Все дружно захлопали и загудели, обрадовались и недовольно зашушукались — понятное дело, работниками всегда недовольны. И работники тоже всегда недовольны начальством. Жизнь.
А тридцать первого будет выходной — повезло, совпало с субботой. Ну и отлично: долгожданный сладкий сон, потом две чашки крепкого кофе — и на диван, к телику.
Весь день можно смотреть старые любимые комедии — сейчас таких нет, один суррогат. Потом потрепаться с мамой и Веркой, прочесть кучу сообщений от ненужных и нужных людей.
Подремать на диване, почитать, снова включить телик и снова попасть на замечательный фильм, например на «Бриллиантовую руку» или «Джентльменов удачи», которые можно смотреть бесконечно.
А потом под бой курантов выпить бокал шампанского — брют Катя не любит, а любит сладкое асти.
Ну и все, ритуал соблюден, и можно укладываться в кровать. И еще радоваться, что все наконец закончилось.
Подготовка к празднику, корпоратив, сам Новый год — все позади, и это прекрасно.
Скорее бы будни, работа, чтобы не думать, не думать, не думать…
Катя уснула под «Любовь и голуби», в самый разгар курортного романа нелепого Василия и несчастной Раисы Захаровны.
Уснула, потому что выпила два бокала вина. А что такого, женщина она свободная, семьей и гостями не обремененная, хочу — сплю, а хочу — выпиваю.
Спала она крепко, со снами, странными, но не тревожными, как обычно, а светлыми и даже радостными. Сюжет потом не вспомнился, а ощущение радости осталось.
Разбудил ее звонок в дверь. От неожиданности — кого еще принесло? — она вздрогнула и открыла глаза. Верун? Да, скорее всего! Верка такая, бесцеремонная. Делает, что приходит в буйную головушку. Конечно, она, кто же еще! А может, не открывать, раз без звонка и предупреждения? Еще и нарядится, как чучело огородное, в какую-нибудь Снегурочку или, того хуже, в Деда Мороза, с нее станется. Намалюет помадой щеки, наклеит ресницы, наденет накладные косы, украсит их мишурой — и нате вам, Снегурка! Смотрите и радуйтесь!
С тяжелым вздохом Катя сползла с дивана. Глянула в глазок. За дверью стоял Чемоданов. Обычный такой Чемоданов, спокойный, как памятник, в старой дубленой куртке, в высоких ботинках и с непокрытой головой.
И выражение лица было знакомое, чемодановское, — спокойное, безмятежное, невозмутимое.
Как будто ничего не случилось, и они не ссорились, и Катя не уехала от него, кипя от негодования и обиды.
Катя смотрела на Чемоданова, а Чемоданов смотрел на дверь.
Протянул руку к звонку. «Ага, понервничай! — усмехнулась Катя. — А я тебе не открою! Думай что хочешь. Куда я ушла, к кому и зачем».
Второй звонок был длиннее первого, но тоже вполне деликатный, Чемоданов и нервы — ну нет, хладнокровия и терпения ему точно не занимать.
Ну-ну, дело ваше. И Катя на цыпочках пошла обратно к дивану.
Раздался писк эсэмэски. Катя глянула — он. Что, терпение заканчивается, нервничаем, господин Чемоданов?
Я знаю, что ты дома. Пожалуйста, открой дверь. Мне надо сказать тебе что-то важное.Надо ему! Ему, видите ли, надо!
А ей вот не надо, понятно? Он знает, что она дома. Подумайте! Шерлок Холмс с миссис Марпл. Конечно, знает — на кухне горит свет, в комнате включен торшер и мелькает телевизор. Любой дурак поймет, что Катя дома.
Звякнула следующая эсэмэс:
Катя! Я прошу тебя. Мы же не дети!Следом раздался третий звонок. Куда более настойчивый и раздраженный.
«Ах да, третий звонок! — усмехнулась Катя. — Пора начинать спектакль!»
Она подошла к двери и с силой дернула ее на себя.
Видок у нее был еще тот — заспанная, растрепанная, злющая.
Чемоданов невозмутимо кивнул и прошел в квартиру.
Никаких попреков и выяснений. Робот, а не человек. Машина.
Катя не предложила ему раздеться — стояла с насмешливой и недоброй ухмылкой, поза руки в боки.
— Что, Чемоданов? — спросила она. — Заехал поздравить? А где же подарок?
— Подарок, — повторил он и суетливо полез в карман куртки. — Вот он, подарок! — смущенно сказал Чемоданов, протягивая ей маленькую темно-синюю коробочку. — Надеюсь, тебе понравится.
— Что это?
— Кольцо. Ну типа помолвочное.
— Какое? — с издевкой переспросила Катя. — Я не расслышала, повтори.
Чемоданов собрался. Выпрямил спину, гордо вскинул голову и, кашлянув, спросил:
— У тебя со слухом проблемы? По-мол-воч-ное! Теперь расслышала?
Пикируется — еще и пикируется! Вот гад! И главное — никаких извинений! Ни слова, вот человек!
— Теперь — да! — хмыкнула она. — Теперь расслышала.
Чемоданов облегченно выдохнул, расслабился и настороженно улыбнулся.
Катя открыла коробочку, в ней лежало кольцо. Хорошее кольцо, из белого золота, как она любила, с небольшим, но чистым бриллиантом. Неброское и непафосное — словом, такое, как надо.
Повертев коробочку, Катя кольцо не примерила и положила обратно.
— И что? — пренебрежительно фыркнула она. — Что дальше?
— Как — что дальше? — Чемоданов окончательно растерялся. — А дальше, — голос его стал хриплым, — а дальше я зову тебя замуж. Или приглашаю! Или так не говорят? — совсем потерялся он.
— «Или, или», — передразнила его она. — Вы только подумайте — он приглашает! Надо же, а! — с презрением фыркнула Катя.
Да, неожиданно…
И что-то совсем нет радости. Или просто злость еще не прошла?
Катя не была отходчивой, это правда. И разобидеться вот так, сразу, не умела. Верка умела, а Катя нет. Верка вообще не помнила зла — счастливое устройство организма. А у Кати все откладывалось, как жировые запасы, а потом, когда надо или не надо, всплывало.
— Замуж, Чемоданов, не приглашают. Приглашают в гости. А замуж зовут!
Чемоданов почему-то обрадовался:
— А, ну, значит, зову! Кать, у меня это в первый раз! Опыта нет, извини.
«Не в опыте дело, а в мозгах, — подумала Катя — болван ты, Саквояж, непробиваемый. Все тебе как с гуся вода. Отправлю тебя сейчас, может, что-то дойдет! Только вот хватит ли смелости отправить?»
Смелости не хватило. Чемоданов, резво скинув куртку и ботинки, пошел в ванную вымыть руки и очень довольный уселся за стол.
«Ну что за человек? — глядя на него, возмущенно думала Катя. — Сияет, как начищенный самовар. А у меня все бурлит. Как все просто — пришел, вручил кольцо и прощен! Готов вести под венец! Надо же, осчастливил! А вот как пошлю его! Полетят клочки по закоулочкам! Выскажусь и выпру за дверь. Не ущемлю свое самолюбие, не откажу себе в удовольствии. Зачем я сама себе вру? Я же взрослая девочка.
Ведь он хороший, этот Чемоданов. Нет, правда, хороший! Надежный, спокойный, ответственный. Только моментами непробиваемый, неуязвимый, как глыба льда. Потому что бывший военный? Непробиваемый такой балбес, толстошкурый тугодум. Плюс с юмором у него не очень. Но ведь это не самый большой недостаток?
Он хороший, мой Саквояж. Честный и правильный. И досталось ему ого-го! Был ранен, но тщательно это скрывает. Хочет казаться таким мачо-мачо, таким бесстрашным и сильным героем, неуязвимым смельчаком, вечным победителем. А на деле растерянный мальчик».
Нет, она его не прогонит. Немного помучает, потерзает, а потом пожалеет. Или она не женщина? Но не упадет спелым яблочком прямо в руки, не жди! Может, что-то поймет?
Упала. В ту же самую новогоднюю ночь и упала. С радостью, надо сказать, и с наслаждением.
Чемоданов уже засыпал, а Катя, удобно устроившись на его сильной, широкой груди, думала о том, какая она счастливая.
Вдруг вспомнила. Всплыли из глубин сознания обиды. Растормошила его, почти уснувшего, и, наклонившись над ним, позвала:
— Послушай, Чемоданов!
Он недовольно скривился:
— Кать, я же сплю!
— Проснись! — суровым голосом приказала она. — Всего один вопрос, Чемоданов! Один, но очень важный!
Чемоданов громко вздохнул:
— Ну спрашивай.
— Почему сегодня? Почему именно сегодня? В честь, так сказать, праздничка? Чтобы не сидеть сычом одному? Или совесть замучила? Нет, ты ответь! — И она с силой затрясла его за плечо.
Чемоданов широко зевнул.
— При чем тут праздник, Кать? И при чем тут сычом? Ты же знаешь, к одиночеству я привык, и оно меня не пугает. А кстати, почему меня должна была замучить совесть? Разве я в чем-то провинился? — он недоуменно хлопал глазами. — Просто я все закончил, Кать. Дом закончил, все мелочи исправил. Мебель расставил, даже белье постелил! Ну чтобы ты зашла и ахнула. Только кастрюли не купил, — расстроенно добавил он. — Это уж ты сама, ладно? Ни черта я в них не понимаю, если честно. Пошел, посмотрел и расстроился — такое покрытие, сякое, двухслойные, трехслойные, антипригарные, керамические, с инкапсулированным дном, медные, алюминиевые. Ой, блин! Вот честно — я растерялся!
— Кастрюли? — тихо переспросила Катя. — Ты, Чемоданов, не купил кастрюли? — интонация была угрожающей.
— Не, не купил. Сама купишь. Жену, Кать, надо приводить в собственный дом. В готовый собственный дом. И чтобы все, понимаешь, чтобы все там было… В общем, ты меня поняла. А торопиться не хотелось и напортачить не хотелось, ты же знаешь, какой я придирчивый зануда! Хотел к ноябрьским, но не успел… А к Новому году успел! — И Чемоданов счастливо засмеялся. — Так что завтра, Кать, поедем на место. Домой. И кстати, кольцо подошло или ты не померила?
— Подошло, — откинувшись на подушку, тихо ответила Катя, — спасибо. Очень красиво, правда.
Чемоданов довольно кивнул, громко зевнул, потянулся и перевернулся на другой бок.
Катя молчала. Кастрюли. Она страдала, а он искал кастрюли. К ноябрьским он не успел! Боже, и за такого вот идиота я собралась замуж? Может, стоит подумать? И все тихой сапой, без обсуждений и объяснений. Нет, он дурак, но и я дура — напридумывала черт-те чего и страдала! Выходит, мы пара.
Вдруг вспомнила и хлопнула Чемоданова по спине: