Дура она. Страшная дура. Зачем согласилась? Нет, ничего в нем плохого, в этом Илье! А даже наоборот. Только она его ни капли не любит. Ни капли, ни капельки. Ей становится нехорошо, как только он до нее дотрагивается. Дурно становится, мутит, как при отравлении. Она закрывает глаза. И от поцелуев его плохо становится. Муторно. И от рук. Хотя руки очень красивые, не то что у Гришки — с обломанными ногтями.
И губы красивые, и зубы. У Гришки зубы были смешные, кривые. И губы покусанные.
От Ильи пахнет хорошим одеколоном. От Гришки пахло конфетами «Взлетные».
Пока не поздно, надо все прекратить и отменить эту свадьбу! Извиниться, компенсировать расходы семье жениха и поставить жирную точку.
Зачем она согласилась? Из мести? Чтобы предателю Грише кто-нибудь написал?
А если никто не напишет? Просто поленится — тоже мне новость, масштаб — Люба Макеева выходит замуж!
А если и напишет, почему она уверена, что Гришу это взволнует? Почему она уверена, что он ее не забыл? Что он все еще чувствует свою вину, вспоминает ее, тоскует по ней?
Еще одно подтверждение что она глупа и наивна. Наверняка забыл. Давно забыл. Забыл и живет своей жизнью. Что там, в Америке, мало девиц?
Люба, остановись. Конечно, родители разозлятся. Но поворчат, покричат, а потом простят и поймут, они замечательные.
И все-таки стыдно ужасно. Она ведь разумная, а тут нате вам…
И Илью жалко. За что ему? В отличие от Гриши он ни в чем перед ней не провинился.
Илья хороший. Внимательный, добрый. Илья нравится родителям. Илья — надежный, вот что главное.
А то, что она его не любит… Так что с того? Вот Гришу она любила. И где тот Гриша?
И как он с ней обошелся?
Он ее не хотел. Совсем не хотел. Вялая женщина, без огонька. Жена — да, но не любовница. Ладно, жену найти куда сложнее. С любовницами проблем нет. И свою сексуальную жизнь он как-нибудь да устроит.
Свадьбу не отменили. Люба ни в чем не призналась. Виновата — плати сама. Ведь если сейчас объявить, что будет с мамой и папой, что будет с Ильей и его родителями? Страшно представить. Позор. Нет, так она поступить не может, не имеет права. Она перетерпит. А потом… Жизнь все расставит по своим местам. Или она, Люба, расставит. Но не сейчас. Сейчас у нее не хватит мужества.
Свадьба была не роскошной, но, по выражению мамы, «очень приличной, а главное — не купеческой».
Симпатичное кафе у метро, мамины пироги и кафешные салаты. Стол был на уровне, гостей в меру, никаких там посещений Красной площади — пошлость и банальность. Сфотографировались на Ленинских горах и поехали отмечать.
Никто не напился и не подрался — такой публики среди их родни и друзей не было. После празднования молодые уехали в Сочи. Гостиницу заказывал Илья, и она, надо сказать, оказалась шикарной. Да, размах у Ильи был, нечего говорить.
Первая брачная ночь слегка отложилась: свадьба, перелет, накатившая усталость и нервы. Первую ночь в Сочи они крепко спали. Все произошло наутро, когда проснулись.
Ничего примечательного, боялись пропустить завтрак, и все произошло наспех, коротко, по-деловому, как у давно женатых супругов. Любе стало смешно. Ладно, ничего ужасного. Пережила. Боялась больше, чем вышло на деле.
Быстро оделись и побежали на завтрак.
И стало легко, как будто оба скинули какую-то тяжесть, что называется — отработали номер. Ничего примечательного, но и ничего ужасного. Уже хорошо. В общем, выдохнули оба.
А в целом все было прекрасно — и Сочи в пальмах и магнолиях, и теплая галька, и чудесное море, и гостиница, и сочные шашлыки, и вкусные помидоры, и домашнее вино.
И муж был галантен и предупредителен. Только после той первой, поспешной ночи, а вернее, утра, спросил:
— У тебя кто-то был?
Люба кивнула и отвернулась. Не хотела, чтобы он видел ее горящие щеки.
Подробности Илью не интересовали. И на этом спасибо. Но Люба видела удивление и недоумение на его лице.
Ну и ладно. Она же не спрашивает о его бывших!
Илья оказался прав: жена ни разу его не подвела. Ни разу, ни в одной ситуации! Кроткая Люба, стальная Люба. О любви он не задумывался, бог с ней, с любовью. Главное — уважение, так говорил его отец. Уважение и солидарность супругов. Крепкая вера, что ты доверяешь партнеру. Уверенность в нем, стабильность — вот залог семейного счастья.
У него все это было. И крепкий тыл, и уверенность. И уважение.
Люба заболела года три назад. Как водится, поначалу от мужа все скрыла. Сама ездила на обследования, сама договаривалась насчет операции. Случайно проговорилась дочка, да и скрывать дальше было уже невозможно. Диагноз был из тех самых, ужасных и страшных, но, слава богу, все обнаружилось на ранней стадии, обнаружилось случайно, и это давало надежды. К тому же Илья нашел лучшую клинику и подключил лучших врачей.
Он сидел возле ее кровати после операции и, когда смотрел на ее белое, измученное, изнеможенное лицо, когда взял ее почти невесомую руку… заплакал. От жалости и от любви. Да, от любви.
Вышел на улицу, стрельнул сигарету, своих почему-то не оказалось, курил и рыдал.
Мимо проходили люди и, вздыхая, отводили глаза. Больничный двор — место горя. Не только надежды, но и беды. Кто знает, что там у этого симпатичного и модно одетого дядьки? Дети, жена, родители? По кому он плачет, этот крепкий мужик?
Как он любил Любашу в эти минуты! Как просил небеса дать ей здоровье! Как умолял того, кто всем этим ведает, поберечь, сохранить его Любу! Наказать его, а не ее! Он был готов на все, абсолютно на все, только бы… Люба жила.
Как он тогда доехал до дома? Как не разбился? Шатаясь, как пьяный, выполз из машины, нащупал в кармане ключи, уронил их в снег, вернее, в мерзкую смесь талого снега, грязи и реагента.
Нашел. Поднялся, открыл дверь, включил свет, прошелся по квартире не снимая обуви — плевать на все. Плюхнулся в кресло и завыл. Страшно завыл, звериным воем.
Встал за бутылкой — надо напиться. Необходимо. И тут увидел на полу грязные растекшиеся подтеки. Растерянно посмотрел на ноги — с ботинок еще подтекало.
Испугался. Чего — сам не понял. Но скинул ботинки, поставил их аккуратно на коврик у двери, схватил швабру и стал мыть полы. Тер до остервенения.
Запыхался. Вымыл тряпку, вымыл ботинки. Снова сел в кресло. Отдышался. Пить расхотелось. Налил себе чаю.
Надо быть сильным. Иначе не сдюжить. Не пить, напиться — самое легкое, для слабаков. А он не слабак.
Он вытащит жену. Обязательно вытащит.
И вот тогда он впервые ей скажет о том, как он ее любит.
А раньше не мог? Чего он ждал все эти годы?
Все она знала. Все чувствовала. Причем сразу, как только он загуливал. А это бывало частенько.
Она не страдала, нет. Когда не любишь, чего страдать?
Она знала: он ее не оставит. Слишком дорожит тем, что они вместе создали: домом, уютом, красотой.
Он не унижал ее, не оскорблял, не причинял боли. Свои измены скрывал и был уверен, что ей ничего неизвестно.
Наивный! Ей наплевать, но отрадно, что думал о ней — скрывал, боялся, осторожничал.
Пусть развлекается. Впрочем, после шестидесяти угомонился. Устал. Сам смеялся: «Я как тот язвенник — сижу на диете, но меню еще читаю!» И все шутил, что ушел из большого секса. Дуреют мужики к старости. Даже самые умные, и те дуреют. А он в зрелости успел нагуляться. Нагулялся и успокоился, угомонился. Целыми днями дома, выходит, ей повезло? Сил-то почти не осталось, а скольких немолодых женщин безжалостно оставили на пороге старости? А она, Люба, спокойна: все пройдено. К тому, что он теперь дома, она не привыкла, сначала было сложно, а потом ничего, вошло в свою колею, с ее-то терпением.
И все-таки Любе было странно — она ведь знала своего мужа! Он всегда был решительным, никто не спорит. Но чтобы так: все продать и просто уйти на пенсию? Нет, денег им хватит, все не истратят, еще и детям останется. Но как он сможет без дела? Без бизнеса, которым, по сути, жил?
Смог. Он такой, сильный. Наверняка долго думал — Илья ничего не делает впопыхах. И наверное, он прав — надоело. Сколько той жизни? Устал. От всего устал, хочет спать спокойно.
Сколько раз их трясло, сколько они пережили! Не хочется вспоминать. Главное, что он смог принять непростое решение и, кажется, очень доволен. Бассейн, компьютер. Встает поздно, обстоятельно завтракает, после долгого завтрака идет в бассейн. Потом обедает, а после отдыхает, спит. Спит долго, часа два, не меньше. Проснувшись, пьет чай и садится к ноутбуку. Играет в стрелялки — внук научил, прямо смешно, — раскладывает пасьянс.
Любе все равно, она не интересуется. У нее свои дела: дом, готовка, магазины, внуки. Она любит вязать, смотреть слезливые долгоиграющие сериалы. И любит читать. Раз в месяц едет в книжный и набирает сумку книг. Мемуары, детективы, историческое, современное. Удовольствие! По вечерам она читает. Любимое кресло, торшер, чашка чая, яблоко, груша. Вот ее кайф. Полнедели они в городе, другую половину за городом, в любимом доме. На выходные приезжают дети. Санки, снежки, ледянки, пирожки, баня, креветки с пивом. А после бани в картишки, в дурака или в кинга. А если есть настроение, могут и пулечку расписать.
Играют до глубокой ночи, ссорятся, кричат, смеются, жульничают, уличают друг друга. Семья. Хорошая семья. Крепкая, все друг за дружку горой.
И дети хорошие — дочь, зять. Про внуков и нечего говорить.
Выходит, она все правильно сделала? Тогда, в молодости? Выходит, зря сомневалась?
Выходит, что так…
Гриша приехал спустя двадцать лет. Точнее, двадцать один.
Нашел ее быстро — соцсети. Сейчас все просто. Написал. Она долго думала, стоит ли отвечать. Ответила. Встретились. Теперь это был не тот смешной и нелепый лохматый паренек. От прежнего Гришки не осталось и следа.
Перед ней стоял высокий, плотный, широкоплечий мужчина. Аккуратная стрижка, все те же роскошные волосы. Ухоженное лицо и руки, дорогие часы. Джинсы, пуловер, мокасины — все брендовое, все высшего класса, в вещах она разбиралась.