Доры Бриллиант в графиню Марию де Гусман, я должна обладать достаточными знаниями, чтобы иметь возможность поддерживать умные беседы на любые темы. Сеньоре Марии де Гусман вменяется искусство пленять людей не столько телом, сколько умом. С марксистом я должна разговаривать как марксист, с охранителем – как охранитель, с интеллигентом – как интеллигент, а с аристократом – как аристократка. Кроме того, поскольку «каждый солдат должен знать свой маневр», мне следует представлять, за что я буду бороться, согласившись на предложение господина Мартынова.
Личность госпожи де Гусман, формирующаяся под воздействием этого обучения, получалась немного взбалмошной, как это положено любой прирожденной богатейке, но весьма прогрессивной, сострадающей таким несчастным особам как Дора Бриллиант, поэтому она с большим одобрением отнеслась к отмене черты оседлости. Впрочем, мне стоит повторить, что лично Марию де Гусман, аристократку и католичку, этот шаг русского правительства никак не задевает… Но наибольший шок я испытала, когда узнала об истинной сущности господина Мартынова. То, что я воспринимала как сатанинское начало царского держиморды, оказалось мрачной тенью иного мира. Я лично не встречалась ни с нашим князем-консортом (который, фигурально говоря, стоит у трона с обнаженным мечом), ни с канцлером Империи господином Одинцовым, но я уверена, что у них на челе лежит такая же мрачная тень. Эти люди готовы рвать всех несогласных зубами и стрелять в них из браунингов, лишь бы не допустить повторения своей истории. К несчастью (а может, и наоборот), сейчас это самые могущественные люди нашего мира.
Но сегодня настал момент, когда господин Мартынов снова посетил то богоугодное заведение, где я проходила обучение. За три года, что прошли с той поры, как я впервые его увидела, он, как мне показалось, ничуть не изменился: не раздобрел и не обрюзг. Мне уже удалось узнать, что он ежедневно истово истязает свое тело упражнениями в гимнастическом зале, будто исполняет какой-то религиозный обет. При этой мысли я машинально перекрестилась слева направо и помянула Деву Марию. Три года обучения и вживания в роль графини де Гусман прочно вбили в меня эти рефлексы.
– Сеньора Мария, – по-немецки сказал полковник Мартынов, с мрачноватым удовлетворением оглядывая с ног до головы мою стройную фигуру, затянутую в черное вдовье платье, – вы просто замечательно выглядите, и мне даже немного жаль, что я сам не могу приударить за столь очаровательной молодой вдовушкой… – На секунду уголки его губ приподнялись, означая улыбку, но выражение глаз осталось прежним, суровым и пронизывающим.
При этих словах моего мучителя сердце у меня прыгнуло прямо к горлу. Я бы тоже с удовольствием приударила за этим затянутым в черное стальным человеком. Если вспомнить сущность Доры Бриллиант, то надо признать, что ее слабый и гонимый народ через такие случайные связи с успешными мужчинами-гоями пополнял свои ряды чрезвычайно деятельными особями, в основном и составившими ему дурную славу… При этом сущность графини де Гусман также не осталась равнодушной. Она тоже видела в этом человеке великолепного самца, конквистадора, победоносно прогибающего этот слабый мир под себя. Что-то внутри меня говорило, что мой следующий ребенок, братишка или сестренка малыша Алекса, должен родиться как раз от господина Мартынова или кого-то ему подобного. Но это все рефлексы и инстинкты… Помимо них, в моем интересе к господину Мартынову была третья составляющая. Используя все полученные знания, я стремилась разобраться в сущности этого человека. Если Дора Бриллиант его просто боялась, то Марию де Гусман, несмотря на холодок опасений, тянуло к нему с неодолимой силой.
– И вы, сеньор Евгений, тоже, как всегда, великолепны, – приняла я игру, отвечая на том же языке. – Черный цвет вам идет, впрочем, как и большинству мужчин. Скажите, какими судьбами вас занесло в наши края, и не значит ли ваше появление, что бедной затворнице пришло время покинуть ее скучное обиталище?
Господин Мартынов еще раз окинул меня взглядом и кивнул.
– О да, время пришло, сеньора Мария, – уже по-русски сказал он, – теперь вы достаточно подготовлены для того чтобы выйти в свет. В Большой Свет – я имею в виду, ибо использовать блистательную графиню де Гусман против мелких коррупционеров – это все равно что стрелять из пушки по воробьям.
