Послышался далёкий рёв верблюда, похожий на рёв хищного зверя, но тут же прекратился. Очевидно, услышав рёв, где-то неподалёку шумно вздохнула лошадь, которая не спала, а только дремала. Затем она переступила с ноги на ногу, и снова сделалось тихо.
"Хорошо, что моих робких речей никто не слышит, кроме Войки, а Войко не станет смеяться", - с облегчением подумал Влад и посмотрел в ту сторону, где на небольшом пригорке, стоял султанский шатёр. Ночью он сливался с темнотой, потому что был не белым, а зелёным, в цвет знамени пророка Мохаммеда. Полог, прикрывавший вход, лежал не совсем плотно, и поэтому сквозь узенькую щель пробивался свет лампы, освещавшей внутренность шатра, однако горящая лампа не позволяла судить о том, спит султан или бодрствует.
Вспомнив о султане, княжич вдруг догадался: "Наверное, поэтому султан и называет меня барашком. Он видит во мне слабину". Это заставило княжича тяжело вздохнуть, а Войко, очевидно, догадываясь о тайных тревогах, одолевавших господина, стремился его ободрить, но совсем не так, как этого хотел бы Влад.
Серб не говорил: "Да, ты прав". Не говорил, что изменников надо предавать смерти, и чем скорее, тем лучше. Не говорил, что государь должен давить в себе любые сомнения по этому поводу. Вместо этого Войко уверял, что отказ от мести это не трусость, а следование учению Христа. Серб стоял на том, что всякому христианскому государю следует подавать своим подданным пример христианской добродетели.
- Ты слышал про Стефана Лазаревича? - спросил Войко. - Он правил у меня на родине в то же время, когда твоей землёй правил твой дед Мирча.
- Конечно, слышал, - нарочито бодро ответил Влад, снова пошевелив палкой костёр. - Это тот самый государь-стихотворец. Ему говорили, что стихи это блажь и глупость, а он гнул своё, продолжал сочинять, и это не мешало ему в государственных делах.
- Всё происходило не совсем так, господин, - поправил Войко. - Из твоих слов следует, будто Стефан Лазаревич отличался упрямством. Однако он не был упрям. Он показывал всем своим подданным пример христианской добродетели, в том числе пример кротости. Про Стефана Лазаревича говорили, что он один из немногих, кому удалось получить и царство земное, и Царство Небесное. Царство земное он получил как государь, а Царство Небесное получил как праведник.
- А мне хочется думать, что он был упрям, - сказал Влад. - Для правителя это хорошее качество.
- Правитель - пример для всех, - твердил Войко. - Ты говоришь, что правителю следует быть упрямым. Но разве ты хочешь, чтобы и твои подданные были упрямы? Ты же сам первый разгневаешься, если они не будут тебя слушать. Вот Стефан Лазаревич понимал это. Ведь не даром его имя происходит от греческого слова, обозначающего корону. Он был истинным правителем, а истинные правители правят так, как велит Бог, именем которого их помазывают на трон.
- Ты говоришь совсем как мой прежний наставник, который учил меня закону Божию, - заметил Влад. - Только он был священником, а ты - нет. И он был уже в почтенном возрасте, а ты - нет. Но рассуждаете вы одинаково.
- А как его звали? - спросил серб.
- Его звали отец Антим.
- Антим? - Войко задумался. - Имя Антим происходит от греческого слова, в переводе означающего цветок. Значит, в твоём наставнике цвела премудрость.
- Ты толкуешь так все имена? - удивился Влад.
- Имя человека очень много значит, - серьёзно отвечал серб. - Не даром же при первой встрече люди спрашивают друг друга: "Как звать?" Каково твоё имя, таковы и твои дела.
- А что означает твоё имя? - спросил Влад.
Войко скромно потупился:
- У меня на родине верят, - произнёс он, - что святой Вит врачует глаза. Но он может давать и духовное прозрение.
- Поэтому ты всё время даёшь мне советы? - усмехнулся Влад. - Хочешь, чтобы я прозрел?
Войко ничего не ответил и, похоже, обиделся.
- Ну ладно. Пусть так, - примирительно улыбнулся княжич. - А ты знаешь, как звали моего отца? Его звали Владом, как и меня. Меня назвали в его честь. По-твоему, это значит, что я должен повторить его судьбу?
- По-моему, это значит, что ты должен прославить его имя, - ответил Войко.
Владу очень понравились эти слова, и он не раз вспоминал их. Конечно, младший Дракул хотел бы, чтоб отцовское имя прославилось. Но ведь есть добрая слава, а есть дурная, и так вышло, что дурная возобладала. "Я прославил имя своего отца дальше некуда, - мысленно насмехался над собой государь Влад, направляясь в монастырь. - Теперь все знают, кто такой Дракул".
Спросите, и вам расскажут про престарелых жупанов, которых Дракул назвал изменниками и всех в один день посадил на кол, а заодно их сыновей, братьев и племянников, чтобы не осталось никого, кто мог бы отомстить казнителю.
Кое-кто из жупанов успел убежать за горы, на север, но Дракул нашёл беглецов и там. Он собрал войско и отправился за горы, где жёг дома, топтал посевы и угонял скот, повторяя местным жителям:
- Зря вы предоставили кров моим врагам.
За горами не вняли, и тогда Дракул отправился в новый поход, и принёс ещё больше бед, а затем ещё, пока не добрался до беглецов. Спросите, и вам расскажут.
А ещё вам расскажут, что Дракул дружит с мусульманами, а вот своих братьев во Христе - католиков - всегда рад унизить, оскорбить и даже предать лютой смерти. Спросите, и вам расскажут.
А ещё вам расскажут, что Дракул непомерно строг к обманщикам. Даже за малую ложь можно оказаться на колу. "И так уже доврались до того, что Константинополис перешёл под власть полумесяца", - любил повторять Дракул.
Вам расскажут много чего, но смысл будет один - Дракул это человек, которого следует бояться.
Разве к такой славе стремился Влад, когда всходил на престол? И да, и нет. Когда он казнил жупанов-изменников, то хотел, чтобы эта казнь запомнилась. Так и случилось - люди её запомнили. Когда он отучал католиков соваться в его землю, они должны были крепко уяснить, что их здесь ждёт. Так и случилось - они уяснили. Он достиг того, к чему стремился, но для своего отца не пожелал бы такой славы. К несчастью, Дракулами называли и отца, и сына, так что дурная слава пристала к обоим.
* * *
До отцовой кончины княжич Влад никогда не стал бы от всей души желать победы туркам. Даже под Варной он не знал, чья победа лучше, а вот увидев отрубленную отцовскую голову в тронной зале у султана, Влад захотел, чтобы турецкий правитель победил Яноша Гуньяди. Именно поэтому, когда всё исполнилось согласно пожеланиям, княжич несказанно обрадовался.
Сражение, исход которого так обрадовал Влада, произошло в Сербии на Косовом поле, и пусть это сражение запомнилось потомкам не так хорошо, как битва под Варной, но исход был тот же - турки победили, причём княжич снова наблюдал всё это не на поле боя, а на карте.
Влад, теперь уже девятнадцатилетний, снова оказался в походном шатре султана, снова смотрел на карту с фишками и вместе с турецким правителем выслушивал донесения, звучавшие из уст запыхавшихся гонцов. Наконец, вместо гонца в шатёр к султану явился один из визиров, облачённый в доспехи, и радостно сообщил:
- Враги повержены. Они бегут.
Услышав эту новость, княжич еле удержался, чтобы не пуститься в пляс и сожалел только о том, что Гуньяди опять ускользнул от турков, как четыре года назад под Варной. Венгр бросил своё побеждённое войско на поле брани, сел на коня и с небольшой свитой умчался прочь, а султан, узнав об этом, сказал:
- Свинья Юнус как всегда бежит с поля боя быстрее всех.
Отправлять за венгром погоню турецкий правитель не стал, потому что имел много других забот - например, заботу о благополучном возвращении домой, ведь близились холода, а у большинства турецких воинов не было зимней одежды.
По христианскому календарю уже наступил октябрь, который выдался не очень холодным, но за ним ожидался промозглый и зябкий ноябрь. Султан не хотел оказаться во власти промозглой погоды, и поэтому сразу после Косовской битвы основная часть турецкого войска, обременённая многими повозками и толпой пленных, поползла в Эдирне.
Тем не менее, своё обещание, данное Владу, турецкий правитель выполнил. Он одолжил княжичу достаточное количество хороших воинов во главе с опытным военачальником, и эти отряды налегке, даже не имея пушек - ведь пушки было бы сложно переправить через Дунай - отправились в Румынию добывать для "бедного барашка" трон его отца.
Воевать не пришлось. Услышав, что турки приближаются, тот проходимец, который был посажен на румынский трон Яношем Гуньяди, сбежал со всеми боярами на север за горы, оставив Тырговиште на милость "захватчику". Жители города не запирались в кольце крепостных стен, но и встречать не вышли - лишь боязливо выглядывали из окон и из-за высоких заборов. Даже слуги княжеского двора сбежали или попрятались, поэтому "захватчик", прогуливаясь по дворцовым комнатам вместе с Войкой, турецким военачальником и охраной, не встретил ни души.
Турецкие воины, которые везде шарили, были не в счёт, ведь новый хозяин дворца почти не замечал их, а если и замечал, то спокойно смотрел на иноземную ораву, ищущую, чем бы поживиться. Эта орава уже не могла принести вред жилищу, которое подверглось разорению гораздо раньше. "Здесь не осталось вещей, которые напоминали бы мне об отце, а остальное мне не жалко", - думал Влад.
Церемония помазания на трон состоялась через неделю после возвращения в Тырговиште. К тому времени во дворец уже вернулись слуги, а также начали приезжать представители боярских семейств, желавшие выслужиться.
Этих гостей Влад принимал в зале совета, восседая на троне в горделивой позе, и все приёмы проходили на один лад - каждый из пришедших кланялся, называл своё полное имя, после чего рассказывал нечто о своих предках, чтобы не выглядеть проходимцем:
- Старший брат моего отца служил у твоего деда, Мирчи, начальствовал над канцелярией и хранил большую печать, - говорил один.