Я тоже ужасно рада снова его найти, и все же я… не верю, что у нас что-то получится.
– Знаешь, – говорит Алиса чуть слышно, – мы оба были в браке, у обоих ребенок, это многое меняет…
– Конечно, это уже не встреча незрелых юнцов. Мы утратили юношеские иллюзии.
Он целует ей руку.
– Спокойной ночи, Бенджамин. – Алиса аккуратно отнимает у него руку.
– Подожди, – говорит он, когда она отворачивается, чтобы уйти. – Хочешь узнать ответ на шараду?
Она с улыбкой оглядывается.
– Неужели ты готов с ним расстаться?
– Учти, ты будешь разочарована: это слишком просто. Слушай: не-мой-воз-глас. Этот воз глаз не принадлежит мне. Я везу глаза.[54]
Алиса хохочет.
– Вот ведь дурацкая шарада! Долго же ты надо мной потешался.
– Ничего подобного, – серьезно отвечает Бенджамин. – Просто хотел тебе показать, что часто объяснение не приходит в голову, потому что оно чересчур очевидно.
Алиса возвращается к себе и ложится спать со странным чувством.
Вообще-то эта шутка о настолько вопиющих вещах, что их даже не замечаешь. Это довольно тонко…
Этим утром Офелию будит не крик тетерева в лесу Кукуфас, а олений рев.
Она открывает один глаз, потом другой. На окнах нет ставень, солнце бьет в оштукатуренную стену. Она вспоминает, как очутилась в этой новой комнате, нюхает свежие простыни – пахнут лавандой – и поворачивается на другой бок в надежде еще поспать.
Стук в дверь. Офелия не успевает ответить, а в щели уже появляется треугольное лицо, которое она не сразу узнает.
– Как насчет лыж?
Офелия приподнимается на локтях и ладонью загораживает свои светло-серые глаза от яркого солнца. Это Джонатан. На нем красный лыжный костюм, на лбу темные очки.
– Лыжи?.. – повторяет она, зевая. – Это как? Кажется, я видела съемки с лыжниками, но жила в основном под землей и в лесу, так что ничем таким не занималась.
– Это значит носиться вверх-вниз по заснеженным склонам на тонких досочках, пока не свалишься и не ушибешься, – отвечает молодой человек с улыбкой.
Она тоже улыбается.
– А что, соблазнительно!
– Но первым делом – завтрак, – предупреждает он и распахивает дверь.
Оказывается, Джонатан притащил огромный поднос с кофе, омлетом, круассанами и стаканом апельсинового сока. Он ставит поднос ей на постель.
– Апельсиновый сок из химического порошка, разведенного водой, но все остальное местное: яйца несут здешние куры, круассаны печет булочник из настоящей муки, которую мелют из пшеницы, выращиваемой в теплице за городом.
Офелия пробует круассан.
– Вкусно!
– Как говорит мой отец, пока есть хорошее питание, цивилизация не рухнет. Он утверждает, что от животных нас отличает гастрономия. Ведь мы – единственные живые существа, которые смешивают разные продукты, разогревают, сильно меняют и эстетически сервируют, а не пожирают в том виде, в котором они существуют в природе.
– Никогда не рассматривала это под таким углом, – весело признается Офелия.
– Еще мой отец – отменный повар, – продолжает Джонатан, садясь на край ее кровати. – Я стараюсь его нагнать. Я вот все думаю… Что вы ели до того, как попали сюда? Чем питались?
– В Кукуфас мы кое-что выращивали, но очень ограниченный набор, – отвечает она. – Плюс консервы, остававшиеся в домах. Все равно мама ничего не смыслит в кулинарии.
Офелия сердито пожимает плечами, и это не ускользает от внимания Джонатана.
– Я понял по вашему с матерью обмену взглядами, что между вами пробежала кошка. Я не ошибся?
– Мама отстала от того мира, который сама создала. При этом хочет все держать под контролем. Она не доверяет жизни.
– Тебе тоже? – подсказывает Джонатан.
– В свое время она, наверное, шла в авангарде прогресса, а теперь не понимает, что времена изменились. Больше нельзя жить так же, как четверть века назад! Тем более после войны.
– Понимаю. Мой отец тоже слегка отстает от нынешнего мира, – говорит молодой человек. – Видала наше правительство? Клуб стариканов, все делающих для того, чтобы ничего не менялось. Совершенствуя свечу, не изобретешь электрическое освещение…
– Похоже, они никак не сообразят, что воспроизведение одних и тех же решений порождает одни и те же конфликты. С ума сойти! – И Офелия сердито накалывает омлет на вилку.
– Святая правда! – соглашается Джонатан. – Кроме меня, здесь есть и другая молодежь, но все решения принимаются без оглядки на нас. Благодаря медицине Легитимус пока что не жалуется на здоровье. Он и его банда будут править еще лет тридцать, если им потакать.
Джонатан встает и подходит к окну.
– Отец как-то раз объяснил мне, что в былые времена люди были бескомпромиссными. Чуть что им не по нраву, сразу забастовка, демонстрация, а то и революция.
– Тебе хочется революции? – удивляется Офелия.
– Мне хочется изобрести новый способ совместного проживания, при котором молодежь сможет заявлять о своих интересах и проявлять креативность.