Сердце мое еще раз волнительно екнуло. Для Доры Бриллиант «выходом в свет» было, к примеру, поступление в варьете-буфф, но у аргентинской аристократки Марии де Гусман горизонты уже были гораздо шире… Быть может, и в самом деле мне предстоит блистать в обществе аристократов и высших слоев творческой интеллигенции, презрительно, сверху вниз, поглядывая на оперных див и прима-балерин, вроде известной всем Матильды Кшесинской. Кстати, любезная Малечка (в прямом смысле этого слова) тоже проводила занятия в нашей школе, только предметом ее преподавания были не танцы – точнее, не только танцы. Главным предметом обучения была женственность походки, которая была призвана вызывать в мужчинках с нечистой совестью неудержимые низменные желания. Как-никак изначально графиню де Гусман готовили именно для службы медовой ловушкой.
Вспомнив уроки незабвенной Матильды Феликсовны (Кшесинской), я соблазнительно улыбнулась и грудным голосом произнесла:
– Я вас слушаю, Евгений Петрович; раскройте же тайну, что мне предстоит делать?
– Вам, сеньора Мария, предстоит выехать для постоянного поселения в столицу Сербии Белград… – с серьезным видом произнес господин Мартынов.
– В Белград? – переспросила я.
– Именно так, – подтвердил мой наставник-мучитель, – никто не заподозрит, что пылкая латиноамериканская аристократка является резидентом российской разведки. И вообще – скажите спасибо, сеньора Мария, что не в Багдад…
– Вообще-то, Евгений Петрович, я рассчитывала на Париж… – произнесла я, опустив глаза.
– В Париж нам вас посылать просто жалко, – ответил тот, – во-первых – этот объект для нас второстепенен и не имеет большой ценности. Во-вторых – с этих обормотов французов, для которых испаноговорящие графини не такая уж и редкость, хватит ума раскрыть ваше инкогнито, а потом, вымещая злобу за свои неудачи, подвергнуть вас смертной казни через гильотинирование. Были, знаете ли, прецеденты. И вытащить вас из лап французской контрразведки будет затруднительно. А в Белграде, стоит нам цыкнуть на господина Димитриевича, вас не только выпустят из камеры, но еще и расстелют красную дорожку и подарят букет в миллион алых роз. Мы, знаете ли, своих не бросаем… Так-то, сеньора Мария.
– А разве аргентинская графиня Мария де Гусман для вас своя? – деланно удивилась я.
Господин Мартынов бросил на меня пронизывающий взгляд, от которого по моей спине, как в стародавние времена, побежали мурашки, после чего, явно увидев во мне что-то особенное, ответил такой фразой, из-за которой я в очередной раз потеряла дар речи.
– Для нас, – веско сказал он, – даже Дора Бриллиант стала бы своей, сразу после того как перешла на нашу сторону. Террор – это путь в тупик, ибо ведет не к народному счастью, а лишь к увеличению общего количества жертв. Если бы господина Плеве разорвало на тысячу кусков, то мера народного счастья не изменилась бы ни на йоту. Поэтому мне очень жаль, что эта храбрая девушка выбрала неправильную сторону в борьбе.
– Но у Доры Бриллиант просто не было иного выхода! – убежденно сказала я. – Ее несчастный и гонимый всеми народ является в Российской империи угнетенным меньшинством…
– Это меньшинство отнюдь не угнетенное, – так же убежденно ответил господин Мартынов. – Знали бы вы, сеньора Мария, сколько денег наш экономический отдел сумел сдоить у гешефтмахеров неудобоназываемой национальности. На самом деле это меньшинство меньшинства составляло собой прослойку богатейших людей империи, а их бедным соплеменникам, вроде Доры Бриллиант, не перепадало от этого ровным счетом ничего. Впрочем, исповедуя принцип «нет ни эллина, ни иудея», мы караем этих персонажей не за принадлежность к какой-то особенной национальности, а исключительно за совершенные ими уголовные и политические преступления.
– Так, значит, у этой бедной девушки все-таки был иной выход? – спросила я.
– Выход, точнее выбор, таким как она, принесли мы, пришельцы из двадцать первого века, – после недолгих раздумий ответил мой наставник-мучитель. – В этом наша главная миссия и наш долг. Если мы строим империю с человеческим лицом, то она должна быть добра ко всем своим законопослушным подданным. Если ты когда-нибудь встретишь эту особу, то передай ей при случае, что если она надумает присоединиться к нам в борьбе, то мы встретим ее как родную.