Государь Влад не имел оснований для стыда, поэтому вместо стыда рождалось чувство возмущения. "Чаша Господнего терпения переполнилась, - думал он, проезжая по улицам Константинополиса, - а осквернённый и разорённый город это зримое воплощение того, что творится в христианских душах. Христиане слишком испортились. Их необходимо вернуть на путь добродетели, но прежние средства не подходят. Смиренно ждать, пока кто-нибудь одумается, уже нельзя. И так вон дождались! Довели до того, что в храме Святой Софии совершается намаз! Если дальше потворствовать грешникам, то до конца света недалеко. Нет, потворствовать нельзя!"
Похожим образом государь Влад думал и тогда, когда ездил по своей стране, совершая паломничества. Поэтому-то он всегда останавливался, чтобы решать споры. Решая дела, князь угождал не только просителям, но и себе. Он из раза в раз терял время потому, что решить дело означало разоблачить один из человеческих грехов, а такое разоблачение было неодолимым соблазном. Пускай дело казалось пустяшным, и пускай победа над грехом получалась тоже незначительной, но ведь и маленькая победа над заклятым врагом приносит большую радость.
* * *
Когда рьяный таможенник Титу произнёс:
- С покойницами связываться - себе дороже, - дело решилось, однако государь, поразмыслив немного, подумал, что успокаиваться рано. Битва с людским несовершенством была окончена не вполне.
- С таможней решили, - подытожил Влад и громко добавил. - А теперь решим со старостой и священником, которые тоже замешаны в этом деле.
Селяне уже начавшие переминаться с ноги на ногу в ожидании, когда же смогут отправиться готовить похоронную процессию, снова замерли. Правда, теперь они смотрели на Влада совсем по-другому. Ещё недавно они видели в правителе своё единственное спасение, а теперь их взгляды ясно говорили: "Государь, что тут ещё решать?" Люди хотели поскорее начать похороны, и только староста со священником, по-прежнему стоявшие перед князем, слушали в оба уха.
- Ответьте мне, люди, - громко вопрошал Влад. - В чём главная обязанность старосты?
- У него много обязанностей, государь, - промямлил кто-то.
- Главная обязанность старосты - решать споры. Разве нет? - продолжал спрашивать младший Дракул. - А если староста ничего не решает, разве он староста?
Селяне, тут же сообразив, что к чему, заголосили:
- Государь, не казни нашего старосту! Он человек хороший!
- А священник? - продолжал спрашивать правитель. - Священник это пастырь. Но можно ли назвать пастырем того, кто бросил своё стадо?
- Государь, не гневайся на нашего попа! - запричитали селяне. - Он человек старый!
"Вот так оно и бывает, - с досадой подумал Влад. - Если по милости начальников люди оказываются в беде, то готовы бунтовать, но как только дело исправится, народ готов терпеть нерадивых начальников дальше и не помышляет о новых".
- Дурачьё! - послышалось государю знакомое шипение.
Змей-дракон всё так же сидел слева от государева коня, сочувствующий государевой досаде и готовый давать советы.
- Да, дурачьё, - мысленно произнёс Влад. - Глупость ведь - как трава. Сколько её ни вырывай, сколько ни выжигай, сколько ни топчи, она всё равно прорастает.
- И всё же её следует истреблять, - шипел змей.
- Следует, - согласился Влад.
- Давай казним кого-нибудь, - предложил змей-дракон. - Вот, к примеру, староста и священник...
Однако тут младший Дракул возразил:
- Нет. Казнь это не лучший способ исправления. Казнённый человек уже не исправится, а я хочу, чтобы староста и священник кое-что уразумели.
- Ты напрасно стараешься, хозяин, - прошипела тварь.
- Нет, - снова возразил младший Дракул, - ты недооцениваешь силу страха. Страх - вот то, что ещё способно повлиять на людей. Страх перед справедливым и неотвратимым наказанием.
Дракон не стал дальше спорить, а толпа между тем продолжала голосить, и даже староста, увидев, что за него заступаются, почувствовал себя увереннее и оправдывался:
- Государь, но ведь я пытался говорить с таможней.
- А я, - подхватил священник, - предлагал людям похоронить покойницу на нашем кладбище. Я предлагал, но люди сами решили подождать тебя.
Влад не дал этим двоим договорить:
- Вы исполняли свой долг плохо, - произнёс он, - поэтому люди стремятся обратиться ко мне. Они знают, что я не оставлю дело, пока не решу его. А вы стремитесь сбрасывать ношу с плеч всякий раз, когда она кажется тяжёлой. Так не годится...
- Государь, не казни их! - ещё громче заголосили селяне. - Если ты их казнишь, никто больше не захочет быть в нашем селе старостой! И попом на нашем приходе быть никто не захочет!
- Государь, - вступился Войко, который последнее время вёл себя тихо, - как же ты собираешься казнить во время паломничества?
- Так и собираюсь! - резко ответил ему Влад.
Боярин смутился, однако младший Дракул вопреки всем ожиданиям вдруг сменил гнев на милость и громко произнёс, отвечая на все обращения разом:
- Ладно, казнить не буду...
- Слава Богу, - только и выговорил обрадованный Войко.