Он стоит к ней спиной, она смотрит на него и видит уже не вчерашнего юнца в дурацкой фуражке, а мужчину в расцвете сил, со своими убеждениями, которые он готов отстаивать. Эта перемена ей по нраву.
– Я подожду внизу, хорошо? – говорит Джонатан и уходит с подносом.
Минут через двадцать они заходят на лыжный склад. Джонатан подбирает для Офелии толстую сиреневую ветровку, шерстяные носки, шапочку и перчатки, лыжные ботинки. От ботинок она в ужасе – огромные, жесткие!
Наконец она полностью экипирована.
– Вверх-вниз, говоришь? – спрашивает Офелия, возясь с креплениями.
– Загвоздка в том, что подъемники и канатные дороги больше не работают – нет запчастей.
– А ваши вертолеты?
– Быстро вышли из строя. И вообще, их нечем заправлять. Остался один способ подъема – пеший.
– Не слишком утомительно?
– Оно того стоит, – заверяет ее Джонатан, щелкая застежками своих креплений. – Бывает, все утро лезешь вверх ради нескольких минут спуска.
– Кажется, у меня родилось решение!
Офелия снимает лыжи и кое-как добредает в лыжных ботинках до спортцентра, где поселили Ариэлей. Там она находит Гермеса и говорит ему:
– Ты мне нужен.
Она объясняет ему свой замысел. Сначала Гермес настораживается, но идея поработать живым подъемником приходится ему по душе.
Так, в объятиях двух людей – летучих мышей, Офелия и Джонатан возносятся к началу горнолыжной трассы. Два других Ариэля доставляют наверх их лыжи.
– До меня только сейчас дошло, что их крыло – мембрана между двумя длинными пальцами! – перекрикивает Джонатан шум ветра и режущих воздух крыльев.
– Они приобрели крылья за счет рук, – кричит в ответ Офелия. – Вместо рук у них ноги. Пальцы ног длинные и гибкие.
Они летят над засыпанными снегом елями. Воздух становится все более колючим, но Офелии тепло в ее толстой куртке.
– Я включу музыку, она придаст этому мгновению великолепия, – говорит Джонатан и достает смартфон. Небеса оглашает симфоническая музыка.
– Что это? – спрашивает Офелия.
– Музыка к фильму «Чайка по имени Джонатан Ливингстон»[55], сочинение и исполнение Нила Даймонда[56]. Родители назвали меня Джонатаном, потому что обожали эту музыку.
Молодые люди упиваются невероятным ощущением: благодаря разумным летучим мышам они парят над белоснежными вершинами под чарующую музыку Нила Даймонда.
– Куда вас опустить? – спрашивает Джонатана «его» Ариэль.
– Сюда! Это пик Буше, лучшего места не придумаешь. Отсюда шикарный длинный спуск.
Два Ариэля долетают со своими пассажирами до точки назначения и оставляют их там. Двое других, носильщики, сбрасывают им лыжи.
Офелия жмурится и делает глубокий вдох. Вокруг свежесть, чистота, прозрачность.
Она открывает глаза. Такой чудесной панорамы она еще не видела.
– Это место, куда не добралась Третья мировая, – подсказывает Джонатан Уэллс.
– На какой высоте расположен Валь Торанс? – спрашивает его Гермес.
– Две тысячи триста метров.
– А мы сейчас на какой высоте?
– Примерно три тысячи четыреста.
Ариэль указывает на соседнюю вершину.
– Как называется эта гора? Ручаюсь, она еще выше.
– Конечно, это же сам Монблан, высочайшая гора Франции, четыре тысячи восемьсот метров над уровнем моря.
Человек – летучая мышь с интересом разглядывает Монблан.
– Что можно увидеть с его вершины?
– Увы, лыжникам он недоступен, – сетует Джонатан.
– Нам нет преград! – говоря это, Гермес подманивает жестом крыла трех других Ариэлей. – Как вы насчет Монблана?
Троица не возражает.
– Значит, так, Сапиенсы: мы слетаем за шапочками, перчатками и теплыми куртками, чтобы попробовать покорить Монблан. А вы, если я правильно понял, поедете отсюда вниз. Встречаемся за ужином?
И они улетают. Люди остаются одни.
– Впечатляющий перепад высот… – растерянно бормочет Офелия.
– Ничего, мы поедем по пологой трассе, чтобы ты могла освоиться. Пора крепить лыжи.
Он показывает, как это делается. У нее ощущение, что ее ноги закованы в кандалы.
– Знаешь, – продолжает Джонатан, надевая солнечные очки, – твоя идея использовать Ариэлей в роли живых подъемников поможет им стать своими для местных жителей. Те поголовно безумные лыжники и очень страдают оттого, что им приходится подниматься пешком. Лыжи – здешняя религия.
– Я поищу и другие идеи, как пропагандировать новую породу человека для старой, – обещает Офелия.
Джонатан объясняет ей, как спускаться плугом, используя палки, и как закладывать виражи. Она старается, но часто падает.
– Ты слишком напряжена. Расслабься, доверься склону.
Офелии удается преодолеть страх, она уже получает удовольствие от скольжения по снежной целине.
– Отлично! Так и продолжай.