"Совесть недовольна", - подумал княжич и усмехнулся, потому что наставник вдруг показался ему строгим сверх всякой меры. Владу нравилось, как жили здешние люди. "Они не лицемерят и не строят из себя святых", - рассуждал тринадцатилетний отрок, а Янош тем временем продолжал рассуждать о ратных делах:
- Думаю, на Пасху посетить столицу мне придётся в любом случае, - сказал он. - За месяц наше уважаемое Государственное Собрание должно решить на счёт войны хоть что-нибудь... Я не хочу бить турков, полагаясь лишь на свои силы.
Хозяин замка, уже достаточно развеселившийся от вина, посмотрел на Влада, всё также сидевшего рядом, и спросил:
- А знаешь ли ты, мальчик, отчего в королевстве, в котором ты сейчас гостишь, никто кроме меня не воюет с турками?
- Нет, - сказал княжич.
- Оттого, что королевское войско выступает в поход только с разрешения Государственного Собрания. А это Собрание пока решит что-нибудь, может пройти месяц или два. Хорошо, что у меня есть войско, которое я содержу сам, а не за счёт государственной казны. Если я сам оплачиваю войну, то могу выступать в поход, когда захочу. Поверь мне, мальчик, такая свобода обходится дорого!
- Я верю тебе, дядя Янош, - сказал Влад.
- А Собрание пока что-нибудь решит... - весело продолжал Гуньяди. - Там считается позорным говорить кратко, а ронять свою честь никто не желает - сам понимаешь. Вот и болтают. Хочешь посмеяться на болтунами?
- Мы ведь и так смеёмся над ними, дядя Янош.
- Не-ет, - возразил Гуньяди, - ещё не смеёмся. Ты слушай... Вот к примеру, умер король, который не оставил после себя взрослых сыновей, поэтому надо решить, кто же будет править страной. Сколько слов я потратил, чтобы выразить эту мысль?
Княжич начал было считать, но Янош прервал подсчёты, потрепав гостя по голове:
- Не трудись, мальчик. Сколько бы ты ни насчитал, это ничтожно мало. А вот скажи... Если б я желал выразить то же самое, но более витиевато, сколько слов я мог бы потратить?
- Полсотни, - сказал Влад.
- А если очень витиевато?
- Я думаю, сто слов.
- Сто? - засмеялся Гуньяди. - Этот рубеж давно преодолён моим шутом Пустозвоном.
- Две сотни? - неуверенно спросил Влад.
- И этот рубеж преодолён!
Отхлебнув из кубка, хозяин замка закричал:
- Где мой шут!? Эй! Позвать его! Эй, Пустозвон!
Конечно же, человек в одеянии, обшитом бубенчиками, находился поблизости и ждал, когда кликнут. Он вышел из толпы слуг, теснившихся у дверей в залу, одетый в своё полное облачение - не только кафтан, но и шапка с обувью теперь звенели, а в правой руке позвякивал посох.
- Я здесь, хозяин! - весело воскликнул шут.
- Скажи-ка, - Гуньяди откинулся на спинку своего кресла, - готов ли ты снова потягаться с самим собой и заодно развлечь нас? Произнеси снова ту речь, которая мне так понравилась, но теперь затрать ещё больше слов.
Шут молча поклонился, отставив руку с посохом, а затем выпрямился, отчего бубенчики разом зазвенели. Участники застолья перестали разговаривать, ожидая потехи, поэтому, когда смолк последний бубенчик, наступила удивительная тишина.
- Уважаемая публика, - громко произнёс Пустозвон, и его голос эхом отразился от стен залы, - я прошу вас представить, что вы находитесь на Собрании государственных пустозвонов в большом зале королевского дворца в Буде. Заседание открывается торжественной речью, и я, Пустозвон, милостиво назначенный моим господином на должность Первого Пустозвона, сейчас произнесу эту речь.
Там и сям раздались тихие смешки. Гуньяди не смеялся, поэтому Влад тоже почёл за лучшее сдерживаться.
Шут, подождав, когда опять наступит тишина, сделал три шага вперёд и три раза стукнул посохом в пол.
- Уважаемое Государственное собрание Мадьярского королевства! Уважаемые Королевский совет! - Пустозвон поклонился Яношу и его приближённым. - Уважаемые представители Святой Католической Церкви! - шут поклонился капеллану. - Уважаемые представители сословий! - шут поклонился слугам, толпившимся возле дверей. - Приветствую вас от лица всех подданных короны, которые сейчас молят Бога, чтобы Он избавил наше Собрание от всегдашних свар, скандалов, перепалок, перебранок, потасовок и рукопашных... а также схваток, сшибок, стычек, столкновений, драк, дрязг и прочих раздоров, дабы мы могли принять важное решение.
Нарочито громко прокашлявшись, оратор продолжал:
- Как вы знаете, наше славное отечество в очередной раз осталось без короля, потому что Его Величество Альбрехт, блистающий всеми добродетелями и любимый всеми подданными, скончался от болезни, которая... короче, от поноса. Этот понос, сильный и нестерпимый, продолжался несколько дней кряду, пока благородная душа Его Величества не вылетела вон... через совсем не благородное отверстие.
Чтобы стало ещё яснее, откуда вылетела душа, Пустозвон высунул язык и очень натурально изобразил звуки долгого пердения, которое получилось особенно звучным благодаря эху в зале.
