– Это то самое, что я хочу узнать: каков мир за известными мне пределами. Мой двигатель – любопытство. Не оно ли гнало вперед наших предков, начиная с тех, что выползли, опираясь на плавники, из океана и заковыляли по суше?
– Ни Диггеры, ни Наутилусы не знают о твоем существовании, – напоминает ей Джонатан.
– Что же, пора рассеять их неведение. Пускай узнают, что у них есть сестра, представляющая четвертую стихию.
– Не уверена, что они благосклонно отнесутся к новому соперничающему гибридному виду, ведь они и так уже конкурируют друг с другом, – вставляет Алиса.
– Путешествуя в одиночку, я не буду их беспокоить. А о моей неотении они не знают.
Алиса считает уместным напомнить:
– Когда я была там в прошлый раз, дипломатические отношения были весьма натянутыми, и…
– С тех прошло больше двадцати лет, мама! – перебивает ее Аксель. – Тебе не любопытно узнать, как там у них с эволюцией?
Еще бы, ужас как любопытно! Но я для того и отошла в тень, чтобы не влиять на хрупкое равновесие трех народов.
Бенджамин чувствует, что напряжение нарастает. Захария высказывает то, что у всех за столом на уме:
– Нам не удержать Аксель. Саламандр не так просто одомашнить.
– Хочешь со мной, братец? – обращается рыжеволосая девушка к своему брату.
– Обещаю когда-нибудь отправиться с тобой в путешествие, но пока что я для такого не созрел. Не говоря уже о твоей способности к регенерации, сестренка. Если нам опять встретится медведь и он двинет меня лапой, то моя оторванная рука не отрастет…
Он указывает на ее оторванную когда-то руку, которую сама Аксель попросила сохранить в большой колбе с формалином. С тех пор рука красуется, как трофей, над камином.
– Пока что мой долг – продолжить эстафету и завершить «Энциклопедию относительного и абсолютного знания», – продолжает Захария. – Это моя жизненная миссия.
Алиса слушает их разговор, не пытаясь вмешиваться. С некоторых пор все важные решения принимаются без нее.
В моем возрасте следует, наверное, готовиться к тому, что мое мнение утратит для них важность.
– Хорошо, – все-таки не выдерживает она. – Раз таково твое желание, Аксель, я не могу тебе помешать отправиться странствовать по миру… без нас.
– Спасибо, мама! Ты делаешь мне наилучший подарок – твое доверие. – Аксель встает и целует ее. – Я уже все приготовила. Отправлюсь сразу после ужина.
– Этим вечером? На ночь глядя? – удивляется Джонатан.
– Саламандрам проще путешествовать ночью, – объясняет Захария, хорошо знающий свою сестру. – Аксолотли ведут ночной образ жизни.
Все сидящие за столом молча переваривают известие о скором уходе Аксель, всем грустно. О празднике напоминает только кусок поздравительного торта – нога саламандры, торчащая из него оплавленная свеча и чувство, что произошло что-то важное – понять бы что…
– Спасибо за поддержку, братец.
Семья Уэллсов в полном составе провожает Аксель до края Валь Торанса. На ней желтая куртка и такой же берет, из-под которого выбиваются длинные рыжие пряди волос с черными кончиками.
Единственная поклажа молодой путешественницы – рюкзак. В нем тонкий свернутый в трубочку матрас, одежда, инструменты, пакетики сублимированной еды.
– Я постараюсь сообщать вам о своем маршруте и о происходящем в пути. А пока я должна остаться одна, чтобы лучше разобраться в себе.
Расцеловав свою семью, Аксель выходит из городских ворот.
– Наверное, она права, – говорит Алиса, возвращаясь в шале под руку с Бенджамином. – Мне бы тоже хотелось взглянуть, что стало за все эти годы с Диггерами и Наутилусами…
– Ты была и осталась непоседой! – сетует Бенджамин.
– В твоем-то возрасте, мама… – поддакивает Офелия.
– Считаешь мать старухой? Так бы и сказала! – хмурится Алиса.
– А как же твой ревматизм?
– Он не очень-то о себе напоминает. Я в прекрасной форме и еще способна путешествовать.
– Одной опасно, я с тобой, – говорит Бенджамин.
– Ни за что! Ты должен остаться, ты – гарант прочности всего того, что мы здесь построили.
Бывший министр нежно гладит ее щеку.
– Своей решимостью и бесстрашием, – продолжает Алиса, – Аксель разбудила во мне потребность, которую я долго игнорировала: покончить с рутиной, не дремать, а жить. Я – дневное животное, поэтому отправлюсь в путь завтра утром. Уверена, Соланж с радостью составит мне компанию в вояже на запад.
За двадцать лет, прошедшие после последнего визита Алисы, пирамида в Кукуфас заметно подросла. Пруд кажется с высоты не то лужицей, не то карманным зеркальцем рядом с огромным городом-горой. Теперь черная кротовина соперничает высотой с самой Эйфелевой башней.
Неужели в ней тоже триста метров?
Вокруг, насколько хватает глаз, простираются аккуратные поля, разбегаются дороги, стоят ветряки и другие кротовины, пусть и пониже главной.
