Корабль, умело пилотируемый Пьером, переходит на плавный полет в направлении Франции.
Чем ближе Париж, тем больше последствий Третьей мировой войны можно наблюдать через лобовое стекло. Внизу зияют кратеры от взрывов бомб.
Эпицентром главного взрыва стал стадион «Стад де Франс» на севере столицы, отлично различимый с большой высоты. Видимо, летчик, сбросивший туда бомбу, метил прямо в стадион. Целые кварталы вокруг превращены в труху.
По мере снижения трое астронавтов начинают различать уцелевшую Эйфелеву башню, собор Парижской Богоматери, базилику Сакре-Кёр на Монмартре. Два других важнейших парижских ориентира – башня Монпарнас и Триумфальная арка – исчезли с лица земли.
Пьер закладывает искусный маневр, чтобы опуститься прямо на площади перед Нотр-Дамом. Увы, он слишком поздно спохватывается, понимая, что площадь коротка для посадочной полосы. Это обстоятельство застает его врасплох. Пьер решается на рискованную посадку, надеясь врезаться в оставшиеся вокруг площади дома уже на погашенной скорости и сберечь корабль.
Соприкосновение с землей получается сверхжестким, шасси оторвано, челнок скользит на брюхе и, наконец, замирает на месте, снеся половину здания в стиле барона Османа.
Нос корабля разбивается с душераздирающим грохотом. Троих его пассажиров швыряет вперед, но, на их счастье, инерционные ремни безопасности оказываются достаточно прочными.
Все троим требуется несколько минут, чтобы опомниться.
– Все в порядке? – подает голос Симон.
Все отделались несильными ушибами, царапинами и ожогами от ремней.
Алиса хватается за живот.
Лишь бы мой малыш пережил удар!
Его должны были уберечь околоплодные воды.
Надеюсь, эмбрионы-гибриды выжили в своем контейнере, пенопластовые прокладки внутри должны были компенсировать удар.
Но сам космический челнок восстановлению не подлежит.
– Поздравляю с приземлением! – хрипит Пьер, разгоняя ладонью валящий из-под приборной доски дым.
Все кашляют.
– Доложить уровень радиации! – командует командир корабля.
Симон косится на экран дозиметра.
– Сто двадцать миллизивертов.
– Что это значит?
– Таким был уровень радиации вокруг Чернобыльской атомной электростанции сразу после взрыва. Он смертелен.
Алиса опять хватается за живот.
Мой ребенок жив, я это чувствую.
Другой рукой она тянется за чемоданчиком.
Моя шкатулка с драгоценностями тоже цела.
Трое астронавтом расстегивают свои инерционные ремни безопасности и сразу убеждаются, что страшно отяжелели от «нормальной» земной силы притяжения. Любое движение требует нечеловеческого усилия, можно подумать, что они с ног до головы обвешаны свинцом.
Как ни трудно им двигаться, они покидают кресла, снимают белые космические скафандры и с огромным трудом натягивают оранжевые антирадиационные комбинезоны, продевают головы в такие же шлемы.
Мы отвыкли от своей родной планеты, вот же ирония судьбы! Мы стали здесь чужими. Но хоть как-то, а движемся, спасибо ежедневным спортивным тренировкам. Боюсь даже гадать, что бы с нами сейчас стало, если бы мы ими пренебрегали.
Алиса медленно добирается до чемоданчика с тремя эмбрионами-гибридами, генетическим материалом и генетическим принтером. Все цело. Но забрать толстый чемоданчик мешает оторвавшаяся непонятно откуда и прочно зажавшая его железка.
Пока она пытается достать чемоданчик из железных тисков, передняя часть челнока воспламеняется.
– Не иначе, где-то кабель оголился, вот вам и замыкание, – объясняет Пьер. – Срочно эвакуируемся! С минуты на минуту здесь все взорвется!
– Подождите! Чемоданчик! – кричит ученая.
Симон пытается ей помочь, но железка, искривившаяся при жесткой посадке, держит чемоданчик мертвой хваткой.
– Все, время вышло! – Пьер толкает их обоих. – Либо немедленно наружу, либо сгорим здесь живьем!
Удостоверившись в герметичности их комбинезонов, Симон заставляет Алису покинуть корабль. Снаружи все трое сразу падают на землю, не в силах сопротивляться забытому земному тяготению.
Алиса опирается на руки, превозмогая себя, встает на четвереньки и начинает кое-как перемещаться. Так она ухитряется удалиться от объятого огнем корабля на полусотню метров. Позади них взрывается топливный бак, пламя охватывает весь фюзеляж.
– Нужно спасти чемоданчик! – надрывается Алиса.
– Ты же видишь, все горит! – пытается увещевать ее Симон.
– Все равно! Он бронированный, противоударный и огнеупорный, но при таком нагреве зародыши, не дай бог, сварятся!
– Я их достану! – вызывается Пьер.
Каждый шаг дается ему с таким усилием, словно он весит добрую тонну, тем не менее он добирается на четвереньках до челнока и исчезает в огне и дыму.
– Он свихнулся! Комбинезон защищает от радиации, а не от огня! – ужасается Симон.
