К сожалению, совершить вторую поездку, рассказывая небылицы и называясь чужим именем, было нельзя. Княжич непременно попался бы тем воинам, которые охраняли замок, а ведь они слишком хорошо запомнили шустрого отрока и никак не поверили бы, если б он снова рассказал им историю про разгневанного отца и доброго дядю.
Оставалось надеяться лишь на то, что Ивола приедет сама, поэтому, сидя перед отцом и ведя разговор о возможной женитьбе, Влад вдруг подумал, что сейчас самое время спросить на счёт служанки.
"Если у меня появится невеста, - подумал княжич, - отец может не разрешить Иволе остаться". А Влад так хотел, чтоб служанка приехала и осталась, даже если приедет с животом. Ведь этот живот сохранился бы у неё не навсегда. "Ивола родит и через некоторое время сделается прежней", - считал княжич и особо не задумывался, кому и как придётся воспитывать родившегося ребёнка. Княжич думал лишь о том, что Ивола бойкая и в то же время сговорчивая, а ведь это замечательно, когда два таких качества сочетаются в одной девице.
Влад очень надеялся, что Ивола приедет, и даже высчитывал месяцы. Он прикинул, что если лесное приключение имело последствия, то девица поняла бы это ближе к ноябрю. Однако в начале ноября Влад и остальные княжичи находились в тайном месте, про которое никто не знал, так что Ивола не смогла бы приехать туда. Зато она смогла бы приехать в Тырговиште, узнав, что Влад и вся его семья вернулись в румынскую столицу.
Возвращение в Тырговиште состоялось в марте, а в апреле отец Влада заговорил с сыном о женитьбе. К апрелю живот у Иволы сделался бы совсем большой.
- Отец, ты сердишься на меня за то, что я бегал за горы? - робко спросил княжич, сразу отбросив свою грубость. - Я не хотел тебя сердить. Я не знаю, почему сбежал. Просто сбежал и всё.
Отец, услышав это, улыбнулся и снова начал говорить весело:
- Ты не знаешь, почему сбежал? Я же объяснил тебе, что таков твой возраст. В твоём возрасте многие бегают. Не бойся. Я понимаю и не сержусь. Я и сам в твои годы делал нечто похожее, но теперь давай найдём тебе жену, бегать от которой ты не захочешь.
- Отец, а если к нам приедет та девица? - спросил Влад.
- Кто приедет? - не понял отец.
- Ну, та девица, к которой я ездил за горы. Её зовут Ивола.
- А почему она должна приехать? - продолжал недоумевать отец.
- Ну, вдруг я сделал её беременной. Тогда она приедет.
Поняв, наконец, сыновние рассуждения, родитель тихо засмеялся:
- Но ведь не приехала же.
- А если приедет, ей можно будет остаться? - спросил Влад. - Ты же не отправишь её в монастырь или куда-нибудь ещё?
Отец сделался серьёзен и произнёс:
- Это хорошо, что ты думаешь о последствиях своих поступков. Это признак взросления. Значит, тебе можно жениться.
- Я не хочу жениться, - возразил Влад, в глубине души понимая, что уступит, если родитель начнёт настаивать.
Похоже, родитель тоже это понимал, поэтому настаивал:
- Ты подумай вот о чём, - сказал он. - Я знаю, что сейчас ты тянешься к девицам, которые постарше тебя, но невеста - это совсем другое дело. Невеста это будущая супруга, с которой тебе, возможно, придётся прожить много лет. Сейчас, когда тебе самому нет ещё и пятнадцати, ты предпочёл бы невесту повзрослей. Но когда тебе перевалит за сорок, ты станешь рассуждать иначе. Ты станешь радоваться, что твоя жена значительно моложе, чем ты.
- Отец, я не хочу жениться на дочери Нана! - обречённо произнёс Влад. - Нан мне не нравится.
- Ты же с ним помирился только что, - заметил родитель. - Причём ты сам с ним помирился. Я тебя не принуждал.
- Помирился, - кивнул княжич. - Но я совсем не забыл, что он мне говорил. Он мне однажды сказал, что высек бы меня, будь я его сыном. А ведь если я женюсь на его дочери, то стану ему почти как сын.
Родитель снова засмеялся:
- Сечь он тебя не станет.
- Всё равно не хочу жениться на дочери Нана, - возражал Влад. - Вдруг она сварливая, как её отец? Она наверняка покажет сварливый характер, как только я на ней женюсь.
- Да с чего ты взял, что она сварливая? - отец мягко гнул в свою сторону. - Мне она такой не показалась. К тому же, я говорил о ней не только с Наном. Я говорил с его женой. И он, и жена уверяют, что у них очень послушная дочь.
- Мало ли, что они говорят, - мрачно усмехнулся Влад.
- И всё же ты подумай на счёт женитьбы, - сказал отец. - Время пока есть.
Княжич обещал подумать, но на самом деле лишь тянул время, надеясь, что Ивола приедет. Она так и не приехала. Значит, не забеременела, а приехать, не имея причины, побоялась.
Влад ещё долго вспоминал её. Правда, совсем не так, как вспоминал Сёчке. "Ивола была хорошая", - думал он и однажды, лет в двадцать восемь, даже захотел сочинить про неё стихотворение, ведь невесткина служанка вполне этого заслуживала. Правда, намерение так и осталось намерением. Ивола была хорошая, но воспоминания о ней не рождали стихов. Другое дело - её госпожа. Пусть Сёчке обошлась с деверем совсем не хорошо и даже жестоко, но вдохновение давала постоянно, поэтому вместо стихов об Иволе получились совсем другие.
