- Я слышал от сведущих людей, что клады снятся именно так, как свет из земли, - всё так же серьёзно продолжал цыган, - поэтому я обрадовался. Хотел подойти ближе, сделал шаг, другой, третий, пятый, но тут чувствую - моргнул. Моргнул и снова оказался на том месте, откуда ушёл, возле ограды. Хотел я снова попробовать подойти, и снова кто-то вернул меня на прежнее место. А голос говорит: "Одному тебе не справиться. Копай вместе со сватом, да поспеши, а то срок выйдет, и не найдёте ничего".
- Вещий, стало быть, сон? - с недоверием произнёс Влад, но рассказчик будто не замечал этого недоверия.
- А я в ту пору на самом деле гостил у свата, - говорил он, - помогал ему пахать то самое поле. Просыпаюсь, и давай свата будить, пока ночь не кончилась. "Пойдём", - твержу, а тот спрашивает: "Куда?" Я отвечаю: "На пашню, там в самой серёдке клад". А сват говорит: "Мы ведь только вчера прошлись плугом в том месте и ни на что не наткнулись". А я говорю: "Пока ты будешь препираться, срок выйдет".
- И успели? - опять недоверчиво спросил князь.
Цыган с ушибленным боком ответил не сразу, потому что рассказывал всё по порядку:
- Взяли мы по лопате, помолились Христу и Пречистой Деве, а затем поспешили на поле, где я во сне увидал свет. Копнули там в серёдке пару раз и нашли горшок с золотыми монетами! Мы со сватом их сосчитали. Там восемь раз по десять и ещё...
- А вот теперь погоди, - резко перебил правитель.
Цыган, уже привыкший, что перебивают, хотел было продолжить, но Влад повторил.
- Погоди-погоди. Где, говоришь, нашлось золото? На поле твоего свата?
Коленопреклонённые оборванцы кивнули.
- Но ведь ты и твой сват - оба цыгане, так? - продолжал спрашивать Влад.
Оборванцы опять кивнули.
- Тогда вы сейчас сказали глупость. Вы - цыгане, и по закону моей страны не можете иметь никакой собственности и тем более владеть землёй. Вы сами - собственность того, на чьей земле живёте. Вы об этом забыли? Блеск золота лишил вас разума?
Оба цыгана виновато потупились и молчали.
- Так кому принадлежит поле, где вы нашли золото? Случайно, не мне?
- Нет, жупану Утмешу, - хором ответили оборванцы.
- А что это за жупан Утмеш? - спросил правитель.
- Он служит в твоём войске. Помогает стеречь дальнюю заставу, - сказал цыган с ушибленным боком.
- Не припомню такого, - сказал Влад.
- Так он же не великий жупан, - торопливо начал объяснять другой цыган, сохранивший бока в целости. - Он простой жупан. У него всего одна деревня во владении. И сверх того девять цыганских семей.
- И все девять живут осёдло? - спросил государь. - Никто из вас не кочует?
- Живём осёдло, - подтвердил цыган, сохранивший бока в целости, и опять принялся объяснять. - Мне жупан дал в пользование дом и поле. А моему свату - дом и право ходить на заработки, промышлять кузнечным ремеслом. Мой сват - не бродяга. У него и бумага есть от жупана Утмеша. Всё по закону. Бумагу можешь хоть сейчас посмотреть, великий государь.
- А сам Утмеш сейчас где? - спросил Влад.
- Заставу стережёт, - сказал цыган с ушибленным боком. - В усадьбе редко появляется. Наведывается всё больше осенью...
- Вот когда осенью приедет ваш хозяин, отнесёте ему этот клад, - сказал правитель.
Цыгане замялись. Наконец, тот, у кого был ушиблен бок, произнёс:
- Мы принесли этот клад тебе, великий государь.
- А зачем мне? - пожал плечами Влад. - Не надо его мне.
Цыгане опять замялись.
- Мы принесли его тебе, потому что наш вожак сказал нам, - проговорил тот, который с ушибленным боком, а второй цыган добавил. - Он, конечно, не хозяин, как жупан Утмеш, но мы не можем его ослушаться. Мы отнесли клад вожаку, а вожак сказал нести тебе.
- А ваш вожак ещё что-нибудь сказал? - усмехнулся государь.
- Да, - ответил цыган, сохранивший бока в целости. - Вожак напомнил нам твои слова, которые ты часто повторяешь. Ты говоришь, что государь - полновластный хозяин над всем и над всеми. Ты говоришь, что всякий жупан будет владеть своим имуществом, если ты позволишь это, а если не позволишь, то не будет владеть. И нет различия, получено ли это имущество в наследство или куплено, ведь всё равно решаешь ты, кто и на что имеет права.
- Да, я говорил так. А к чему ваш вожак об этом вспомнил?
- Если ты всё это говорил, - закончил цыган, сохранивший бока в целости, - значит, ты можешь решить, кому и сколько дать из найденного клада.
- Интересно... - Влад засмеялся. - А ваш вожак сказал что-нибудь ещё?
- Да, - цыган с небитыми боками совсем осмелел. - Вожак сказал, что жупан Утмеш заберёт всё до последней монетки, как только узнает про клад. А если мы отнесём золото тебе, то нам может что-то перепасть.
- До чего же вы честные! - насмешливо воскликнул Влад. - Неужто, у вас не возникло мысли утаить это золото?
Оборванцы виновато потупились, а затем цыган с ушибленным боком снова посмотрел на государя и произнёс:
- Наш вожак сказал, что утаить мы не сможем. Как только потратим хоть малую часть, о богатстве сразу станет известно, и нам будет плохо. Наш вожак сказал, что мы должны или отнести золото тебе, или вернуть обратно в землю, из которой взяли. Мы решили отнести тебе. Ты рассудишь справедливо, сколько монет положено нам, а сколько - жупану Утмешу.
- Рассужу? А вот это вы зря решили, - возразил государь. - Я не могу вас судить, потому что вы - цыгане. И жупан Утмеш, окажись он здесь, не мог бы с вами судиться. Вот было бы смеху, если б жупан стал судиться с собственной шапкой или собственными сапогами. А вы - как шапка или сапоги, потому что вы - собственность вашего хозяина. Несите монеты ему и надейтесь на его милость.
Цыгане приуныли, но тут боярин Войко, до сих пор молчавший, подал голос:
- Прости, что снова вмешиваюсь, господин, но я думаю, ты не совсем справедливо сравниваешь цыган с неживой вещью.
Оборванцы просительно посмотрели на боярина, а Влад тоже обернулся и внимательно слушал.
- Они всё-таки наделены разумом и имеют дар речи, - продолжал Войко, - и они правы, когда просят тебя разделить клад. Если на охоте собака принесёт хозяину дичь, то имеет право получить что-нибудь в поощрение. Хороший хозяин всегда наградит. Так неужели цыгане, нашедшие клад, не заслужили награду?
- Пусть собака получит вознаграждение от своего хозяина, а не от меня, - ответил князь.
- Но так уж вышло, что она принесла дичь тебе, - улыбнулся боярин.
- Пусть несёт хозяину.
- А если бы подобное произошло на охоте? - продолжал настаивать Войко. - Если бы жупан Утмеш охотился вместе с тобой, и его собака положила бы подстреленную дичь возле твоих ног, а не возле ног хозяина, что бы ты сделал? Я думаю, ты похвалил бы эту собаку. Ты бы сказал, что она необычайно умна и понимает, кто тут истинный господин...
- Да, наверное, - пробормотал правитель.
- Так почему же ты не хочешь похвалить цыган? - снова улыбнулся боярин.
Змей-дракон, продолжавший вертеться вокруг просителей и щёлкать зубами, не стремился что-либо возразить на рассуждения Войки, поэтому Владу даже не надо было выбирать, кого слушать. К тому же, правитель понял, что боярину очень важно оказать влияние на господина именно в этот раз.
Когда Войко был рабом в Турции, то ему, конечно, доводилось слышать, что он - не человек, а вещь, всецело принадлежащая хозяину. Поэтому-то речь Влада, напомнившего цыганам, что они принадлежат своему жупану как бездушные вещи, задела боярина за живое.
- Ладно, Войко, ты меня уговорил, - громко сказал князь и снова повернулся к просителям. - Так значит, вы принесли мне клад? Ну и где он? Дайте мне его.
Войко выглядел довольным, и цыгане, конечно, тоже обрадовались - оба тут же вскочили с колен, но тот, что с ушибленным боком, сразу скривился от боли. Помятый бок не давал ни стоять, ни ходить, как следует, поэтому цыган с целыми боками, сказав товарищу что-то ободряющее, побежал за кладом один.
Как выяснилось, возле тополя, за которым оборванцы недавно прятались, остались вещи - две пары сапог, каждая из которых была связана так, чтоб нести, перекинув через плечо, и две сумы-торбы. Все эти вещи, притащенные на дорогу, были брошены расторопным цыганом в пыль, и лишь одна сума избежала этого - её бережно открыли и вынули оттуда что-то, туго затянутое в тряпицу, под которой оказался горшочек из красной глины.
Проситель, сохранивший бока целыми, осторожно приблизился к государю, на вытянутых руках подал горшочек, тут же отбежал обратно и снова встал на колени - наверное, оборванцы полагали, что стоять так это самое лучшее и безопасное положение - а Влад меж тем начал рассматривать глиняную кубышку, будто допрашивая её, как только что допрашивал людей.
Клад оказался пусть и небольшим, но явно старым. Во многих местах земля не просто испачкала горшок, а приросла к его стенкам настолько, что счистить не получалось. Сами монеты тоже потеряли вид. Они частью потемнели и позеленели, но этого следовало ожидать, ведь золотые деньги никогда не делаются из чистого золота - в него всегда что-нибудь добавляют, чтобы выгадать - а в итоге благородный металл чернеет, зеленеет и даже ржавеет, хотя ему это совсем не свойственно.
Судя по всему, пока горшок лежал зарытым, внутрь набилась сырая почва и успела слежаться. На внутренней стороне глиняных стенок осталась линия, которая чётко показывала, до которого уровня кубышка была заполнена ценным содержимым. Эта линия, нарисованная самой природой, лучше любых свидетелей подтверждала, что сейчас в кубышке примерно столько же золота, сколько было, когда выкапывали.
"Наверняка, оборванцы всё-таки утаили пару-тройку монет, - подумал Влад, но ему не хотелось доискиваться. - Пусть доискивается жупан Утмеш, если хочет, а я не стану", - решил он, чувствуя, что должен проявить мягкость и уравновесить то жёсткое решение, которое принял недавно, когда велел отрезать язык крестьянину-острослову.