Сразу после приземления – мягкого, спасибо Соланж, – Алису окружает разновозрастная толпа людей-кротов, сбежавшаяся со всех сторон по столь редкому случаю. Она замечает, что некоторые Диггеры щеголяют в замысловатых кружевных одеяниях.
И у всех выпирают брюха, не то что в прошлый раз…
К ней подходит Диггерша.
Наряд как при дворе Людовика XIV! Не иначе, модельеры Диггеров вдохновляются старинными образцами. Похоже, это знатная особа!
– Я должна оповестить короля о вашем прилете, – оповещает Алису Диггерша, делая сложный реверанс.
Короля?
– Лучше я сразу направлюсь к нему во дворец.
Диггерша, поколебавшись, соглашается проводить Алису к входу в пирамиду. При спуске в лабиринт гостья обращает внимание на убранство коридоров почти что в стиле Версаля.
Вот и подземное озеро. Над ним горят сотни люстр с тысячами подвесных ламп, словно как в замке XVII века.
Алису переправляют в гондоле в королевский дворец. Он тоже, несмотря на пирамидальную форму, смахивает на французскую постройку дореволюционных времен. Фасад украшен изысканной лепниной и скульптурами нагих Диггерш. В залах дворца кишат слуги и стражники.
Алиса входит в тронную залу, всю в позолоте, увешанную картинами.
Гадес, разменявший шестой десяток, набрал вес, да что там, попросту разжирел. На нем тесный расшитый камзол, как на Короле-солнце, не хватает только парика. Он сидит в кресле и позирует художнику, чья картина призвана ему польстить.
Помню-помню, Людовик XIV тоже был толстяком и щедро платил живописцам, изображавшим его на официальных портретах с фигурой атлета.
– Матушка, как я рад снова видеть тебя здесь! Чему обязан этой честью, этим счастьем?
Гадес с трудом извлекает из кресла свою тушу и семенит навстречу своей создательнице, чтобы стиснуть ее в объятиях. Она замечает на его когтях черный лак.
Ожирение – типичный недуг Хомо Сапиенс. Лишний вес набирают одни они, остальные животные едят, только когда голодны, и столько двигаются, что никогда не жиреют.
– Необходимость разрешения новых политических кризисов? – спрашивает монарх, жестом приказывая художнику собрать кисти, краски и удалиться. Тот покорно удаляется.
– Простой визит вежливости, дорогой Гадес. Захотелось собственными глазами увидеть прогресс твоей цивилизации.
Гадес звонит в колокольчик. Появляются два лакея, готовые внимать монаршим повелениям. Алиса и Гадес усаживаются в роскошные кресла у стола. Двое слуг торопливо приносят напитки и еду.
В боковую дверь входят музыканты и начинают исполнять странную мелодию, смесь Вивальди и диггерских постукиваний.
– Ты прибыла к нам по воздуху и не могла не увидеть сверху наши посевы, ветряные двигатели и дорожную сеть. Наверняка заметила и перемены в наших костюмах и в архитектуре. Теперь изволь оценить лучшее, что у нас есть: кулинарию и музыку. Не ты ли, Матушка, учила меня, что о цивилизации говорит прежде всего ее искусство? Ты уже не с нами, но я продолжаю изучать историю Сапиенсов. Может быть, ты помнишь, как сказала мне однажды: «Не знающие прошлого обречены на его повторение»? Уверен, так оно и есть. Открывая для себя прошлое Сапиенсов, я обратил внимание, как много в нем замечательных культурных изысков. Я провожу время за чтением исторических трудов, добытых в ваших библиотеках. Все эти деятели…
– Людовик XIV?
– Да, Людовик XIV, а еще Наполеон, Сталин, Мао Цзэдун… Что за завораживающие личности! В конечном счете наилучшим образцом для подражания мне показался Людовик XIV, самый утонченный монарх… Как ты можешь заметить, я следую его примеру.
Должно быть, Гадес пропустил главы о преступлениях абсолютизма… О гибели тысяч работников на строительстве Версаля, о десятках тысяч жертв бесполезных сражений, устраиваемых Людовиком XIV ради удовлетворения своих территориальных амбиций, о миллионах умерших во время великого голода 1693 года, когда этот деспот, провозгласивший себя «Королем-солнцем», пировал, не обращая внимания на гибель каждого сотого своего подданного от голода, доводившего некоторых до каннибализма…
– Как дела с территориальными завоеваниями, Гадес?
Король опять звонит в колокольчик, на звон прибегает слуга, Гадес что-то шепчет ему на ухо. Несколько лакеев вносят большой щит, к которому прикреплена карта.
Правитель Диггеров указывает на усеивающие карту черные флажки.
– Ныне в одной только Франции насчитывается более четырехсот кротовин разных размеров, и примерно столько же – в соседних европейских странах.
Он указывает на синие флажки.
– А здесь распоряжаются Наутилусы. Как видишь, между нами земля, которая никому не принадлежит.
Алиса указывает на розовый флажок рядом с большим черным кружком, обозначающим диггерскую столицу.
– А это что такое?
Гадес не может скрыть смущение.
– Розовый?.. Ну, это же цвет кожи Сапиенсов.
– Здесь?!
Правитель Диггеров тянется к вазе с дождевыми червями в карамели, зачерпывает их целую ладонь и принимается шумно грызть, отводя глаза.