- Я - жена твоего брата, - возразила Сёчке. Несомненно, её голос прозвучал теплее теплее, чем она хотела сама, но прозвучал твёрдо.
А вот Влад не замечал очевидного. Он заметил только плохо скрытую теплоту и обнадёжился ещё больше:
- Я знаю, что мне ещё мало лет, - сказал княжич, - поэтому сейчас я завишу от родни, но если ты подождёшь три с половиной года, пока мне не исполнится семнадцать, мы с тобой сбежим. Уедем в далёкую страну, где нас никто не знает. Я наймусь там на службу к государю или другому важному человеку...
- Подождать три с половиной года? - невестка вдруг улыбнулась. - Боже мой! Слышал бы ты сам, что говоришь!
- А что?
- Боюсь, что через три с половиной года я никуда уже не смогу уехать, потому что у меня появятся дети.
- Дети? - в замешательстве переспросил Влад. - Но ведь мой брат избегает тебя. Я это знаю точно!
- И всё же он посещает меня раз в неделю, - Сёчке пожала плечами, - во всякую неделю, если на дворе не пост.
- Не может быть! - воскликнул княжич. - Я ведь видел, что Мирча даже улыбается тебе натужно.
- Это так, - невестка опять пожала плечами, - но брак это обязанность, поэтому твой брат всё равно ко мне приходит, а я его принимаю.
Влад увидел на лице Сёчке снисходительную усмешку: "Мальчик, ну до чего же ты ещё глупый!" - однако он смутился из-за этой усмешки лишь на секунду и тут же предложил новый выход из положения:
- Тогда... тогда я просто скажу всем, что я тебя люблю. Хочешь?
- Даже думать об этом не смей! - воскликнула Сёчке. Только что она сидела, держа в руках вышивание, но слова деверя заставили её всё бросить и вскочить.
- Почему не сметь? - удивился Влад, внимательно глядя на невестку. - Ты боишься, что о тебе подумают плохо? Не бойся. Я не стану говорить, что мы с тобой целовались. Я просто попрошу отца и Яноша, чтобы тебя отдали мне.
- Отдали? - переспросила Сёчке, посмотрев на Влада, как на безумца. - Я жена твоего брата, и этого не изменить. Или ты думаешь, что можно обратиться за разрешением на развод в Константинополь...
- ...к патриарху, - подсказал княжич, но его подсказка осталась неуслышанной.
- Никто не станет этого делать. Пойми! - закончила невестка.
Влад был согласен с этим замечанием, но продолжал верить, что жизнь можно повернуть по-другому:
- Главное, чтобы мой отец и Янош согласились, а мой брат не будет долго обижаться, ведь ты ему не нравишься. Ваша с Мирчей женитьба это всё политика, а для политики нет большой разницы, кто с тобой живёт - я или он.
- Не смей никому говорить эту ерунду! - твердила невестка. У неё сделалось такое лицо, как будто она падает в бездонное ущелье, и не за что ухватиться.
- Почему ты думаешь, что это ерунда? - успокаивающе спросил Влад. - Ведь я могу сказать Яношу, что для политики будет лучше, если с тобой буду жить я, потому что я пойду к Яношу на службу, и сделаю всё, что он скажет, если тебя отдадут мне. Всё, что он скажет! Главное, чтобы мой отец был согласен, - княжича вдруг осенило. - Мой отец повелит, чтобы в той книге, которая хранится в митрополичьем соборе в Тырговиште, исправили запись, кто с кем повенчан. Пусть счистят имя Мирчи и впишут моё. Тогда не надо будет обращаться в Константинополь.
Отроку казалось, что это действительно совершится, но Сёчке продолжала смотреть на него, как на безумца, и схватилась за голову:
- Боже мой! Ты так ничего и не понял. Ничего! Эржебет думала, что ты поймёшь, и уговорила меня попробовать, а теперь... Я знала, я с самого начала знала, что именно этим всё закончится, - она уронила руки, как будто её только что приговорили к казни.
- А что я должен был понять? - спросил Влад.
- То, что я навсегда отдана твоему брату! Навсегда! - отрезала невестка. - И что ты не можешь любить меня так, как хочешь, но ты мог бы любить меня по-другому.
- По-другому?
- Помнишь, Эржебет спрашивала тебя, что ты знаешь о рыцарях и дамах?
- Она спрашивала меня про моего отца и про кольцо, которое тот выиграл, а не про рыцарей и дам, - ответил княжич.
- Эржебет подумала, что ты понимаешь, как проявлять обходительность в любовных делах, - сказала Сёчке, - но Эржебет ошиблась.
- Нет, она не ошиблась, - усмехнулся княжич. - Я всё понял. Любить тебя по-другому это значит, что мы будем обниматься и целоваться на людях, но при этом говорить: "Ведь праздник же! А в честь праздника можно". Так ваши рыцари и дамы делают? Да? Я так не хочу.
- Разговор окончен, - строго сказала невестка. - Я устала слушать глупости. И знай, что если ты заговоришь с Яношем или со своим отцом обо мне, я не стану тебе помогать. Я буду повторять, что мой грех только в этом, что я учила тебя танцам, и из-за этого тебе взбрело в голову, что ты должен стать моим мужем. А про Цветочное воскресенье я буду говорить, что ты всё выдумал. Никто не подтвердит, что мы целовались.
