ает действующему премьеру. Французы уже не хотят ничего, кроме того, чтобы их чрезвычайно разжиревшую Империю наконец оставили в покое. Сил у них меньше, чем у англичан, а колоний, особенно в Африке, они нахватали не в пример больше. А ведь, помимо этого, еще есть Индокитай и находящиеся под боком, буквально через стенку, германцы. Самый большой кошмар французских политиканов – это внезапный визит германских гренадер и разгром всех горшков на французской кухне.
У нас, у русских, все проще, и с целями и с организацией. Заморских колоний у нас просто нет, а должности главы правительства и министра иностранных дел в одном лице одновременно совмещает Павел Павлович. А все дело в том, что перед самой поездкой подал в отставку и устранился от дел господин Дурново, так как союз с Францией и Великобританией противоречит его совести. Гневаться я на этого заслуженного человека не стала, просто сказала, что когда он мне понадобится, я призову его вновь. И все, а там поглядим. Быть может, с побежденной Германией еще потребуется заключать союз, лишь бы ограничить алчность Британии и примкнувшей к ней Франции. Одним словом, когда придут те времена, мы еще поглядим. А пока нужно озаботиться созданием правильной Антанты.
Час спустя, линкор русского императорского флота «Гангут», императорский салон.
Все французские и британские участники переговоров, сопровождавшие их лица, помощники и просто подхалимы прибыли на борт флагманского русского линкора и, с любопытством озираясь, проследовали в адмиральский салон. А то как же. Ведь эту стальную громилу русские построили сами, не отдав заказ французским или британским верфям и даже не спрашивая совета у европейских мэтров кораблестроения. Все сами, сами, сами – и, между прочим, справились. А такая мысль пугает, и пугает сильно. Ведь никому не известно, что эти русские самостоятельно сумеют построить на следующий раз. А вдруг бронированную самоходную колесницу, вооруженную пушкой и пулеметом, которой все равно, сколько перед ней врагов с винтовками: десять, сто или тысяча. Автомобили в России уже выпускают, в том числе и грузовики, и до применения их в военном деле остается всего один шаг, или даже полшага.
Но сейчас этого испуга для серьезных последствий было явно недостаточно. Гораздо больше англичан и французов пугала империя кайзера Вильгельма, непосредственно угрожающая их существованию. Если дать германцам еще десять или пятнадцать лет полного покоя, те сумеют развиться в такого монстра, которого не в силах будет одолеть ни одна коалиция не только в Европе, но и на планете. К тому же русские, сцепившись с Германией и ее союзниками, несомненно, ослабнут, а англичане и французы будут иметь возможность выбрать себе противника по силам и время вступления в войну. О плане Шлиффена, заключавшемся в первоочередном ударе по Франции, в Париже и Лондоне не ведали, а русская императрица не торопилась их просвещать. Ей эта мнимая неуклюжесть и медлительность русской армии сейчас была как раз на руку. А вот когда загремят взрывы и застрекочут пулеметы – тогда и увидим, кто тут самый медлительный и неуклюжий…
– Господа, – сказала русская императрица по-английски, – мы собрались здесь, чтобы, наконец, положить предел германской наглости и агрессивной мощи, угрожающей сейчас всему цивилизованному человечеству. Но при этом мы должны знать, что воевать мы будем не с немецким народом, и даже не с германским государством, а с агрессивными амбициями кучки лиц, очаровавшими немцев картинами грядущего величия, когда они подомнут под себя все иные народы. Мы ответственно заявляем, что этого не будет и составленные в Берлине планы мирового господства обречены на провал.
Обратившись к собравшимся на языке просвещенных мореплавателей, владычица одной пятой части суши прямо показала, какой союзник у России будет основным, а какой сбоку припеку. Французов в грядущей войне еще не раз придется вытягивать из весьма неприятных ситуаций, а вот возможное господство[45] русского и британского флотов по обе стороны от Датских проливов приведет к плотной морской блокаде германского побережья и полному выключению Хохзеефлотте из активной борьбы на море. Но, несмотря на это, громче всех выступлению русской императрицы аплодировала именно французская делегация. Англичане были значительно сдержаннее.
Когда аплодисменты наконец стихли, встал французский президент Арман Фальер.
– Медам и месье, – сказал он, вызвав тихий смешок со стороны младших членов русской делегации, – Франция присоединяет свой голос к тем словам, которые только что произнесла русская государыня. Германская империя, этот воистину ужасный монстр, угрожает всем европейским народам грабежом и ужасом порабощения. Как это бывает, мы, французы, знаем по временам моей молодости, когда свобода и достоинство нашей милой Франции были втоптаны в грязь грубыми сапогами прусских гренадер. Всем разумным людям Европы необходимо объединиться для того, чтобы сообща противостоять этой страшной угрозе.
На этот раз хлопали уже гораздо жиже. Галльский петушок говорил о своем наболевшем, о той германской духовке, в которой его запекут с яблоками и ломтиками зеленой тыквы. Но, кроме него, это было никому неинтересно. Расклад был понятен, и Францию брали в союз только потому, что из нее должен получиться хороший мальчик для битья.