Гуньяди захохотал так, что лицо побагровело, а на глазах выступили слёзы. Однако шутка понравилась не всем.
- Янош, вели ему перестать, - попросила хозяйка замка. - У меня сейчас пропадёт аппетит.
- Эй, шут! - крикнул Янош. - Ты слышал, что сказала госпожа? Продолжай... но чуть мягче.
Пустозвон поклонился и продолжал:
- Уважаемое Государственное собрание! Возвращаясь к теме нашего пустозвонного заседания, сообщаю, что вам предстоит сегодня совершить. Во-первых, выбрать себе нового короля и надеяться, что он не скопытится... А, во-вторых, поскольку выбор ваш ограничен, и выбирать придётся между сосунком и шалопаем... то есть между грязными пелёнками и побитыми окнами... необходимо назначить регента, который до времени достижения нашим королём зрелого возраста будет защищать страну и всех нас от этих распроклятых турок, которые налетают на нас, как саранча.
Шут говорил витиевато и непонятно, поэтому Влад наверняка запутался бы, если б не знал, что произошло в Венгерском королевстве за последние несколько лет. А произошло многое.
Король Жигмонд состарился, ослаб здоровьем и умер от простуды, после чего корону унаследовала дочка Жигмонда, но при условии, что выйдет замуж. Она вышла за некоего Альбрехта, который вскоре умер от дизентерии, оставив после себя полный разлад в делах и совсем маленького сына. Впрочем, венгры не признали младенца своим новым монархом.
Очевидно, именно об этом "сосунке" говорил шут, а шалопаем называл другого претендента, которого, в конце концов, и выбрали королём. Сейчас этому "шалопаю", приглашённому из Ляшской страны, уже исполнилось семнадцать, но он продолжал зависеть от мнения венгерских вельмож и пресловутого Собрания. Вдобавок, приходилось слушать регента, назначенного Собранием, а этим регентом был не кто иной как Гуньяди.
"Получается, Янош недолюбливает короля, если позволяет своему шуту насмехаться над ним", - догадался Влад.
- Ты закончил? - спросил Янош, услышав слово "саранча".
- Нет-нет, хозяин! - ответил Пустозвон. - Я бы уронил свою шутовскую честь, если б закончил так рано. Мной потрачено чуть менее двухсот слов, а подобное количество недостойно Первого Пустозвона. Мне ещё надо рассказать о каждом из двух претендентов на королевский трон.
- Тогда говори! - повелел хозяин замка, предвкушая новую порцию веселья.
Пока Пустозвон говорил, Сёчке тоже смеялась. Её смешило далеко не всё, что смешило Яноша, но шут, наверное, сознательно сочетал грубые шутки с более тонкими, чтобы угодить каждому из присутствующих. В итоге всё остались довольны, а Влад, вслушиваясь в звонкий смех невестки, порой выделявшийся среди общего гама, вдруг подумал, что она никогда не веселилась так непринуждённо, пока жила в Тырговиште. "Неужели она боялась, что кто-то осудит её за вольный смех? - думал княжич. - Или ей так сильно не нравилось жить при румынском дворе?"
Вскоре он бросил об этом рассуждать и просто слушал. Смех Сёчке чем-то напоминал звон, который бывает от удара металла о металл - как на Кузнечной улице в Сигишоаре или как в здешнем селении возле замка. В сознании Влада звуки смеха и звона слились воедино и дополняли друг друга, как части одной мелодии. Даже в слове "сёчке" ясно слышалось "тюк". "Сёчке - такое сокровище. Почему она досталась не мне? - в очередной раз спрашивал себя княжич. - И почему я вижу этот клад, а мой брат как будто не замечает?"
Застолье закончилось ближе к полуночи, но Влад совсем не хотел спать. В своё время точно такая же бессонница одолевала его после переезда в Тырговиште, поэтому, увидев приготовленную для него кровать, он понял, что уснуть в ней вряд ли получится.
- Не буду сейчас спать, - объявил княжич слугам и отправился бродить по крепости, вопреки его настроению уже начавшей погружаться в сон. Ещё слышались шаги и приглушённые голоса по коридорам, на лестницах мелькали люди со светильниками, но жилище Яноша Гуньяди всё-таки засыпало.
С каждой минутой становилось тише, и, наверное, благодаря этой тишине до Влада вдруг донеслось нестройное мужское пение в несколько голосов. Он, сам не сознавая, для чего, пошёл на эти звуки, миновал галерею, свернул в некий проход, спустился по лестнице. Одной прогулки по замку в сопровождении хозяйского сына оказалось недостаточно, чтобы запомнить, где что находится, поэтому Влад начал опасаться, что заблудился, и будет плутать полночи.
Вдруг в очередном коридоре показался отсвет, который никуда не двигался. Оттуда тянуло холодом, и при ближайшем рассмотрении стало видно, что посреди коридора возле раскрытого окна стоят несколько человек. Один из них был Янош Гуньяди, а остальные со светильниками - слуги. Наверное, господин направлялся в свои покои, но вдруг что-то случилось.
Теперь Влад ясно слышал песню. Незамысловатые вирши. Четверо или пятеро пьяных голосов горланили без всякой музыки.
Красотки любят смелых, отчаянных парней,