- Мой отец вернулся? - снова спросил княжич.
- Нет, - резко ответил боярин. - Но он вернётся рано или поздно, и когда он вернётся, я скажу ему, что тебя надо высечь хорошенько.
Княжич видел, что правая рука у Нана так и порывается отвесить беглецу хорошую оплеуху, однако жупан не мог тронуть княжеского сына.
- Будь ты моим сыном, - сказал боярин, - я бы сам тебя высек. Дурак! Нашёл время бегать! Ты хоть понимаешь, что натворил? Из-за переполоха, который тут случился после твоей пропажи, тайное сделалось явным. Всем стало известно, что в усадьбе гостит не семья моего побратима, а семья государя Дракула. Мне пришлось перевезти твоих братьев, мачеху и остальных в другое место. А теперь говори, где был!
- Не скажу, - ответил Влад. - Скажу только отцу, когда он вернётся.
Нан не мог заставить княжича говорить. И наказать телесно тоже не мог, поэтому зарычал от бессилия:
- Посидишь здесь ещё ночку, - сказал боярин. - А завтра велю отвезти тебя к твоим братьям.
С этого дня жизнь Влада стала ограничиваться множеством запретов, которые по большому счёту не могли помешать новому побегу, но были унизительными. Например, княжич не мог больше сам править конём. По дороге в новое поместье Влад просто сидел в седле, держась за луку, а его коня тянул за собой на верёвке один из слуг Нана, привязавший эту верёвку к хвосту своей лошади.
По приезде княжич очень радовался, снова увидев родных, но радость от воссоединения омрачалась тем, что на новом месте за Владом постоянно кто-нибудь присматривал. Княжичу больше не полагалось уезжать из усадьбы одному - кто-то обязательно должен был брать его на поруки.
Обычно за недавнего беглеца поручался Мирча, которому Влад всё-таки рассказал, где пропадал:
- Проще съездить за горы, чем добиться чего-нибудь от местных девиц, вот я и поехал. Там, за горами по мне скучали. Помнишь служанок своей жены?
Влад, конечно же, не сказал, что ездил ради Сёчке, а также умолчал о том, что услышал от Иволы на счёт Яноша. Владу просто не верилось, что Янош желает смерти своему зятю, и пусть Гуньяди много раз говорил, что люди по природе своей неблагодарны и быстро забывают добро, но это вовсе не обязательно означало, что Гуньяди сам таков, и что он забыл всё хорошее, что связывало его с румынскими родичами. "Когда Янош говорил, что большинство людей неблагодарны, то усмехался, - напоминал себе Влад. - Если усмехался, значит, не одобрял таких людей. А если не одобрял, значит, не хотел быть на них похожим". Вот почему княжич ничего не сказал старшему брату про Яноша Гуньяди, а поведал лишь о девицах:
- Ивола скучала больше всех, - принялся рассказывать Влад, не в силах сдержать довольную ухмылку, однако старший брат, как только узнал, где болтался младший, тут же обозвал его дураком.
Тем не менее, прозвучало это совсем не так, как из уст Нана. В слове "дурак", сказанном Мирчей, чувствовалось уважение. Наверное, в глубине души старший брат одобрял эту глупость и сам охотно куда-нибудь сбежал бы, ведь местные деревенские девицы вели себя как недотроги, а он, пытаясь уломать их, терпел одну неудачу за другой.
Деревенские "курицы" улыбались, смеялись шуткам, плясали вместе с Мирчей на очередном деревенском празднике, но дальше этого дело не шло. Даже Влад при всём своём малом опыте сумел понравиться им больше - сумел понравиться, потому что рассказывал истории.
Оказалось, умение рассказывать унаследовал от отца только он, а старший брат - нет. Конечно, Мирча тоже мог рассказать, но девицы редко когда слушали его, затаив дыхание. Старший брат говорил рублеными фразами, да и рассказывать ему было почти не о чем. Последние годы он мало учился книжной премудрости, потому что заседал на советах с отцом. А вот Влад, в своё время оставшийся один на один с учителями, знал много историй. Например, про амазонок.
Слушательницы поначалу смеялись и говорили, что даже в древности не могло уродиться таких женщин, которые не желали никого обшивать и обстирывать, с детства учились стрелять из лука и метать копьё, а при появлении врагов сами выступали в поход. Владу поверили лишь тогда, когда он объяснил, что про амазонок говорится в греческой книге, и что слово "амазонки" тоже греческое.
- Ну, если у греков так сказано, то, может, и правда, - согласились девицы и тут же начали спрашивать. - А что у греков сказано ещё?
Отрок, знающий то, чего не знает даже деревенский священник, вызывал удивление, поэтому девицы всё чаще повторяли:
- Влад, расскажи нам что-нибудь.
- А как вы со мной расплатитесь? - хитро спрашивал тот.
- А мы тебе песенку споём, - простодушно отвечали просительницы.
"Вот дуры!" - думал Влад и искренне сочувствовал старшему брату, вынужденному иметь дело только с этими "курицами", которые своей глупостью, в конце концов, довели Мирчу до того, что он сделался мечтателем.
Это выглядело подозрительно, ведь старший брат с детства не был склонен витать в облаках. Даже в Сигишоаре, когда сильный дождь принуждал оставаться дома, Мирча не глазел в окно, а находил себе занятие - например, учил младшего брата свистеть. В Тырговиште, если стояла ненастная погода, Мирча донимал своих наставников по воинскому делу - расскажите, где и как воевали. И вот теперь он сделался другим, потому что мог два часа кряду сидеть на верхней ступеньке крыльца и жевать соломинку, а если слышал вопрос о причине своей задумчивости, то неизменно отвечал:
- Наведаться бы в Тырговиште. Там по мне скучают.
- А поехали к речке, - говорил Влад. - Сегодня у речки местные соберутся - плясать будут.
- Поехали, - лениво отвечал мечтатель. Он не очень хотел ехать, но понимал, что младшего брата не отпустят туда в одиночку.
Однажды поздно вечером, когда братья возвращались домой после долгих гуляний, Мирча, глядя вверх на занимающиеся звёзды, тихо сказал:
- В Тырговиште меня кое-кто ждёт.
- Кто? - спросил Влад.
- Должна ждать, - уверенно повторил старший брат. - Сама говорила, что ждать будет. Но я вернусь - проверю. Перед тем, как к ней идти, спрошу всех её соседей, что делала, пока я отлучался. Если узнаю чего эдакое, тогда она у меня попляшет...
На этих словах Мирча грозно сдвинул брови, но, взглянув на брата, тут же расплывался в улыбке:
- Ты не думай. Это я так. Она хорошая. Ждать будет. Меня любит. Это видно. По всему видно. Это только с женой мне не повезло. Вот женил меня отец! На полудохлой курице женил! Знаешь, как жена меня встречала, когда я к ней ходил? Придёшь, а она как будто уснула, и никак её не расшевелить. Я сначала думал, все такие. А оказалось - нет.
- А имя скажешь? - спросил Влад.
- Имя?
- Ну, вот этой, которая в городе живёт. Как её зовут?
- Это я тебе не скажу, - улыбнулся Мирча, - а то ещё решишь её сыскать. А она только для меня. Если имени не будешь знать, тогда не найдёшь.
- Да не буду я искать! - небрежно ответил Влад. - Зачем мне с тобой ссориться?
- Она сирота, - продолжал рассказывать старший брат, - с дедом и бабкой живёт. У них дом. С него и кормятся. Пока я не появился, они постояльцев пускали. Там три комнаты, и все были заняты, а хозяева в кухне спали.
- А повстречал где?
- Она сама ко мне подошла, когда я по городу болтался, - Мирча снова улыбнулся. - Подходит и спрашивает: "Приезжий?" Я говорю: "А что?" Она отвечает: "Если человек озирается, как ты, значит, приезжий. Нашёл, где жить-то? А то вот комната есть, недорого". Я говорю: "Ну, пойдём, посмотрим комнату". Так и узнал, где эта курочка живёт. От комнаты я, конечно, отказался, но стал в дом ходить.
- А тебя пускали? - удивился Влад.
- Там из-за постояльцев всегда калитка была открыта, - пояснил Мирча. - А дом бедный - ворам брать нечего. Я заходил и смотрел, как эта девица по хозяйству хлопочет. Если в город шла, я тоже шёл. Вёл с ней разговоры, а она меня не прогоняла. И шутила. Говорила: "Мы с тобой соседи, потому что ты возле моей юбки живёшь". Она почти сразу всё поняла, сметливая. Говорит: "Ты не приезжий. Ты города не знаешь, но не приезжий. Ты сын богатых родителей, которые тебя никуда не пускали".
- А дальше? - спросил Влад.
- Я начал подарки дарить, - продолжал Мирча. - Её дед сначала на меня шумел, но я с ним поговорил серьёзно, сказал, кто я, и что внучку не обижу. Тот присмирел.
- А дед ей сказал, кто ты?
- Я сам сказал, - Мирча в очередной раз улыбнулся. - А немного погодя колечко подарил, но признался, что меня давно женили. Она поплакала, конечно, но колечко взяла. А её деду и бабке я дал золота полный кошелёк и сказал, что у них постоялец теперь я один, и чтоб прекращали в кухне спать. Ну, они поняли, что теперь их внучке надо в отдельной комнате постелить. А дальше как-то само собой всё случилось. Обещала ждать. Посмотрим, как слово сдержит...
Эта простая история, рассказанная старшим братом, оказалась для младшего неожиданным открытием. Всё это время Владу не давал покоя давний разговор у колодца, когда Мирча рассказывал, зачем ходить в город, и как сойтись с девицами. "Значит, тогда, у колодца, старший брат привирал!" - вдруг понял Влад. Мирча говорил о девицах так, словно их у него много, а на самом деле водил знакомство только с одной. Брат нашёл такую девицу, которая ему нравилась, и не менял её на других.
Владу стало легче оттого, что истина открылась, ведь теперь он начал думать о брате лучше, чем думал, пока не знал правду. Главное, что чувство досады на всё и вся, появившееся после достопамятного разговора возле колодца, исчезло. Наконец, разрешилось мучительное противоречие!
Великий государь Мирча когда-то сказал, что братья не должны ссориться, но Влад нарушал эту заповедь, испытывая к брату тайную неприязнь. Причиной неприязни было то, как Мирча обходился с Сёчке. А теперь получалось, что старший брат оказался прав. Да, Мирча не проявлял особой теплоты к супруге, потому что тянулся к посторонней девице, но к одной-единственной, а не к множеству других. "Что здесь плохого? - думал Влад. - Возможно, он даже любит ту девицу, но не признаётся сам себе". А вот Сёчке, вне всякого сомнения, кокетничала с младшим братом своего мужа только от скуки. Она желала ухаживаний, желала чувствовать чужое восхищение, и не так уж ей было важно, кт