Последним выступил британский король.
– Джентльмены, – сказал Эдуард Седьмой, – да, вы не ослышались – я сказал «джентльмены» и не упомянул дам, потому что в присутствующей здесь моей племяннице железа больше, чем в трех французских мужчинах вместе взятых. У нее есть свое мнение и свои принципы, и спорить с ней имеет смысл только в том случае, если вы правы, а она ошибается. А если речь идет о национальных интересах и вам предложен некий компромисс, то не сомневайтесь и сразу же соглашайтесь. Попытка продавить свою позицию до такого состояния, что вам все, а русским ничего, не приведет вас ни к чему, кроме катастрофы. Русская императрица просто прекратит переговоры и пойдет по своим делам, а вы останетесь наедине со своими проблемами. Мы с ней, собственно, договорились еще во время встреч в Санкт-Петербурге, подписав предварительное соглашение. Мы люди занятые и не любим пустых переговоров ради самих переговоров. Поэтому хоть сейчас мы готовы поставить свою подпись, превратив временное соглашение в постоянное, а те, кому это не нравится, тот может ничего не подписывать и ждать, когда за ним придут германские гренадеры.
– Но это же немыслимо! – по-английски вскричал французский премьер Аристид Бриан, – русские хотят денонсировать Берлинский трактат и полностью изменить политическую карту Балкан. Для обсуждения этого вопроса мы требуем созыва новой международной конференции…
– Созывайте, месье Бриан, – вместо британского короля ответил русский князь-консорт, – но тогда не рассчитывайте на нашу защиту при германском вторжении. Отмена этого дурацкого документа, составленного в интересах турецких людоедов, есть наша цена за вашу защиту, возвращение Эльзаса и Лотарингии, а также согласованные совместные действия против агрессора. Мы, собственно, готовы и к такому варианту русско-германской войны, когда мы окажемся один на один со Вторым Рейхом, подмявшим под себя всю Европу. Если у кого-то отшибло память, то могу напомнить, что один раз сто лет назад французский император Наполеон Бонапарт уже приводил к нам войска объединенной им Европы, а через два года наша армия уже входила в Париж. Пусть господа германцы приходят, мы к этому вполне готовы; результат их похода будет не лучше, чем у великого Корсиканца. Обороняясь от вторжения, мы поднимем против них все силы ада, под ружье и к станкам встанут и стар и млад, а вражеская армия найдет свою кончину на наших необъятных просторах. Ибо в России нет такого пункта, захватив который захватчик мог бы праздновать победу. А потом мы пойдем в Европу, чтобы поднять свое знамя над развалинами вражеской столицы, и уж тогда не обессудьте что по всей Европе, а не только на Балканах, границы будут перекроены в соответствии с нашим представлением о прекрасном.
– Я поддерживаю каждое слово моего мужа, – сказала Ольга. – По счетам требуется платить, а вы нам много задолжали.
– Вот видите, – со вздохом сказал британский король, – у вас просто нет иного выбора. Если германцы узнают, что Франция осталась без защиты, то они тут же сожрут вас с дерьмом и не поморщатся. Русские и в самом деле, изматывая врага, способны отступить до Днепра и даже до Волги, а потом, подобно распрямившейся пружине, сбросить остатки германских армий в море на побережье Бискайского залива…
– Но это же будет стоить им огромных жертв! – воскликнул Аристид Бриан. – Погибнут миллионы, и десятки миллионов станут калеками.
– То, что предлагаете вы, приведет к затягиванию войны, и тем самым также к огромным жертвам, – сказал канцлер Одинцов. – Кроме того, надо сказать, что эта война тогда станет братоубийственной. Болгария уйдет на сторону Центральных держав и болгарские солдаты будут убивать братских им сербов и русских, и наоборот. Впрочем, мы вас не неволим: вы вправе делать то, что хотите, мы тоже будем действовать исключительно исходя из своих интересов.
– Как я уже говорила вашему послу месье Делькассе, мне наплевать на то, что вы там хотите или нет, – по-французски сказала Ольга. – Впрочем, мы можем записать в договоре, что Французское правительство обуяно таким консерватизмом, что оно просит оставить неизменными границы Франции даже после победы антигерманского альянса. Эльзас и Лотарингия, как я понимаю, вам не нужны?
– Ну хорошо, хорошо! – воскликнул французский премьер, – я согласен подписать общее соглашение – и пусть будет так, как вы сказали. Мы денонсируем Берлинский трактат и не будем по поводу переустройства границ собирать новую общеевропейскую конференцию, оставив этот вопрос на усмотрение двухсторонних соглашений между государствами…
– Отлично, – сказала императрица Ольга, – даже просто замечательно. А теперь раз все со всем согласны и желающих поспорить больше нет, то давайте немедленно подпишем наше соглашение о Сердечном Согласии между тремя величайшими державами. Время, знаете ли, обеденное и блюда стынут.