Вот о любви история, обычная вполне,
Но в юности жизнь видится иначе -
Мне всё казалось необычным по весне,
Когда впервые я решал задачу
Из тех, что нынче мог бы разрешить легко,
Ну а тогда не знал, как поступить.
Я думал, что пролезть в игольное ушко
Мне будет проще, чем заговорить
С той девушкой, что так меня влекла.
Мне думалось, что только я один
Так мучился, и что мои любовные дела
Особенны по тысяче причин.
Напрасно я не принял дружеских советов!
Ведь знатоков послушав, я бы победил
Все трудности и обошёл церковные запреты!
Самонадеянным глупцом я был
И искренне считал - такого средства нет,
Чтоб завладеть умом девицы незнакомой.
Я думал - о любви могу просить, но на ответ
Не повлиять никак. "Ты хоть пробуй", -
Я понукал себя, но за любимой издали следил,
Боясь к ней подойти, сказать хоть слово.
Однажды всё же расхрабрился и решил:
"А будь, что будет!" Для меня так ново
Казалось то, что чувствовал тогда.
Я был мальчишкой, а она - чуть старше.
И ей не стоило особого труда
Меня уверить в том, что медвяную чашу
Мне уготовила судьба, что я везучий.
Кокетство девичье я принял за любовь.
Девица же, пустой надеждою помучив,
Решила - будет лучше на засов
Дверь спальни запереть, на всякий случай.
* * *
Когда отец Влада обещал привезти султану двух своих сыновей, то не обговаривал точных сроков, а султан молчал-молчал целый год и вдруг напомнил об обязательстве.
К тому времени закончился крестовый поход на турков, к которому так долго готовился Янош Гуньяди, причём долгая и тщательная подготовка явно пошла предприятию на пользу, ведь крестоносцы одержали множество побед. Возможно даже, отец Влада, узнав о победах Яноша, пожалел о своей ссоре с ним, ведь успехи крестоносцев оказались столь велики, что султан сам пригласил Яноша к своему двору, чтобы поговорить о перемирии. Туда же турецкий властитель вызвал румынского князя и, сделавшись необычайно миролюбивым, выразил надежду, что с венграми придут к согласию не только турки, но и румыны.
Отец Влада встретился с Яношем в личных покоях султана, выглядевшего в то время очень печальным и одетого сплошь в чёрное. Султан искренне считал успехи крестоносцев наказанием от Аллаха, поэтому грустил и, чтобы не нарушать своей грусти, не произносил ни слова - лишь сидел на возвышении, заваленном подушками, и наблюдал, как гости мирятся - а вместо турецкого властителя говорил один из дворцовых слуг, знавший латынь, которая была понятна и румынскому государю, и венгру.
- Великий султан хочет, - говорил слуга, - чтобы перемирие установилось везде, ведь иначе оно не станет прочным. Если в одном месте огонь потух, а в другом месте угли ещё продолжают тлеть, то пожар может начаться снова.
Отец Влада кивнул, и Гуньяди тоже согласился мириться, потому что мир с румынами был лишь маленькой уступкой, взамен которой крестоносцы получали очень много. Тем не менее, венгр не проявил особой теплоты и ехидно заметил своему румынскому свату:
- Если влахам так нравится платить дань, то пусть платят.
Сват проглотил это замечание, ничего не возразив, потому что понимал - любое лишнее слово приведёт к новой ссоре, а снова ссориться с Яношем, последнее время воевавшим очень удачно, было совсем ни к чему. И всё же "угли", как выразился султан, продолжали тлеть, и отец, когда вернулся в Тырговиште, честно сказал об этом старшим сыновьям.
Мирча по-прежнему не любил говорить о венграх, поэтому вопросы задавал в основном Влад:
- Если примирение случилось, - спросил он, - значит ли это, что жена Мирчи вернётся к нам?
- Ты стал умён и прозорлив, - усмехнулся родитель. - Ты задаёшь правильные вопросы. Нет, она не приедет, и это означает, что нам всем следует оставаться настороже.
Даже услышав отцовскую похвалу, Влад не обрадовался, ведь родитель сказал, что Сёчке не приедет, а это значило, что не приедет и Ивола. Это была плохая новость, однако родитель, не дав сыну опомниться, огорошил его второй новостью - новостью о том, что пришло время отправляться к туркам, ведь султан вызвал своего румынского "друга" к себе не только для того, чтобы помирить с венграми, но и для того, чтобы напомнить об обещании. Влада и его младшего брата "ждали в гости".
- Пора собираться, - вздохнул отец. - Я отвезу тебя и Раду сам.
Влад по-прежнему уверял себя, что ехать не боится. Уверял, потому что если б перестал уверять, то мог смалодушничать и попросить: "Не отправляйте меня!" Влад понимал, что не может позволить себе малодушия, и что ехать должен, ведь в памяти ещё свежи были давние отцовы рассказы. "Отцов старший брат в своё время не послушался султана, отказался ехать к турецкому двору, и это неповиновение закончилось очень плохо", - говорил себе княжич, совсем не желая, чтобы история повторилась, и чтобы кто-то из его родных умер. Пусть история с отцовым братом случилась давно, и в Турции тогда правил другой правитель, но вряд ли султаны сильно различались.