Несобрана ладонь, несобран взгляд,
И вторить о любви не будет лишним:
Во всем поймут, ни в чем не обвинят.
И честь судьбы останется залогом
Тому, кто непременно будет жив!
…А напоследок просят не о многом:
Лишь памяти… прощения… молитв…
«А дверь-то… старая… Старая коричневая дверь. Царапина на обивке около глазка. Нестандартная резная ручка „прилипла“ так высоко, где любая другая порядочная ручка, наверное, расшаталась бы от стыда! А эта держится!
Ребенок плачет – У дяди Виталика что ль – Дедом стал – Навещу соседа…»
– Кто?
– …А Виталий Павлович дома?
«Открывает… Наверное дочь… Красивая… курносая».
– Здравствуйте… А Виталий?..
– Ничем не могу помочь… нет таких здесь.
– ?
– Что?
– Давно Вы квартиру купили?
– Лет пятнадцать… Да!
«А-а-а-а! Что ж так не подумав – Глупость какая! Устала: вон у неё кроха какая на руках „юлозит„ …Устала».
– Спасибо… Прошу прощения за беспокойство.
– …
«Лет пятнадцать…» Как будто я дома не была лет пятнадцать… Жуть какая… Совсем замаялась курносая: ей бы выспаться хорошенько…
Ой забавно: всё знаю! Всё здесь знаю: ключ в скважине нужно тихонько пошевеливать, а коленом надавить на саму дверь, и если «хрумсть» – значит открыто. Та-а-а-к: ключ, повора-а-а-чиваем, придерживаем…
«Хрумсть»!
Запах. У нас дома всегда такой запах: свежее «ничего» с привкусом ржаного хлеба.
Мамины туфли стоят! Стоят мамины туфли! Значит никуда не уехала, а просто вышла… в магазин наверное… за молоком. Конечно за молоком, я же всегда забываю его купить…
P.S…Прости, родная…
Я подожду. Заварю твой любимый кофе, чтобы в «турочке» и чтобы с перцем черным… Уже научилась.
Всё знаю: ещё в коридоре услышу твои священные шажочки; ты будешь искать в сумочке ключи и даже мимолетно расстроишься, что забыла их дома, но ты не забыла… Я буду «молчок», будто дома никого нет, но ты увидишь мои рыжие туфельки 36 размера и звонко-звонко прощебечешь:
– Ангелочек мой!
…Ангелочек мой… ангелочек мой…
P.S. …Ты ж моя родная…
Я для тебя пожарила пирожки (ты к печёным равнодушна). Они маленькие, хрустящие… Есть с картошкой, есть с грибами, есть с морковкой, есть с… Знаю, что ты кокетливо спросишь: где с повидлом, и возьмешь самый вредный – поджаристый.
Любуюсь, как ты ешь. Совершенная моя… Маленькими кусочками, смакуя и наслаждаясь, изящно танцуя остреньким подбородочком – отведаешь… Как же мне приятно!
Кофе всё-таки не как у тебя: не скроешь и сморщишь носик.
P.S. Спасибо, моя родная.
Взгляд: рассказывать?
Я, мамка, молодцом держусь! Пашка ж мой, с которым повенчаны, ка… канул – Ну… «рука об руку, и в горе и в радости, пока…» – так вот «пока», мамка… Муж мой духовный, земной… ну ты поняла.
А я живу как должно: не морю себя голодом, не пью, не открещиваюсь от друзей. Всему есть место своё, так, мама – Работаю. Нет, жалости не вызываю – ты же учила!
…И замыкаясь не замыкаюсь: в каждом по-прежнему вижу красоту, вижу человеческое благолепие. Спрашивают – отвечаю с благодарностью, что имею теперь место в их истории. Мама, я всё знаю. И не потому что «так нужно», а потому что чувствую.
…Ты такая красивая… Ну что значит: «Прямо-таки!» – Говорю же: красивая!..
…Правда, я каждое утро по-прежнему готовлю овсянку на двоих: себе – сладкую, ему – соленую. Ну от этого ж так быстро не отвыкнешь, верно – А он же никогда не выбрасывал еду… я не ем соленую овсянку – выбрасываю: посуда любит чистоту, да?
…Там есть еще с повидлом, мама, угостись…
…Ой! Я ж наконец сдала в химчистку наши свадебные наряды! В ЗАГСе клубнику уронила и прям на груди пятно… Расстроилась тогда – ух! А он смеётся… «Стой», – говорит, – «не шевелись». Выбрал в вазе самую спелую ягоду клубники, дал мне надкусить (а я что, я всегда пожалуйста), и «мазь» мне по платью. Смотрю – отвратительное глупое сердечко вместо пятна. И себе такое же «наваял» на рубашке. Ужас!.. Дети?.. Де-е-ети…
Смеёшься… Ты так красиво смеёшься… Щуришься и голову в шею прячешь, как куколка…
…Забрала из химчистки, а потом думаю: память же была… как так?..
А! Ехала к тебе и на повороте, где дерево ещё такое необычное… так вот, на этом повороте увидела тройняшек! Мама, тройняшек!
Вот и я умилялась. Они несли к дереву доски какие-то… наверное будут мастерить себе штаб-квартиру. Приду – расскажу ему… а вдруг и у нас тройня «насозидается»?
?.. А-а-а-а, прости, мама… Я всё понимаю.
