– Она всегда носила перчатки, чтобы скрывать свой недостаток. Потом семья эмигрировала во Францию, мать выучилась на биолога, познакомилась с моим отцом, ученым, изучавшим мутации живых организмов. Он был ее преподавателем. Несмотря на разницу в возрасте, они были счастливой парой, произвели на свет меня. А потом мой отец, помешанный на полетах, разбился при падении с параплана.
– Вы остались вдвоем с матерью?
– Она всегда поддерживала все мои начинания, особенно работу над второй диссертацией, когда мне пришла мысль создать при помощи генной инженерии гибридного летающего человека. Она даже призналась, что благодаря этому моему замыслу стала гордиться своими перепонками между пальцами, и одобрила мой план оснащения человека крыльями летучей мыши. По ее словам, этим я упрочила свою связь с отцом.
– Теперь мне понятнее, чем ты руководствовалась.
– Как-то раз она отдыхала с новым другом под Аркашоном[18], и его утащило течением в открытый океан. Она попыталась его спасти, но не справилась с течением. Спасатели позвонили мне и сообщили о ее гибели.
Алиса вздыхает.
– Знаешь, что самое странное? Первое, о чем я подумала, когда узнала об этой новой драме, это что у матери не хватило перепонок между пальцами, чтобы выплыть вместе с кем-то, преодолев течение.
Эти печальные воспоминания вызывают у девушки грустную улыбку.
– Чего тебе только не пришлось пережить! – сочувствует Симон. – К счастью, ты не унаследовала недостаток матери.
– Этот – нет. Но у меня все равно есть физический изъян…
Рассказать ему или лучше не надо?
Она выдерживает паузу, делает глубокий вдох.
– У меня есть одна морфологическая особенность, полностью меняющая ход моих мыслей.
Симон косится на ее руки.
– Нет, не там. Мой изъян, что называется, невидим глазу. У меня эндометриоз.
Симон с озабоченным видом качает головой.
Похоже, он знает, о чем речь.
– Всему виной остатки неандертальского ДНК. Это очень сильно снижает мои шансы завести детей, – на всякий случай уточняет она.
Кажется, он смущен ее откровенностью. Она пожимает плечами и возвращается к прерванному занятию.
– Спасибо за сперму. Где яйцеклетки? – спрашивает она.
Симон вынимает из переносного холодильника другие пробирки и микропипетку.
– Вот, значит, зачем тебе понадобились гибриды? Они стали бы в некотором роде твоими искусственными детьми, заменой настоящих?
Алиса притворяется, что не слышала вопрос, и наклоняется к микроскопу.
– А тебя, Симон, ждет на Земле женщина?
– Нет. – Он вздыхает. – Говорю же, я был немного ипохондриком. Как ни смешно, в юности я ужасно боялся подцепить СПИД. Даже когда появилось лечение от гепатита В, я боялся им заразиться. То же самое с вирусом папилломы, сифилисом, хламидиозом… Я поборол свой страх только в двадцать один год. Добиться этого оказалось очень нелегко…
Алиса так заинтригована, что забывает про микроскоп.
– Свой первый… первый интимный опыт я приобрел со студенткой-медичкой. Думал, так безопаснее, уж она-то сумеет обо всем позаботиться. Потом были другие женщины, тоже все из медицины. Но отношения редко тянулись дольше двух-трех недель.
– Из-за твоего страха венерических болезней? – бесцеремонно спрашивает молодая женщина.
– Еще, наверное, из страха обязательств, – сознается Симон. – Я боялся, что меня загонят в угол. Это объясняет, почему я до сих пор холост.
– Моя мать говорила: «Все годные мужчины разобраны, если кто свободен – значит, у него скрытая проблема».
Вспоминая мать, она улыбается.
– И вот мы с тобой здесь, двое отрезанных от мира одиночек. Прямо Робинзон и Пятница.
Есть еще Суббота – запертый в русском модуле.
– Я вот думаю, что их связывало, кроме обстоятельств… – бормочет Симон после долгой паузы.
Робинзона и Пятницу? Что за странные мысли…
– Порой одиночество становится невыносимым, – продолжает Симон. – Каждому нужен рядом другой человек, кто-то, разделяющий его успехи и неудачи, кто-то, кто…
Симон подбирает слова, но так и не может закончить фразу. Молчание снова затягивается. Алиса опять поднимает голову от микроскопа и оглядывается на него. Выражение лица Симона изменилось: он посерьезнел, взгляд пылает.
Ученый медленно приближается к Алисе, оставляя ей возможность отпрянуть или объяснить отказ. Она не шевелится.
Похоже на встречу американского «Аполлона» и русского «Союза» в 1975 году…
Сближение медленно продолжается.
Она застывает. Ей кажется, что секунды превращаются в часы.
Вспоминается еще одна фраза матери: «На всех важных перекрестках жизни приходится выбирать между страхом и любовью».
Ей страшно, но она запрещает себе шевелиться, чтобы не сбежать.
Касание губ.
Она медленно приоткрывает рот. Их поцелуй, обретая глубину, тянется несколько десятков секунд.
Энергия их взглядов нарастает. В глазах Симона она видит новый блеск.
Кажется, он уверен, что наше сообщничество перешло в новую стадию. Я того же мнения. Мне, правда, очень хочется полностью проживать каждую стадию, одну за другой. Недаром мама говорила: «Помедленнее, так выйдет быстрее».
– Не пора ли ужинать? – через силу выдавливает Алиса, удивленная бурей чувств, которую ей не удается усмирить при всем старании.
Симон смущенно улыбается.
– Самое время.
Он такой же неловкий, как я…
– Замечаешь, какие мы оба особенные? Мы наговорили именно того, чего ни в коем случае нельзя говорить, если хочешь соблазнить кого-то!
Оба с облегчением смеются.
– Да уж, со словечками «эндометриоз» и «страх» далеко не уедешь, – шутит он.
Не говоря о Скотте, Кевине и Пьере: память о них не способствует возникновению романтического момента.
Алиса делается серьезной и отодвигается, когда он пытается снова ее поцеловать.
– Не будем торопиться. Не надо меня принуждать…
– Давай договоримся, что ты сама укажешь мне подходящий момент для отделения следующей части ракеты.
А мне нравится его юмор!
– К тому же очень важна подходящая обстановка, – напоминает она, подмигивая.
Сначала я должна забыть свое прошлое. Забыть о гибели двоих американцев. Забыть о Пьере, запертом в русском модуле. Забыть саму необходимость все это забыть. Иначе мне ни за что не расслабиться с Симоном. Такое впечатление, что я сдаю экзамен, цель которого – не вспомнить курс, как когда-то в университете, а, наоборот, добиться девственной пустоты в голове.
Ужин доставляет обоим удовольствие. Ученые делятся воспоминаниями, приводя все больше подробностей.
После еды Симон отлучается, чтобы взглянуть на модуль, служащий тюрьмой для Пьера. Решено снова встретиться через полчаса в наблюдательном куполе.
У себя в каюте Алиса выбирает одежду посексуальнее: черную майку и черные атласные шорты, демонстрирующие ее гордость – красивые ноги. Для создания в наблюдательном куполе нужной атмосферы она захватывает с собой электрические свечи и маленький проигрыватель, чтобы слушать с Симоном «Гимнопедии» Эрика Сати[19].
Ровно в полночь по всемирному времени ученые сходятся под итальянским наблюдательным куполом. Симон тоже приоделся: на нем такие же, как у нее, черные майка и шорты. Еще он принес с собой термос шампанского.
– Прямо свидание при свечах, при свете луны, если не замечать, что свечи электрические, а светит нам… сама Земля.
Он подает ей термос. Алиса пьет из горлышка шипучее вино, потом то же самое делает он – правда, торопясь и давясь, отчего вокруг них начинают кружиться золотистые капли.
Трусить положено ему, а страшно мне. Редко когда я так робела, даже при первом прыжке с парашютом над египетскими пирамидами.
Они несмело целуются. Удивляясь собственной решимости, Алиса сама раздевает Симона чуть ли не догола, не посягнув только на трусы. Потом стягивает с себя майку и шорты и остается в бюстгальтере и в черных кружевных трусиках.
Оба парят почти нагие под куполом, среди капель шампанского, поблескивающих, как звезды; позади них светится ярко-синий земной шар.
– Что, если кто-нибудь подглядывает за нами с Земли в телескоп? – бормочет Симон.
Она привлекает его к себе, чтобы поцеловать. Алиса сильно его удивляет тем, что сама проявляет инициативу под музыку Эрика Сати. Но оба так взволнованы, что телесного слияния не выходит. А тут еще невесомость…
Алисе попадает в глаз капля шампанского.
– Первый блин комом, – говорит Симон, вытирая ее слезу. – Так было сказано при первом запуске ракеты «Аполлон» в январе 1967 года.
– Это когда трое погибли, а старта так и не произошло? – усмехается она.
– Вот-вот.
– Дальше пошло лучше?
– Да, следующая ракета, кажется, взлетела, – ласково отвечает Симон, гладя ее округлые плечи.
– Это хорошо. Не будем ждать, запустим «Аполлон-2» прямо сейчас. Было бы самое время перейти на «ты», если бы мы не сделали это уже давно.
Она делает громче «Гимнопедии», отпивает еще шампанского, сжимает бедрами бедра Симона и льнет грудью к его груди.
Их губы встречаются вновь.
Став одним целым, они плывут в невесомости под прозрачным куполом.
Вот сейчас эта чертова невесомость очень даже кстати.
Проходит несколько минут, и она чувствует нестерпимый напор, зародившийся в животе и добравшийся до горла.
Что со мной?
Всю ее прошибает током, позвоночник подобен жерловине вулкана, по которой поднимается лава. Взор затмевает белая пелена, дыхание прерывается, сердце, наоборот, бешено колотится.
Кажется, я сейчас умру.
На протяжении нескольких секунд ей кажется, что ее швыряет огромными волнами. Легкие распирает, из глотки вылетает истошный воль, все накопившееся в ней напряжение выбрасывается наружу.
Это ОНО