В комнате было темно из-за опущенных штор, но я сразу увидела у дверного косяка автомат и вскрикнула. Раздался смех, и я увидела солдата, сидящего на кровати.
– Серебряные ложки не здесь, сейф тем более, – сказал солдат и снова засмеялся. Он включил стоящий у кровати торшер, и я увидела характерную для Гивати фиолетовую круглую кепку.
– Можешь не демонстрировать мне свою форму, – сказала я, повернувшись, чтобы уйти, – я и так догадалась, что ты Томэр, у вас с братом похожее дурацкое чувство юмора…
– А ты похожа на рыжего пушистого зверька, только не кусайся… Эй, ты куда?! Не сдавай меня! Я же хочу сделать Офиру сюрприз, специально прокрался через задний вход… Уже три недели не был дома. Кстати, умираю от голода. Можешь проверить, что там хорошего на кухне?
– Во-первых, ничего хорошего: чипсы, бамба и прочая дрянь. Во-вторых, я тебе не служанка.
– Ты меня убиваешь, – простонал Томэр, – а как же уважительное отношение к старшим? К защитнику родины, в конце концов? Да-а-а, похрамывает патриотическое воспитание в наши дни…
– Собственного брата воспитывай! – огрызнулась я, удивляясь своему желанию глупо и открыто грубить незнакомому человеку, – неужели настолько не люблю Офира?!
– Воспитываю, – с напускной серьезностью сказал Томэр, – но когда, скажи мне? Так редко бываю дома; даже сейчас, на Новый год, не был уверен, что отпустят…
– Да знаю я! Офир про тебя все уши прожужжал… В частности, про тебя в армии и про себя в армии – в будущем.
– Братишка, – сказал Томэр нежно и тут же продолжил: – Офир много болтает, потому что не занят делом… Это пройдет. Не злись на него. А чего ты такая злая? Тебя кто-то укусил?
– Скорей я кого-то укушу… – сказала я и вдруг засмеялась.
– А тебе идет. Больше смейся. Несмотря на переходный возраст и все тако… Ай!
Он не успел увернуться от подушки, которую я в него швырнула.
– Ты еще и дерешься?! Просто буйная девочка какая-то. Хорошо, что я успел вытащить патроны из автомата.
– А ты для Гивати как-то не очень… ну, в плане реакции.
– А я снайпер, и тех, в кого я целюсь, никакая реакция не спасет…
– О-о-о, а кто говорил, что болтает тот, кто не занят делом?
– Я только с тобой так. Может, я на тебя хочу произвести впечатление, а?
– Это еще зачем?
– Не зачем, а почему. Потому что у тебя карие глаза.
– И что?
– Необычно. У рыжих – голубые или зеленые.
– Ты со мной флиртуешь?!
– Тебя это смущает? Первый раз?
– А у тебя?
– Первый раз так опасно.
– В смысле?
– Ты же малолетка, меня посадить могут… Ну… если что.
– Придурок!
– И хамишь прелестно. Точно первый раз!
– Прости. Я тоже… только с тобой.
– Да не извиняйся. Ты просто так флиртуешь. Знаешь, на кого ты похожа? На Лизу из «Братьев Карамазовых». Но ты, наверно, и не слышала о такой книжке…
– Ну да! У меня папа – специалист по Достоевскому! И конкретно фанат этого романа.
– А ты?
– Я не читала. Вернее, начинала несколько раз и бросала.
– Почитай. Эта книга взорвала мой мозг!
– У меня зато пса зовут Карамазов.
– Ну все, теперь я сражен. Как тебя зовут?
– Мишель.
– Вы французы?
– Русские. Долгая история…
– Ты мне нравишься, Мишель. И твой пес, заочно. Знаешь что? Поскольку ты проявила полное неуважение к моим сединам и статусу, я сам схожу на кухню и принесу бутерброды. И вино. Не ту дрянь, которую вы пьете, а из родительского запаса, они простят. Только переоденусь сначала, не хочу палиться…
– Мне отвернуться?
– Как хочешь. Но ничего такого драматичного не будет. Или ты мужчин в трусах не видела?
…Не видела, но об этом решила не докладывать.
Зато потом, распивая с Томэром вино из Голан, я доложила ему о многом, даже о том, чего никто из моего нового класса не знал. После первого бокала Томэр спросил:
– У тебя сложные отношения с отцом?
– С чего ты взял?
– Ну, не знаю… Мне кажется, ты не случайно не читаешь его любимую книгу, это своего рода бунт.
– Я никогда так не думала, но может… наверное, ты прав.
И тут я рассказала Томэру о папе, о маме, о Гили, о Рони; только про Бэнци умолчала, сама не знаю почему. Он слушал, не перебивал, задавал вопросы в паузах. А потом мы выпили еще: пили из горла, передавая бутылку из рук в руки, и в этом было что-то интимное. Томэр сходил за второй бутылкой вина, и мы пили, говорили, шутили, смеялись, а потом мне показалось, что все немного плывет и качается и что я влюблена в Томэра, точнее, последнее мне не казалось, я – к своему ужасу – четко это осознала. И это было настолько невероятно, невозможно, что я протянула руку, чтобы дотронуться до Томэра и удостовериться, что он настоящий. Почему-то очень захотелось погладить его по щеке, слегка заросшей щетиной, но я промахнулась и попала в глаз.
– Мишель! Да ты пьяная! Тебе повезло, что я не насильник, а то мог бы воспользоваться и…
– А зачем меня насиловать? Может, я хочу…
– Ш-ш-ш… Ты пьяный рыжий зверек и сама не знаешь, что говоришь.