- Благодарим, государь! - грянула толпа, а священник и староста снова упали на колени - на этот раз не от страха, а от благодарности.
- ...но я предупреждаю вас, нерадивцы, - продолжал правитель, указав сначала на одного, а затем на другого коленопреклонённого человека. - Если ко мне снова обратится проситель из этой деревни, а я пойму, что его дело могло решиться без моей помощи, тогда, берегитесь. Посажу вас обоих на кол.
Староста и священник вздохнули и наверняка подумали что-то вроде: "Ну, гроза минула. Сегодня не накажут, а дальше посмотрим". Они медленно поднялись с колен, да и народ тоже стремился уйти, потому что время уже перевалило за полдень, а ведь селянам предстояло ещё донести покойницу до соседней деревни и успеть совершить похороны до темноты. Наверное, селяне думали только об этом, потому что все вздрогнули, когда с краю толпы некий мужской голос проревел:
- Госуда-арь! Госуда-арь! Рассуди!
Кое-кто оглянулся в сторону криков, но большинство селян подняли глаза к небу: "Да что ж это такое, Господи!? Когда же это кончится!"
Лишь государь, только что выглядевший раздосадованным, вдруг развеселился:
- Ха! - воскликнул он. - Новый проситель. И он обращается ко мне, а не к старосте и не к священнику. Посмотрим, придётся ли кому-нибудь оказаться на колах.
- Госуда-арь! - продолжал реветь голос, а через минуту к князю вышел растрёпанный краснолицый человек.
Проситель ревел громко, потому что в локоть ему вцепилась некая женщина и всеми силами тянула назад:
- Куда ты? Куда? Зачем? Срамиться только! - повторяла она.
- Пусти! Я пойду к государю! - ревел в ответ краснолицый и почти волочил женщину за собой.
- Кто желает моего суда? - спросил Влад, а женщина, услышав это, отпустила шумного просителя и остановилась, обречённо склонив голову.
В эту минуту стало понятно, что проситель пьян, причём сильно. Он прошёл ещё несколько шагов, хотел поклониться, но не вышло. Согнувшись, этот человек упал вперёд, но успел-таки подставить руки, немного постоял так на полусогнутых ногах, медленно выпрямился и задиристо произнёс:
- Суд желаю я!
- А в чём состоит дело? - спросил Влад.
- Государь! - пьяный человек шмыгнул носом. - Я жалуюсь тебе на свою жену. Накажи её.
- Она провинилась? - спросил государь.
- Да-а-а! - обрадовано протянул проситель. - Не слушается меня. Совсем не слушается! Уваженья к мужу у неё совсем нет!
Женщина, которая только что тянула просителя за локоть, упёрла руки в бока и укоризненно покачала головой.
- Вот! - продолжал пьяный, ткнув пальцем в сторону жены. - Даже сейчас презренье мне показывает. Прилюдно! Видел, государь? Вот каждый день так. А я терплю!
Видя, что государь на неё смотрит, женщина опустила руки и молча поклонилась.
- И хозяйка плохая, - продолжал пьяница. - Стряпает плохо - есть нельзя. Я ей говорю: "Желаю суп из мяса, а не из требухи". А она говорит: "Нету мяса!" Вот как! "Нету мяса", - говорит. Мяса ей для мужа жалко! А рубашку мне сшила недавно. Плохая рубашка - короткая. Я её за пояс заправляю-заправляю, а рубашка выбивается. Надо мной из-за этого все смеются. Говорят: "Заправь рубашку". А я не могу! Они говорят: "Заправь рубашку". А я не могу заправить. Сил моих больше нет терпеть такую жену! Накажи её, государь! Вот чтоб знала, как надо меня беречь! Чтоб знала!
Староста и священник в один голос воскликнули:
- Государь, не слушай этого пьяницу. Мы сами с ним разберёмся. Сами!
Государь ободрительно улыбнулся им:
- Так значит, отлынивать от своих обязанностей вы больше не стремитесь?
- Государь, мы сами с ним разберёмся, - продолжали твердить недавние "нерадивцы".
- Я верю в ваше благое намерение, - успокоил их государь, - но с новым просителем я разберусь сам. Это дело явно требует моего вмешательства, поэтому можете не волноваться - на кол вы сегодня вы не попадёте.
- Накажешь её, государь? - меж тем начал спрашивать проситель, потеряв терпение. - Накажи! Чтоб знала!
Князь не смог ничего ответить, потому что, сидя в седле, затрясся от беззвучного смеха. Как было не смеяться, если рассерженный пьяница вёл себя так, что даже самый умелый шут не смог бы кривляться лучше! Ноги пьяницы не могли долго стоять на одном месте и будто порывались пуститься в пляс. Брови гневно сдвигались, но стоило их хозяину отвлечься на что-нибудь, они тут же ползли вверх, изображая удивление. Палец, грозно указывавший в сторону никудышной жены, порхал в воздухе, как мотылёк.
Вдобавок, этот смешной проситель не замечал выражения лиц и мелких движений. Вот сейчас князь беззвучно смеялся, а пьяница смотрел на него, искренне не понимая, почему тот молчит.
- Накажешь, государь? - снова повторил проситель.