Княжич вдруг обнаружил, что Сёчке считает его своим врагом, и это так просто не исправить. Она смотрела почти с ненавистью и говорила:
- Ты не настолько глуп. Ты знаешь, что твоя дурацкая затея уговорить всех может и не удаться, но ведь тебе терять нечего. Если что, тебя поругают и простят, а вот меня... Твой брат и твой отец, и даже Янош до конца моих дней будут считать меня... я даже боюсь представить, кем. Не говори, что ты не думал об этом.
Невестка ошибалась - Влад действительно не думал, но теперь задумался и потому засомневался в себе. Княжич чувствовал, что должен оправдаться, но не мог подобрать слов, а пока он стоял в растерянности, Сёчке уже подошла к двери и открыла её.
Служанки, которых в начале разговора выставили вон, сидели в соседней комнате на стульях и пристенных лавках, скромно сложив руки на коленях. Девицы делали вид, что так и оставались всё время, но по лицам было заметно - только что подслушивали, приникнув к дверной щели.
- С этой минуты я запрещаю вам шестерым разговаривать с моим деверем, играть с ним в игры и даже находиться с ним рядом, - ледяным тоном произнесла невестка. - И вы больше не должны принимать от него никаких подарков. Ясно?
Влад укоризненно посмотрел на рассерженную Сёчке: "Ну, зачем ты так?" - однако она стойко выдержала этот взгляд, и гостю ничего не оставалось, как уйти. Попросить прощения княжич не пытался - решил подождать, ведь он уже понаделал дел.
В бездействии прошло полторы недели. Затем вернулся Янош Гуньяди, а вместе с ним приехали отец и старший брат. Все приехали без войск, лишь с небольшой свитой.
Увидев родителя, Влад поначалу похолодел. Теперь он прекрасно сознавал - если отец узнает, что делал сын в замке последний месяц, то не одобрит такого поведения. Наверное, поэтому Влад не стал обниматься с отцом, а просто пожелал ему доброго дня, в ответ заслужив похлопывание по плечу.
Совсем по-другому прошла встреча с Мирчей. Первый страх прошёл, и Влад вдруг понял, что властен над своей судьбой. "Всё останется как прежде, если я сам не проболтаюсь о Сёчке", - подумал он, поэтому с братом обнялся крепко и тепло, будто потерял его и вновь обрёл.
- Ну что? Как ты здесь? - спросил Мирча, явно хвастаясь - дескать, я был на войне, а ты не был.
- Не всем же на войну ходить, - нарочито небрежно ответил Влад. - Кто-то должен остаться, чтобы утешать скучающих женщин и девиц.
Старший брат одобрительно усмехнулся и даже не подумал, что Сёчке тоже могла получить "утешение".
Тем временем во двор выбежала брэилянка. Она обняла мужа и зарыдала в голос, говорила про свою тоску и про тревоги, но почти никто вокруг не понимал её речей. Она ведь голосила по-румынски.
Сёчке, сопровождаемая служанками, встречала своего мужа более сдержанно - просто вышла и ждала. Она стояла, потупившись, но Мирча сжал ей голову ладонями, заставил жену обратить лицо вверх и с силой поцеловал. Получилось грубо. К тому же Сёчке явно не собиралась целоваться.
Зачем Мирче надо было так делать в присутствии старшего Гуньяди? Венгру ведь могло не понравиться, как обращаются с его сестрой. А Мирча как будто добивался этого и даже бросил косой взгляд в сторону жениного брата.
Тут-то Влад и заметил, что отец с Яношем ведут себя странно - они перекинулись всего парой фраз и даже не смотрели друг на друга. "Неужели это люди, которые знакомы более десяти лет? - изумился княжич. - Неужели это люди, которые породнились? Неужели это люди, которые только что вместе воевали?"
Эржебет и десятилетний Ласло тоже заметили странное поведение. На их лицах застыл вопрос: "Как нам теперь вести себя с гостями?"
Влад дёрнул Мирчу за рукав и глазами указал на отца и на Гуньяди:
- Эй... Они что, повздорили?
- Да, - многозначительно ответил брат.
- А из-за чего?
- Долгая история. Расскажу после.
Тем временем во дворе появилась нянька с маленьким Раду. Ведя мальчика вперёд, она указывала ему на приезжих и говорила:
- Смотри, там твой тятя, - а Раду не знал, радоваться или нет, потому что даже в Тырговиште видел родителя редко.
Отец Антим как всегда вышел навстречу позже всех. Протиснувшись сквозь толпу венгерской и румынской челяди, встречавшей хозяев, священник подошёл к своему государю.
- Как тут дела? - спросил государь.
- Всё слава Богу, - ответил отец Антим. Возможно, он хотел сказать что-то ещё, но собеседник не дослушал и произнёс, как отрезал:
- Завтра с утра уезжаем.
Влад, отчётливо слышавший эту фразу родителя, не поверил ушам: "Завтра!? Так скоро!?"
Вечером состоялось последнее общее застолье. Наверное, старший Гуньяди решил соблюсти формальную сторону гостеприимства, но застолье получилось совсем не весёлым. Шут Пустозвон кривлялся так и сяк, однако не мог повлиять на хмурое настроение участников трапезы.
Влад сидел на одном из почётных мест, поэтому видел, как ведут себя родитель и Янош - отец, сидя справа от Гуньяди, говорил что-то, цедя сквозь зубы, а венгр отвечал так же нехотя. Тем не менее, суть сказанного от княжича ускользала, потому что беседа велась на латыни. Отец Влада, хоть и провёл в Венгрии почти всю молодость, так и не выучился говорить по-венгерски. В разговорах с католиками он всегда обходился латынью, а сын, который много раз становился свидетелем подобных разговоров, только сейчас подумал: "Жаль, что я не понимаю".