– Не смей меня так называть! – пробормотала я, положив голову ему на колени. Через две минуты я уже спала.
Вот так накануне еврейского Нового года я влюбилась – неожиданно, внезапно и очень быстро. Поэтому и говорю, что год начинался хорошо. Точнее, мне казалось, что он начинался хорошо, но ведь то, что нам кажется, и есть наша реальность, значит, так и было: год начинался хорошо.
– Мишка, ты совсем поехала? Я, по-твоему, буду ждать, пока все постирается и высохнет? – кипятится Майка, но я не слушаю ее и продолжаю запихивать одежду в стиральную машину.
– А что? Сейчас лето, все быстро сохнет…
– Издеваешься?
– Немножко. Но их правда надо постирать, они пахнут крысиным ядом…
– Ты говорила, средством от клопов…
– Вблизи они пахнут еще хуже! Где ты хранила эти мешки?
– По-разному…
– Оно и видно.
– Какая ты стала наглая! Впрочем, давно пора. Теперь тебе надо только найти кого-то, кто тебя трахнет, и ты станешь совсем взрослой…
– Майка!
– Что такого?! Тебе шестнадцать, самое время. И сиськи от этого растут…
Я вздыхаю. Майке кажется, что она полная противоположность папы, но ой как она ошибается. Разве что папа вместо «трахаться» говорит «заниматься любовью» (и почему-то всегда, произнося это слово, закатывает глаза), но тоже лезет ко мне с этими разговорами и, наверно, считает себя очень прогрессивным родителем…
– Нет, правда, Мишка, ты меня волнуешь. К армии уже нужен хоть какой-то опыт…
– У тебя его было навалом, и что? Пока не встретила Рафаэля, была сама себе противна!
Майку так просто не проймешь, она пожимает плечами.
– Но я рада, что этот опыт у меня был. Возможно, без него я не оценила бы Рафаэля…
Когда-то давно, в ту пору, когда в Лаг ба-Омер меня и других детей посылали собирать ветки, палки, щепки и доски для школьного костра, в ту пору, когда на этом костре присутствовали родители, а само мероприятие называлось веселым домашним словом «кумзиц» (одно из специфических слов лексикона Цофим, лексикона старой Эрец-Исраэль, где петь песни у костра – неотделимая часть и гражданской, и воинской культуры, а поход может запросто превратиться в войну и наоборот), в ту пору, когда мне было лет десять, наша учительница Рути придумала игру с желаниями. Каждый должен был написать на бумажке свое желание на следующий год, потом учительница читала эти желания вслух, и остальные отгадывали, кто автор записки. Я написала: «Хочу встретить любовь своей жизни», – причем именно такими словами, на литературном иврите. Когда Рути прочла мою бумажку, Рони незаметно ткнула меня в бок, а другие одноклассники сразу закричали: «Мишель! Это Мишель написала!» Многие родители засмеялись, а папа покраснел – не то от смущения, не то от гордости за мой иврит… Сейчас понимаю, что, наверно, часто и охотно рассуждала на темы любви и отношений, раз мои одноклассники так быстро догадались, что автор записки – я. Но это было довольно давно, я плохо помню. Лучше помню свою влюбленность в Бэнци и то, как я отказалась от любви, когда обнаружила, что папа изменяет маме с Мариной. С тех пор я на эти темы почти не говорила, разве что с Рони, но ей такие разговоры категорически не нравились. Не говорила и старалась не думать, как будто это все меня не касается, как будто я выше этого. А теперь со мной случился Томэр. Знаю, про человека так не говорят, однако Томэр со мной именно случился – как событие, как тайфун или ураган, хотя из нас двоих он гораздо сдержанней и спокойней, но я твердо знаю: не я с ним случилась, а он со мной…
В шесть утра я проснулась в кровати Томэра; сам он безмятежно спал у стенки. Интересно, Томэр заснул тогда же, когда и я, или еще бодрствовал?.. Очевидно, Офир пока не узнал о сюрпризе, а про меня подумал, что я просто рано ушла домой (если вообще обо мне думал); по крайней мере я так надеялась. Я быстро вскочила, рискуя разбудить Томэра, потому что кровать скрипнула. Обувшись, вышла из комнаты и стала осторожно, вдоль стенки пробираться к выходу. Но вдруг почувствовала страшную жажду и, свернув на кухню, прокралась к холодильнику, медленно открыла его, достала бутылку минералки и всю выпила. К счастью, на кухне никуда не попала локтем, ни обо что не споткнулась и ничего не перевернула – мне удалось смыться незамеченной. А еще я обнаружила, что не единственная провела ночь дома у Офира: на диванах в зале и на ковре, среди разбросанных пустых банок пива и пустых пакетов от чипсов и бамбы, спали вповалку парни и девушки и еще несколько валялись на шезлонгах у бассейна.
Ночи в сентябре теплые, но с утра уже есть роса и можно почувствовать холодок приближающейся осени – моего любимого времени года. Я сидела на остановке и ждала автобуса, обнимая себя руками, потому что было чуть-чуть зябко, и тут до меня дошло: сегодня суббота, автобус не придет. Сквозь слегка затуманенное сознание (как будто мозги занавесило – я догадалась, что именно это и называется соблазнительным русским словом «похмелье», о котором папа в прошлом году прочел мне лингвистическую лекцию) вспомнила, что меня должен был забрать и отвезти домой папа Даны примерно в двенадцать ночи… Я порадовалась, что у Даны нет телефона мамы и что ей оставалось только пожать плечами и сказать своему папе: «Мишель куда-то исчезла, ничего не сказав, она такая странная…»