Двое французов ждут несколько минут, превращающихся для них в часы. Наконец среди дыма и языков пламени, как феникс, появляется командир гибнущего корабля. Показав чемоданчик, он отползает на четвереньках как можно дальше.
Остальные двое кое-как добираются до него и помогают ему ползти.
Алиса выхватывает свой чемоданчик у Пьера, которого поддерживает Симон. На безопасном удалении от пожара она проверяет, не пострадали ли цилиндры от удара и от жары, и облегченно переводит дух: зародыши плавают в своей розовой водичке как ни в чем не бывало.
Симон осматривает Пьера, растянувшегося на земле, чтобы передохнуть. К своему ужасу, он обнаруживает, что оранжевый комбинезон Пьера частично расплавился, в одном месте в нем зияет дыра, в ней видна обожженная кожа.
Симон мертвенно бледнеет и отшатывается. Бывший военный не может не заметить его реакцию.
– Мне конец, да? Сколько времени нужно этой радиации в 120 миллизивертов, чтобы меня прикончить?
– Начавшийся некроз клеток уже не остановить…
– Сколько?! – повышает голос Пьер.
– Одни пожарные выживали в Чернобыле несколько часов, другие несколько дней…
– Кожа полезет клочьями, мясо будет гнить… – говорит Пьер, и его рвет в шлеме. Он срывает его с головы и с наслаждением дышит.
– Нет, не делай этого! – хрипит Симон.
Пьер улыбается и дышит полной грудью.
– Нечего тянуть! Что хорошего в том, чтобы захлебнуться в шлеме собственной рвотой? Жалкий конец для военного человека!
– Ты спас гибридов! – говорит Пьеру заплаканная Алиса.
– Ну вот, а ты еще во мне сомневалась. Теперь передумала?
Молодая женщина стискивает Пьера в объятиях.
– Ты говорил, что в пистолете еще есть патроны? – обращается он к Симону.
Ученый, поколебавшись, сует военному пистолет, но у того уже сильно дрожит рука, и он не может приставить ствол к своему виску.
– Поможешь мне?
Симон забирает у него пистолет, но тоже не может выстрелить.
Тогда пистолет берет Алиса, приставляет его к груди Пьера и закрывает глаза. Потом три раза подряд нажимает на курок.
Из плотно стиснутого рта Пьера течет струйка крови. В последний момент он разжимает рот, хочет что-то сказать, но не успевает: его взгляд застывает, тело сразу становится похожим на обмякшую тряпичную куклу.
– Он был хорошим человеком, – бормочет, обливаясь слезами, Алиса.
– Ты права, я в нем ошибался. Люди могу, меняться, – с горечью соглашается Симон.
Они молча застывают над телом своего командира.
Немного погодя, с трудом преодолевая земное тяготение, Симон и Алиса заносят его внутрь собора Парижской Богоматери, заросшего растениями, невосприимчивыми к радиации.
Они минуют неф[27] и трансепт[28] и кладут тело посреди абсиды[29].
– Мавзолеем ему будет весь собор, – произносит Алиса. – Фараоны и те не удостаивались такого величественного последнего пристанища.
– «Ты – Петр, и на сем камне Я создам Церковь Мою»[30], – цитирует Симон Евангелие.
– Подходящая эпитафия для Пьера.
Симон снимает с тела одежду, Алиса убирает сорванным листком кровь и рвоту с мертвого лица, закрывает Пьеру глаза.
Не ждала, что смерть человека, которого я раньше считала своим заклятым врагом, так сильно меня опечалит.
Пьер, я сознаю, что без тебя мы бы столько не протянули. Ты был живым доказательством того, что порой недруги побуждают нас идти быстрее, чем друзья.
– До чего же я тяжелая! – жалуется Алиса. – К земле как магнитом тянет.
– Мы были суперлюдьми, а теперь мы – жалкие слизняки, – резюмирует Симон.
– Там, на орбите, я не отдавала себе отчета, до чего здорово быть легкой пушинкой.
Молодая женщина отталкивается руками от пола и пытается хоть немного выпрямиться. Сейчас ее поза напоминает позу первобытной обезьяны, передвигающейся с опорой на руки.
Симон следует ее примеру.
– Придется попотеть, прежде чем снова превратиться в двуногих, – предупреждает ее Симон.
Но уже через несколько минут к обоим возвращается почти нормальная походка.
– Надо дойти до станции метро Шатле – Ле-Аль, – напоминает Симон.
Алиса подбирает с пола собора веревку, привязывает ее конец к ручке чемоданчика и закидывает его за спину. Больше она не расстанется со своим сокровищем. Симон шагает первым, в одной руке у него пистолет, в другой счетчик Гейгера.
Зрелище постапокалиптического Парижа внушает обоим ужас. Вдоль улиц громоздятся руины, все густо заросло.
– Как с уровнем радиации? – спрашивает Алиса.
– Все те же 120 миллизивертов.
Картины вокруг пугают и одновременно завораживают. За год асфальт, по которому раньше ездили автомобили, затянуло растительностью. Из выпотрошенных домов торчат, как внутренности, огрызки пластмассовых водопроводных труб, там и сям взору предстают квартиры в том виде, в каком их застала Третья мировая война, – с мебелью, с украшениями на стенах.