всего лишь через каждые пять-десять…
С Танахом все обстояло гораздо сложнее. Практичный Давид не видел в этих рассказах никакого смысла, ему было попросту скучно: он не понимал, зачем надо это все учить, еще и на библейском иврите, где каждое пятое слово на непонятном арамейском, а некоторые слова означают совсем не то, что в современном иврите. Его отношение и аргументы очень напоминали доводы Майки, тоже не любившей этот предмет… Хотя мы подробно разбирали школьную программу пятого класса, Давид продолжал получать «неуды» на контрольных – факты он запоминал лучше, но на любые вопросы, где надо было проанализировать текст или написать свое мнение, по-прежнему не отвечал. Я не знала, как его заинтересовать, но в конце апреля они, к счастью, начали проходить приключения царя Давида.
– Тебе разве неинтересно больше узнать о человеке, в честь которого тебя назвали? – спросила я Давида.
– Неинтересно. Он мне совсем не нравится, – пробурчал Давид.
– Это уже кое-что, – обрадовалась я. – Если ты сможешь убедительно аргументировать, почему он тебе не нравится, то…
– Думаешь, мне поставят сто[83], если я напишу, что царь Давид – мудак? – хитро улыбнулся мальчик.
– О боже! Нет, ты не можешь написать «мудак» в контрольной, ты должен написать, что он… э-э-э… сложный, неоднозначный персонаж. Мне-то казалось, он должен быть тебе близок. Он ведь тоже хулиган. Хулиган, который стал царем. Такой мальчишка с рогаткой, который пас овец, а потом этой самой рогаткой сбил Голиафа. Худой, невысокий мальчишка, а победил великана. Ты знал, что Голиаф был два с половиной метра ростом?..
– Бла-бла-бла… Это как история про Золушку. Скучно.
– А ты прав, – изумилась я, – это и правда в каком-то смысле история про Золушку: история о простом пастухе, который становится царем Израиля благодаря мужеству и смекалке…
– Какое там мужество! – фыркнул Давид. – Ему просто повезло, ну или целился метко, а при этом такой слабак!
– Почему слабак?
– Как почему?! Его же преследовал царь Шауль, который боялся за свою жопу, в смысле за трон, а Давид, вместо того чтобы грохнуть Шауля, прятался от него по пещерам…
– Подожди, он не мог просто так убить царя Израиля, его время царствовать еще не пришло, и он знал это…
– Да просто наложил в штаны! Зато потом, когда он захотел эту телку, как ее…
– Бат-Шеву?
– Ну да. И он, пользуясь тем, что царь, послал ее мужа в бой – исподтишка, чтобы его убили, слабо было прийти и открыто сказать: хочу твою телку, давай за нее сражаться до смерти… А так – все равно Давид его убил, потому что это Давид отдал приказ, но, получается, что это типа не он, что он ответственности не несет… Подло! Трусливо и подло!
– Так его ведь за это наказали, за то, что он таким образом взял чужую жену…
– Ну и что! Это все противно. Даже в моей семье так бы никто не поступил, а у нас все – воры и грабители…
– Кроме тебя. Ты не вор и не грабитель.
– Как скажешь…
– Знаешь, Давид, я вижу, ты хитришь: на самом деле ты дофига знаешь о царе Давиде, просто ленишься и…
– Да потому что скучно!
К следующему уроку я подготовилась тщательнее, поискала в интернете дополнительные материалы, в том числе из Гемары[84], и разные предания, легенды.
– Помнишь, как в битве на горах Гильбоа погибли царь Шауль и его сын Йонатан, лучший друг Давида? И помнишь скорбную песнь Давида – настоящие стихи, – и он там проклинает горы Гильбоа: «Аль таль вэ аль матар алейхем, арей агильбоа…»[85] – так вот, там и сейчас есть один участок, совершенно лысый, где ничего не растет, и никто не может объяснить почему – действует проклятие царя Давида…
– Скучно!
– Ну хорошо… А вот, например, в книге Зоар[86] написано, что в день сотворения Адама Всевышний показал ему все грядущие поколения, и Адам увидел, что царю Давиду вообще не отпущено жизни: он должен был умереть младенцем. И тогда Адам подарил Давиду семьдесят лет из своей собственной жизни, потому что увидел его прекрасную душу…
– Ну да!
– Да. Поэтому первый человек прожил только девятьсот тридцать лет из отпущенной ему тысячи, а семьдесят перешли к Давиду.
– Если бы у меня была тысяча лет жизни, я бы, может, тоже одаривал годами направо и налево, – хмыкнул Давид.
– Ты не знаешь, что бы ты делал…
– Не знаю. Но это все равно скучно.
– Хорошо, я сдаюсь. Вот тебе задание. Поищи сам информацию про царя Давида, читай что хочешь, ищи где хочешь, пока не найдешь то, что тебе не скучно. Хотя бы одну деталь, одну фразу, которая покажется тебе интересной.
Давид проворчал что-то, и я подумала: это безнадежно, надо забить и сосредоточиться только на иврите.
Но через два дня в шесть часов вечера взволнованный Давид постучал в дверь и еще на пороге сказал:
– Нашел! Я нашел.
– И что же?
– Ему не дали построить Храм. Как бы сам Бог. Тот хотел, а Бог такой: не-а, дорогуша, у тебя руки по локти в крови, фу-фу-фу, такими руками строить Храм нельзя, поэтому Храм построит твой сын Шломо, а ты отдыхаешь…
– О’кей, хорошо… И что тебе тут интересно?
– Ну как бы… противоречие. Вроде все эти войны, которые вел Давид, – их же Бог хотел, даже типа подначивал: давай-давай, грохни тех, отожми территорию у этих… А еще то колдовство про машину времени…
– Что-о-о?!
– Ну это: «Шэмэш багивон дом, ваяреэх бээмэк Аялон…»[87] Ну, когда он этим заклинанием время остановил, чтобы шаббат не наступил и можно было продолжать уделывать врага…
– Ты путаешь: это был Йеошуа Бин Нун во время битвы с южными царствами…
– Да какая разница? Смысл-то один. Ради войны даже шаббат может подождать… Короче, сначала: да, воюйте, эти земли – ваши, я вам их отдал, бла-бла-бла, а потом: не-е, у тебя руки в крови, это фу, Храм ты мне строить не будешь, хрен тебе…
– Что ты хочешь сказать?
– Это нечестно. Царь Давид, конечно, тот еще фрукт, но все равно жалко его.
– Ага, царь Давид тебе уже больше нравится?
– Ну-у-у… я бы не сказал. Мне просто Бог не нравится.
– О-о-о…
– У него двойные стандарты!
– Подожди, давай я поищу, что есть на эту тему… – Я открыла мамин компьютер и написала в браузере: «Царь Давид и Храм». – М-м-м… Буквально про это – ничего, кроме того, что мы уже знаем. Хотя нет… вот, слушай: «Когда пророк Шмуэль увидел, что пришедший с выпаса юноша – рыжий и краснолицый, он забеспокоился и подумал: “По своей природе он склонен к кровопролитию и станет убивать людей, как злодей Эсав!” Но Всевышний сказал ему: “Эсав убивал ради своей прихоти, а этот будет убивать по решению Совета мудрецов” – то есть в войнах против врагов Израиля».
– И что? Мудрецы, не мудрецы, а Храм ему все равно построить не дали.
– Ну, может…
– Что – может?!
– Дай сформулировать… Ну, как бы…
– Мишель, ты сказала «как бы» – с тебя штраф!
– Хорошо. Не сбивай с мысли, блин!
– О, еще один штраф!
– Хоть десять. Вот, сообразила. Есть такой известный отрывок из Экклезиаста, мы как-нибудь вместе почитаем, о том, что всему свое время: время убивать и время врачевать, время разрушать и время строить… Логично, правда? Так вот… Может, у них просто разные предназначения – у Давида и у Шломо? У Давида – убивать и разрушать, у Шломо – врачевать и строить. Это не значит, что кто-то хуже или лучше, а просто – разные, у каждого своя сфера деятельности, они по своей сути несовместимы, но это не говорит о том, что Давид плохой…
– Но говорит о том, что убийство отдаляет тебя от Бога, даже если Бог тебя об этом типа просил…
– Убийство несовместимо со святостью, да. Но… На самом деле всё сложнее. Шломо построил Храм, а Давид построил империю, так что он не только разрушал… Конечно, строя империю, он пролил много крови, но нравы и обычаи в те времена были жестокие, что-то вроде «или они нас, или мы их»…
– А что изменилось с тех пор, Мишель?
– Хочется верить, что изменилось… но… не знаю… Я хочу сказать, что царь Шломо жил уже в мирное время, учился, писал стихи, разговаривал с животными, любил женщин и строил Храм и никого не убивал. Но! Он мог позволить себе не убивать и не вести войны, потому что это все делал до него его отец. Понимаешь, о чем я?
– Не очень.
– А ты подумай.
Я сама задумалась. Несколько раз спрашивала Томэра, приходилось ли ему убивать, но он отшучивался, уклонялся от ответа. Потом этот вопрос перестал волновать меня, а теперь всколыхнулся и отозвался во мне с новой силой. Выходит, если Томэр убивал, пусть по приказу, пусть оттого, что выбора нет, потому что «или мы их, или они нас», что-то все равно менялось в его душе, какая-то частичка отмирала или, наоборот, росла, он уже не был прежним, и эта отмершая частичка уносила с собой любовь из его организма или та новая, приросшая, делала любовь невозможной, ведь любовь – это тоже служение Богу, как я уже успела понять, и если убийство не сочетается со строением Храма, то с любовью – уж точно никак. А даже если и не убивал, всегда есть эта возможность, с которой он живет, пока служит и защищает жителей Нецарим, она рядом, под боком – возможность убить, возможность измениться навсегда, и, конечно, конечно, ему не до романтических свиданий, не до признаний, глупо даже мечтать об этом, я должна была давно это понять…
Я написала Томэру имейл – впервые за долгое время – и спросила, когда он приедет домой: мне нужно сказать ему что-то важное, очень важное, но только при личной встрече. Томэр ответил, что приедет на День независимости и со мной встретится. Он ответил коротко, лаконично, как всегда, даже непохоже было, что он особенно обрадовался моему появлению, но это было неважно, ведь теперь я знала, теперь я все понимала. Я начала фантазировать, что скажу Томэру, и с каждым днем текст становился все длиннее, все подробнее, как хорошо отрепетированный, но все разрастающийся монолог. Вот увижу и скажу, что все понимаю – про убийство и любовь, про невозможность сочетания этих двух вещей, – и поэтому ни на что не претендую, даже отрекаюсь от него, перестану обижаться, вешать трубку и дуться, но буду писать письма, если они ему помогают, даже если просто развлекают его, потому что знаю, как ему тяжело, и готова любить его бескорыстно… Тут слезы начинали литься, и даже не от любви к Томэру, а от умиления собственным благородством, и в моей фантазии Томэр тоже плакал и… дальше фантазия не продвигалась – слезы были кульминацией…