Я знаю, как твоя будничность: всегда порядок. Во всём порядок. Ты сильная, мудрая, чистая… Да! Мама, я так вижу… Не нужно благодарить – это истолкование истины… Прости… Хочешь – благодари! Я же всегда задавала тебе столько вопросов лишь для того, чтобы впитать твою историю и твою суть.
…Где же ты, родная моя?..
…Где же ты… родная моя?..
Не слышу шагов за дверью… Я всё знаю, но… где «всё»?.. Всё-о?
Кофе остыл. Не притронулась. Пирожки с повидлом – не притронулась… Сколько там насчитала курносая… пятнадцать лет – Пятнадцать лет, мама…
P.S. Как быть, родная?..
Знает, чертовка!
Я тебе неподвластна!
Подобно тому, как рассвет неподвластен
холодной ночной темноте…
Ждешь взаимность напрасно,
В крови саботаж, но мятеж моей сути непросто узреть в суете!
О, Богиня Венера,
Прошу Вас быть строже к Амуру: безумец небрежен к сердцам!
Разъясни, что есть мера,
Для этого надобно, чтобы под стрелы однажды он смог попасть сам…
Пропиталась свободой…
Избавь же меня от мучительной мысли,
что слишком жестока к тебе!..
Глупо спорить с природой,
Она не желает нас делать «единым», скрепляя судьбою к судьбе…
Отступи! Будь мудрее!
Вполне объективно ревнует реальность:
тебе до неё дела нет…
Предо мною робея
Рискуешь лишиться всего, что однажды
открыл для тебя Белый свет!..
Мы прощаемся, друг мой…
Предательски просто тебя покидаю с болезнью души визави!
Рассуди да подумай:
Как можно считать невзаимное чувство всесильнейшим чувством «любви»?!!
Енуф курил, сидя у камина, в котором нервно пылал огонь. Сидел на полу. В кресле разместился друг Енуфа – Евгений. Добрые товарищи в престарелом возрасте каждый вторник собираются, дабы поговорить о том, о сём, и выпить грамм по сто (редко бывало, чтобы по двести) – коньячка.
Только в этот вторник коньячок был нетронут. Енуф встретил друга в гневном отчаянии и в качестве разъяснения причин такого чувствования настоящего – протянул Евгению скомканный листок. Мелким почерком да в каждой строке разлинованного «А4»:
«Мы вершим историю, равнозначно, как и история вершит нас. Не думаю, что справедливо жить так недолго… О справедливости речи и быть не может, ибо в отношениях человека и времени – благотворительность односторонняя: время нам – всё, мы времени – мишуру в виде событий. Значит, как и учили нас добрые деды: никто тебе ничего не должен! Да и пусть всё будет так… Хорошо было…
Всему есть причина. Причина – это следствие действия или недействия. Причина – звено временной цепи, и всего-то.
Так что я начну свою повесть по порядку…
Родилась и росла здоровым и красивым человечком. Полная семья: нас было четверо в однокомнатной уютной квартирке столичной многоэтажки. Я не была странной, замкнутой. Помню только, что не любила улыбаться, потому как не считала веселым или смешным то, с чего должно было улыбаться детям. Но я должное выполнять старалась, ибо важнее всего была радость родителей, которым улыбка моя говорила о наивности и младенчестве детской душеньки. Да, будучи четырехлетней крохой я мастерски подбирала слова попроще, дабы выразить свои мысли: вместо „женщина“, „мужчина“ – „тётя“, „дядя“ (потому что это по-детски, а я – дитя!). Нет, со мной не сюсюкали. Помню, как чувствовала, что являюсь силой притяжения меж родителями, смыслом каждого. Они не жили дружно и, глядя на их неслаженную жизнь, я научилась дипломатии и „доброй“ лжи. Красиво лгала матери об отце и наоборот. Отец не ценил мать так, как она того заслуживала… т. е. нет: мать и отец не были едины. И несмотря на моё появление в живых, их брак – заблуждение…
Вот так я объясняю нежелание улыбаться: дети рождаются с памятью родительской, а память моей матери была пропитана обидой за несправедливость. Углубимся – Несправедливость детства матери породила мазохизм в будущем, ибо обиды не были замечены, познаны, узнаны вовремя, и ей требовалось обижать себя до тех пор, пока бы всё не исцелилось заботой и чувством сострадания.
Да-да! Поверь, друг мой, что глубокая обида – процесс длительных душевных истязаний, бессонных ночей и замкнутой обдуманности… Если же чувственную натуру мучить грубостью, несправедливыми упреками да ещё и не давать возможности проявлять эмоции – в конце концов эта чувственная натура оп – и замкнется в себе (ибо переживания сочтет нелепыми и ошибочными). Жалей себя сам?.. Но „самосочувствие“ и сочувствие по силе исцеления разностепенны… „Самосочувствие“ может только ненадолго успокоить… Важно что – Важно обижать себя почаще: неверными и неблагодарными людьми, „самопожертвоваться“ до изнеможения и не позволять себе говорить об этом тем, кто может помочь. Так было с моей матерью, и этот недуг после проявился и во мне, а пока (в начале истории) я только помню её обиду и не люблю улыбаться.
И сегодня чувствую себя сильной, когда говорю тихо, потому что это такая маленькая победа над прошлым, где все и всегда кричали… Мама всегда учила скрывать ото всех свою боль и обиду, и я была хорошей ученицей. Хорошая, сложная детская жизнь… Умная детская жизнь.
Взрослые любили спрашивать: