- Никому не рассказывай. Даже отцу Антиму на исповеди не рассказывай, про что думаешь. А то и тебя женят. Оглянуться не успеешь, как тебе невесту приищут. Я дурак был - попался. А ты умнее будь. Не торопись жениться.
Влад молчал, но всё больше и больше таращил глаза, а Мирча, не дожидаясь расспросов, продолжал:
- Ты зря не ходишь в город.
- Нам ведь не положено в город ходить одним, - робко заметил младший брат.
- А ты оденься попроще и выйди через задние дворы, - ответил старший, - тогда никто и не хватится. В городе есть на что посмотреть. Особенно если ярмарка или гулянья. В городе красивых девушек много. И не смотри на тех, кто носит шёлковую одежду. Смотри на тех, кто носит льняную - они ничем не хуже. А кроме того, для них с государевым сыном знакомство свести - не позор, а честь... И не робей, заведи разговор. Как увидишь, что улыбнулась, сказу скажи ей, кто ты.
- А... а тебе всякая улыбается? - спросил Влад.
- Не всякая. Но если не улыбнулась, выбери другую и попытайся снова, - пожал плечами Мирча. - Когда ближе сойдёшься, щедрость прояви - одари золотыми деньгами, скажи "на обновы", или перстенёк ценный дай. Тогда тебя в доме примут.
- А где ты деньги берёшь? - удивился Влад, который никогда прежде не задумывался, где можно достать денег, потому что жил на всём готовом.
- У отца в казне, - ответил Мирча. - Мне дают... но отец не знает.
- Не знает?
- Нет. А зачем ему знать? Из-за такой малости, что я беру, казна не оскудеет. И ты можешь оттуда брать. Ты ведь не кто-нибудь, а государев сын. А отцовы слуги это наши слуги. И казначеи - тоже наши слуги. Если они не дадут денег, ты можешь обидеться. Можешь ведь? А слугам от этой мысли очень-очень страшно. А ещё вот что запомни... У красавицы всегда есть родня, но они тебе не помеха. Они только говорят, что берегли свою деточку от всего на свете, а на деле выходит по-другому. Они же сами, когда надо, постерегут, чтоб тебе с ней никто не мешал. Главное, ты им тоже подари что-нибудь.
Слушая старшего брата, Влад понял, что тот своей женой не дорожит... но и не отдаст её, а только скажет: "Это ты блажишь. Она нравится тебе потому, что ты не видел других. Нечего киснуть тут во дворце. Иди, развейся, а про мою жену даже думать не смей. Понял? А то намну тебе бока. И с этого дня больше не таскайся к ней. Хватит, наплясался".
Влад был уверен, что Мирча ответит именно так, однако идти в город не хотелось. Зачем идти и выбирать, когда ты уже выбрал? "Эх! Старшему брату вручили такое сокровище, а он не видит, - думал новоявленный грешник. - Зато я вижу, но почему-то должен стадиться этого. Ну и что теперь делать?"
Он так и не решил, что делать, но после доверительной беседы с братом вдруг почувствовал странную досаду на всех и вся. Со временем досада не прошла, а лишь усиливалась. Ещё недавно Влад готов был прощать людям их несовершенство, будто смиренный праведник из Страны Блаженных, а теперь он почему-то не мог прощать. Хотелось не прощать, а уличать каждого, как после того случая с яичной скорлупой.
Получалось, что кругом одни неправые! Причём, по мнению Влада, ошибались не только челядинцы со своей суеверной глупостью. Отец ошибся в том, что пошёл на поводу у беса и женился второй раз. Старший брат ошибся в том, что обвенчался не с невестой, а с государственным интересом, а теперь тоже шёл на поводу у беса, брезгуя женой. Отец Антим ошибся в том, что одобрил обе эти женитьбы. Вот что творилось на государевом дворе! А что творилось за его пределами?
Влад не знал мир и людей, но теперь по-новому взглянул на то, о чём отец когда-то рассказывал. Княжич вдруг подумал, что венгерский король Жигмонд был не просто обидчивый, а самодовольный, спесивый и глуповатый. Дедушка Мирча был мудрый, но оставил после себя плохое наследство - целую толпу бояр-изменников, которые готовы сделать своим князем старого лысого пройдоху или молодого дурака, лишь бы жить спокойно. "Наверняка, жупаны и сейчас таковы, - думал Влад. - Но как отец задабривает их? На чём держится его власть? Может, она держится на щедрости? А что случится, когда раздавать станет нечего?" Конечно, этот день был ещё далёк, но если щедрость граничит с расточительством, то даже княжеская казна может иссякнуть.
Все казались княжичу неправыми, на кого ни посмотри. "Турки во главе с султаном - жестокие и жадные, - думал он. - Греки - трусливые. И никому верить нельзя, ведь даже родные люди могут таиться друг от друга. Отец одно время таил, что снова женился. Мирча утаивал, что ходит в город. Я утаиваю, что зарюсь на жену брата. Все неправы!"
* * *
Государь успел глубоко задуматься о прошлом, когда вспомнил, что лошади уже долго рысят, и не мешало бы дать им пошагать. Лишь змей-дракон, по-прежнему бежавший слева, был неутомим, как всякое бесплотное существо, а вот остальным четвероногим требовался отдых.
