Томэр перекрыл мне путь.
– К твоему сведению, транспорт начнет ходить послезавтра; за это время ты умрешь от жажды и тебя съедят шакалы.
– Тебе-то какая разница?!
– Во-первых, я несу за тебя ответственность…
– Иди к черту! Ты старше всего на три года, а воображаешь непонятно что!
– Тебе разве шестнадцать?
– Будет в декабре.
– А мне летом стукнет двадцать. Так что я старше на три с половиной года…
– Да, это существенно меняет дело!
– Я не сказал о второй причине – ты все время перебиваешь, просто ужас какое воспитание… Ай! Ну ты совсем офигела, еще и дерешься! Но ты все равно мне нравишься, уж не знаю почему, но ты мне очень нравишься, Мишель…
Он взял меня за руку и повел к машине, и я не вырывала руку, даже не пыталась. Прикосновение Томэра действовало на меня как гипнотический взгляд удава…
– А теперь слушай. – Мы опять сели в машину, но я не закрыла дверь, стремясь показать, что в случае чего могу опять сбежать (правда, ни я, ни Томэр в это не верили). – Ты спрашивала, что мы делаем в Газе? Так слушай…
– Да, спрашивала, а ты изображал, что ты партизан на допросе у врага и не выдашь военную тайну…
– Какой же ты ребенок…
– Опять! Любимая тема!
– Тема другая, но ты не даешь сказать.
– Даю. Пожалуйста. Не забудь, у нас демократия и свобода слова…
– Мне расхотелось рассказывать.
– Ну прости, Томэр. Только не веди себя так, будто это я тебя обидела.
– А я тебя разве обижал?..
– Нет, конечно, у меня просто плохой характер…
– …как у всех рыжих. Мишель… прости. Я увлекся. Наверно, сегодня не надо было… Не выдержал. Постарайся выслушать меня… Ты знаешь, где Нецарим?
– Нецарим?
– Да, Нецарим. Еврейское поселение в сердце Газы. То самое, которое мы охраняем. Вокруг ничего нет. Кроме дюн, кустов, лесов и… палестинского жилья. И наша задача – следить, чтобы палестинцев рядом с поселением не было даже близко. Это тебе не Рамалла, не Западный берег, где постоянный контакт с палестинцами. Здесь такого просто не может быть…
– А я помню, когда была маленькой, мы с мамой и папой ездили в Газу, и они пили арабский кофе, сваренный на песке…
– Это было давно. Но с тех пор, как начались мирные переговоры… Короче говоря, сейчас мы разделены на три роты. Наша охраняет дорогу, ведущую к поселению…
– А другие?
– В охране внутри поселения. Есть еще третья группа, их задача – предупредить проникновение, они работают на арабской территории…
– А ты только за дорогами следишь?
– В охране тоже бываю, мы меняемся. Но в основном – за дорогой.
– Как снайпер, да?
– Примерно. Дистанция чуть меньше, чем обычно у снайпера, но меткость так же важна. Так вот, постарайся представить: мы в таком огромном трубоотводе из бетона, типа аквариума с крышей – не знаю, как еще объяснить. С видом на шоссе, по которому проезжают через вражескую территорию грузовики и машины в Нецарим. И наша задача – сделать так, чтобы их никто не подбил.
– Наша? Ты там не один?
– Внутри всегда две команды из стрелка и командира. Одна пара на стреме, другая отдыхает или спит. Смена – восемь-двенадцать часов. Восемь часов подряд или десять – с биноклем – смотришь вдаль. Представляешь?
– Не очень. И что, сразу стреляешь, если видишь кого-то?
– Нет, конечно. Как только видишь что-то странное, сразу докладываешь командиру, это он решает… Я про день рассказываю. Ночью надо действовать быстрее. Но сначала все равно стреляем в воздух, потом в ноги и только тогда, если объект продолжает двигаться дальше, на поражение.
– Объект?
– Когда он у тебя на мушке, это объект. Поверь.
– Это то, что ты мне хотел рассказать?
– Да. Вот еще одно. Летом, когда очень жарко, если до заката, до наступления ночи, температура не снизилась, то ночью обязательно будет туман – из-за близости моря. Очень густой туман, такой, что на метр вперед уже не видно…
– Тогда сразу стреляете на поражение?
– Как раз перед тем как меня перевели в Нецарим, был инцидент… Террорист под прикрытием тумана пробрался в поселение. Проник туда, где живут солдаты, и убил их. Когда они спали. Двух девушек и одного парня. И с тех пор, когда ночью туман, все три роты всю ночь стоят вокруг забора и охраняют поселение. Как живая стена.
– А утром?
– А утром поселенцы выносят нам кофе.
– Я все равно не понимаю, зачем ты мне это рассказываешь.
– А мне казалось, ты умная.
– Тебе не до меня.
– Я просто… не могу позволить себе сейчас быть в отношениях. Я редко приезжаю домой и… Я не могу думать о тебе, когда стою и смотрю на шоссе вокруг Нецарим.
– А ты так хорошо контролируешь свои мысли?
– В основном.
– А сегодня – что это было?
– Сам не знаю. Не удержался. Я хотел проверить… Но это будет нечестно по отношению к тебе…
– Какие мы честные! А сегодня, по-твоему, все было честно по отношению ко мне?
– Прости. Ты сможешь меня простить? Я очень не хотел бы терять тебя.
– Что?!
– Разве я сказал что-нибудь странное?