Влад перевёл коня в шаг, но сделал это неожиданно для своих попутчиков, так что рыжий конь Войки, бежавший с отставанием, перестал рысить на мгновение позже княжеского вороного, и животные поравнялись. Некоторое время Влад и боярин ехали так, но затем Войко снова попытался оказаться за правым государевым плечом.
Князь часто говорил, что считает Войку добрым приятелем, и что приятели не делятся по чинам, поэтому один не должен ехать впереди другого, но боярин всё равно стремился занять место слуги, из-за чего князь вынужден был оглядываться во время беседы.
Вот и сейчас, резко оглянувшись, Влад сказал:
- Мы не на показном выезде и не в войске, а ты снова соблюдаешь ненужные правила. Езжай вровень со мной.
Боярин повиновался, и рыжий конь зашагал быстрее.
- Я говорил тебе много раз, - раздражённо заметил правитель, - что твоя почтительность здесь ни к чему.
Войко, глядя куда-то в сторону, задумчиво произнёс:
- Слуги держатся позади не только из почтения, но и потому, что трудно всё время находиться у господина на виду. Даже самый хороший слуга совершает оплошности. И чем чаще он попадается господину на глаза, тем скорее господин эти оплошности заметит. Ты уж прости меня, что я вмешался в твоё судейство над острословом. Но ты сам хотел приехать в монастырь пораньше.
- Ты действительно считаешь своё вмешательство проступком? - спросил Влад. - Ты ведь мог совершить доброе дело, если б уговорил меня помиловать того наглеца.
- Господин, доброе дело мог совершить только ты, - возразил боярин. - Я не могу решать вместо тебя. Я лишь напомнил тебе, куда ты ехал.
Правитель не раз задумывался, почему боярин отводил себе такую скромную роль - роль вечного советчика, который может что-то сделать только чужими руками. Обычно такую роль играют не люди, а другие существа, которые сбивают человека с пути или наоборот - направляют на истинный путь. Влад вспомнил свою недавнюю мысль на счёт дьявола, который всегда слева, и Войки, который всегда справа. Такой порядок сложился сам собой, но случайно ли? Или не случайно?
Князь не мог просто спросить боярина: "Неужто, ты ангел?" Задавая подобные вопросы, легко показаться собеседнику либо глупцом, либо шутником, а ведь ни глупец, ни шутник не заслушивают серьёзного правдивого ответа. Спросив: "Ты принадлежишь к ангельской братии?" - можно услышать и "да", и "нет", но никогда не будет полной уверенности, что собеседник откровенен.
Задавать прямой вопрос казалось глупо ещё и потому, что Войко перестал вести себя странно - больше не косился в ту сторону, где находился змей-дракон. Боярину больше не мерещилась ни чёрная собака, ни чёрная курица. "Но ведь он видел чёрную палку в траве! - вдруг вспомнил Влад. - И пусть я тоже видел эту палку, но видел ли её кто-то ещё кроме нас двоих? Ха! А вдруг, никто её не видел? Тогда палка тоже считается!"
Ещё совсем недавно Влад боялся оказаться уличённым в том, что разговаривает с чешуйчатой тварью, а теперь он был бы рад, если б Войко его уличил. Это означало бы, что вечное стремление боярина оказаться у господина за правым плечом - не случайность.
Правитель пристально оглядел своего спутника, как делал всякий раз, когда желал увидеть пример человека достойного - и не просто пример, а живой пример.
"Вот рядом с тобой едет высокий и широкоплечий богатырь, - думал Влад. - Он такой рослый, что даже конь под ним кажется мелковат. Держится скромно, но если что, себя в обиду не даст. Одет в дорогую одежду, но не смущался бы, будь на нём старый и потёртый кафтан. Смотрит открыто и просто. Лишь иногда прищурится, хитровато улыбнувшись в усы, но эта хитрость сродни хитрости ребёнка - сразу понятна. И всё-таки Войку не назовёшь взрослым ребёнком. Для этого он слишком рассудителен".
Это был удивительный слуга: сильный, трудолюбивый, сообразительный и вместе с тем послушный и преданный. Влад, не окажись у него такого помощника, дорого бы дал, чтоб заполучить его, причём дал бы дорого в прямом смысле слова. Войко, проведя десять лет в рабстве у турков, не любил вспоминать своё турецкое "житье", но государь всегда помнил, кто таков его нынешний слуга и во сколько оценивается. На рынке рабов за такого слугу пришлось бы отдать несколько верблюдов - столько же, сколько турки платят за хорошую невесту, и это совпадение цен казалось оправдано, ведь хороший слуга, как и правильная женитьба, зачастую определяет всю жизнь человека.
- Войко, я не пойму. За что ты просишь тебя простить? - спросил князь, но уже без прежнего раздражения.
- За то, что вмешивался, - отвечал боярин. - Не серчай, господин. Я такой же слуга, как и все. Слуга - тоже человек, поэтому может ошибиться.
Влад ещё раз внимательно оглядел своего собеседника и вдруг повеселел:
- Ты - человек? - улыбнулся государь.
- Да, - ответил боярин.
- Человек?
- Да, - повторил боярин. - А кто же ещё?
- Не похоже, - Влад с сомнением покачал головой. - Ты ведёшь себя не как простой смертный. Ты слишком праведен.