– Томэр, я совсем тебя не понимаю…
– Поэтому я тебе нравлюсь?
Всю дорогу домой я молчала. А когда Томэр остановился у моего подъезда, сказала:
– Я хочу писать тебе письма.
– Имейлы?
– Нет, письма.
Томэр широко улыбнулся.
– Я не заслуживаю, но мне будет страшно приятно.
Дома никого не было: оказывается, мама пыталась мне дозвониться, но тщетно. Она оставила голосовое сообщение: вечером она идет в театр и останется ночевать у Сарит, которая живет в Тель-Авиве. Я не удивилась: мама частенько оставалась ночевать у Сарит, ведь транспорт перестает ходить довольно рано, а машину мама не водит. А потом мне пришла в голову одна мысль, и дрожащими пальцами я набрала телефон Томэра. Я саму себя не узнавала, но действовала как заведенная, не останавливаясь и не анализируя.
– Привет, это я.
– Кто «я»?
– А у тебя много знакомых малолеток?
– Это шутка, Мишель, у меня высветился твой номер.
– Несмешная шутка.
– Тогда почему ты смеешься?
– Хороший вопрос… Слушай, моей мамы нет дома, она ночует у подруги. И мне одиноко. Приди ко мне на ночь.
– Что-о-о?
– Ты внезапно оглох?
Томэр долго молчал. Потом очень тихо спросил:
– Ты понимаешь, что предлагаешь? Понимаешь, что произойдет, если я приду к тебе на ночь?
– В общем, догадываюсь. А что такого?
– Но я же…
– А я не претендую на роль твоей девушки. Больно надо! Просто зову в гости. А что? Я у тебя уже ночевала…
– Второй раз так легко не отделаешься.
– Томэр, ты тупой?
– Ты оригинально флиртуешь…
– Это мы давно выяснили.
– Мишель, если бы я тебя не знал…
– А ты меня не знаешь. Дважды в жизни встречал, и всё.
– У тебя разве есть опыт?
– Какое твое дело?
– То есть нет? Так я и думал…
– Ну и что?! Тебе сложно купить презерватив? У тебя-то опыт наверняка есть…
– Мишель! Ты же из хорошей семьи…
– Ты так считаешь? После всего, что я тебе понарассказывала?!
– Ну хорошо. Я из хорошей семьи. И я не хочу делать тебе больно…
– Блин, почему ты все время за меня решаешь, что мне надо?!
– Я решаю за себя. Я так не смогу, Мишель. Именно с тобой не смогу.
И хотя, по сути, разговор этот был для меня очень обидным, я с удивлением отметила, что опять не обиделась, как будто обидеться на Томэра для меня невозможно, как будто ему заранее все позволено, как будто его голос, его интонации, даже сама мысль о нем автоматически выключают какую-то важную часть меня, определяющую часть, которая вдруг становится ненужной и смешной…
А во вторник утром в дверь позвонили, Карамазов разразился лаем, и я увидела в глазок ухмыляющееся лицо Томэра. Открыв дверь, удивилась еще больше: Томэр был в форме, в обнимку с автоматом.
– Зашел попрощаться, – сказал он.
– Но…
– Вечером дежурство. Только что получил сообщение: кто-то там заболел… Короче, плакал мой последний выходной. Хорошо хоть не надо ехать автостопом.
– А это не опасно? Ехать туда на машине?
– Я же тебе рассказывал, чем занимаюсь в Газе. Мы поэтому там и находимся – чтобы было не опасно… Так это знаменитый Карамазов? Карамазов! Иди сюда! (Карамазов не шелохнулся, а потом улегся на коврик и стал чесать у себя за ухом.) Он у тебя глухой, что ли?
– Нет, просто ты ему не нравишься.
– Ну на него я и не претендую… Накормишь завтраком? – И сразу схватился за автомат.
– Э-э-э, ты чего? Я тебя и так накормлю.
Томэр не оценил шутки. С очень серьезным видом он достал из автомата обойму и положил ее в свой рюкзак, а оружие приставил к стенке рядом с входной дверью.
– На гражданке нельзя держать оружие заряженным.
– Ты специально пришел ко мне вот так с утра? Похвастаться своей М16?
– Это М4, Мишенька, – внезапно сказал Томэр с русским акцентом, и я вздрогнула: я ни разу не упоминала свое домашнее имя. – Смотри: у него ствол пошире, а наверху так устроено, чтобы можно было прикручивать разные оптические прицелы. Ты дашь мне поесть, женщина?!
Я приготовила яичницу и обычный «израильский салат» – мелко нарезанные помидоры, огурцы и зелень, заправленные оливковым маслом с лимоном. Поставила кофе. И потом молча смотрела, как Томэр ел. Все-таки ему не окончательно удалось заглушить ту самую Мишель, привыкшую наблюдать за собой как бы со стороны, потому что в голове промелькнуло, что я смахиваю на героиню русского черно-белого фильма, встречающую мужа с войны после пяти лет разлуки…
Допив последний глоток крепкого кофе без молока и, конечно же, без сахара, Томэр сказал:
– Мне еще долго за рулем, ты не против, если я посплю немного?
Вот тут мне стало обидно до слез, и я с трудом их сдержала: да он просто издевается! Непонятно, когда мы еще увидимся, а он хочет поспать – вместо того чтобы провести со мной время?! Я не хотела показывать, как сильно расстроилась, хотя смутно догадывалась, что это написано на моем лице, и пробормотала: