– Первые контакты произошли уже много лет назад, мы их обсуждали в твой прошлый визит. С тех пор мы сумели найти точки соприкосновения. Вот только у них уже нет довоенного динамизма…
Чем сильнее смущение Гадеса, тем больше червей в сахаре он поглощает. Опустошив вазу, он говорит:
– Ладно, думаю, ты вправе знать. Пойдем.
Гадес достает из кармана кружевной платок, орошает его духами, нюхает и выходит из дворца, сопровождаемый Алисой. Гондола перевозит их через подземное озеро, потом они поднимаются на поверхность.
К ним подходят стражники, но правитель показывает жестом, что обойдется без охраны.
По пути к ним бросаются Диггеры-зеваки, чтобы собственными глазами увидеть саму Матушку.
– Куда ты меня ведешь? – спрашивает она.
Запыхавшийся правитель через силу выдавливает:
– Все равно… я собирался… поговорить с тобой об этом. Ты должна знать…
– Не пойму, о чем речь…
Миновав по узкой тропинке рощу, они оказываются на большой поляне. На ней раскинулось подобие деревни, обнесенной колючей проволокой со сторожевыми башнями на одинаковом расстоянии одна от другой.
У Алисы усиливается плохое предчувствие.
– Что это такое?!
– Лагерь… – признает Гадес чуть слышно. – Но ты не переживай, это не концентрационный лагерь вроде тех, что строили Сапиенсы в Центральной Европе во Вторую мировую войну, а скорее… подобие резервации для американских индейцев в начале двадцатого века.
Пораженная Алиса видит за решеткой настоящие трущобы, населенные людьми, которые поглощены своими каждодневными занятиями.
– Мне понадобятся твои объяснения, Гадес. Эта картина… ошеломляет.
Гадес тяжело вздыхает и начинает рассказ:
– Через два года после соглашений на Эйфелевой башне отовсюду хлынули Сапиенсы. Кочевники, то поодиночке, то группами, чаще всего больные, голодные, обессиленные. Они выжили, спрятавшись в противоатомных убежищах, в метро, в разных укромных углах, куда меньше проникала радиация, кто-то даже у себя в подвале. Когда уровень радиации понизился, они стали вылезать наружу. Большинство было как детеныши-кроты, впервые высунувшиеся из земли: отупевшие, дрожащие, испуганные. Мы сначала не знали, как с ними поступать. Потом я принял решение: мы обязаны хотя бы немного им помочь, ведь нас создала ты, Матушка, тоже одна из Сапиенсов. Мы стали их лечить, кормить, дали им кров.
Они идут вдоль изгороди. Алиса не верит своим глазам.
– Больше всего меня удручает их уныние, – продолжает Гадес. – Пожалуй, они так и не оправились после этой своей Третьей мировой войны. Это мое мнение. Думаю, их реакцию можно сравнить с реакцией ацтеков или инков, оплакивавших свою цивилизацию и все еще внутренне переживающих эту коллективную трагедию.
Трущобам нет конца.
– На первых порах Сапиенсы жили среди нас в хижинах с протекающими крышами и занимались попрошайничеством. Поселить их у себя под землей мы, конечно, не могли: они для этого великоваты, да и не приспособлены к подземному миру.
– Почему вы не дали им занять брошенные дома?
– Мы предпочли собрать их здесь.
– Для удобства наблюдения? – спрашивает Алиса ядовитым тоном.
– Для удобства оказания им помощи, – твердо отвечает ей Гадес.
Алиса видит за решеткой печального синеглазого ребенка, держащегося одной ручонкой за колючую проволоку и протягивающего другую, как будто выпрашивая еду.
– Зачем колючая проволока?
– У нас не было выбора, – оправдывается правитель. – От выпивки и наркотиков Сапиенсы теряют самоконтроль и могут представлять большую опасность.
Словно в подтверждение его слов синеглазое дитя, только что выглядевшее трогательной жертвой, резко меняет гримасу и угрожающе, как злая собака, скалит зубы.
Застигнутая врасплох Алиса отшатывается. Выросший как из-под земли Диггер в черной военной форме отгоняет маленького смутьяна от проволоки, грозя ему длинной дубинкой.
– Внутри лагеря дежурят вооруженные Диггеры?
– Мы были вынуждены ввести их туда, опять-таки из-за алкоголя и наркотиков. Сапиенсы кусаются, многие наши были ранены, раны такие глубокие, что без «усмирителей» никуда. Многие мои подданные считают слюну Сапиенсов ядовитой. Клянусь, Матушка, я убеждаю их, что это ложь…
Алиса качает головой.
– Решетка, колючая проволока, вооруженная охрана, дубинки… Совершенно не похоже на индейскую резервацию.
– Охрана разнимает драки Сапиенсов. А решетка – это защита для них самих. В лесу Кукуфас полно волков и диких собак. На нас они не осмеливаются нападать, мы слишком сильные, а тщедушных Сапиенсов совершенно не боятся.
Он пытается оправдываться, это звучит жалко.
Они все идут и идут вдоль решетки.
– Ты увидишь, Матушка, как велик лагерь, им там не тесно.
– Между вами и ими нет никакого контакта?
– В определенные часы открываются главные ворота, это для… для туристов. Скоро ты все поймешь.
Алиса и Гадес приближаются к воротам, где уже топчется группа Диггеров-туристов.
У большинства кротов-мужчин большие животы. Алиса вспоминает, как в молодости, встречая очень полных туристов-полинезийцев, пыталась понять, как вышло, что целый этнос обладает увеличенным весом. Оказалось, что эту беду принес им рафинированный сахар, завезенный к ним на острова людьми с Запада. Пристрастие к сладкому стало у них генетическим, четко по закону трансформизма Ламарка, и передавалось потомкам на протяжении многих поколений.
Диггеры идут путем полинезийцев.
– Идем, матушка.
Гадес опять достает из кармана кружевной платок, льет на него духи из своего пузырька и подносит его к носу. Алиса видит на мордах некоторых Диггеров-туристов маски с фильтром.
– Вам так отвратителен запах моих соплеменников?
– Не забывай, ты создала нас с более развитым обонянием, чем у вас.
Они входят в лагерь и попадают на широкую улицу с утоптанной земляной мостовой. На указателе написано большими буквами: ЕЛИСЕЙСКИЕ ПОЛЯ. По обеим сторонам улицы тянутся магазины, вернее, лавчонки, торгующие всякой всячиной. Судя по табличкам, это «сувениры от Сапиенсов» и «изделия Сапиенсов-ремесленников».
– Загляните сюда! У меня горы типичных сокровищ Сапиенсов! Очаровательно и недорого! – кричит молодой зазывала. – Просто взгляните, это ни к чему не обязывает.
Они заходят в лавку, полную одеял с вышитыми геометрическими узорами, плетеных корзин, пончо, скульптур на сюжеты типичных сценок из жизни Сапиенсов.
Похоже на резервацию навахо в Нью-Мексико или сиу в Дакоте.
Гадес кое-что покупает, чтобы порадовать продавца и продемонстрировать Алисе, как он добр с Сапиенсами.
Они выходят из лавки. Алиса стискивает зубы и воздерживается от комментариев.
Снаружи молодежь с опустошенным взглядом курит свернутые листья, стоя в тени жалкой хижины. Немного поодаль взрослые хлещут из прозрачных бутылок янтарную жижу и бессмысленно улыбаются.
– Как видишь, здесь правят наркотики и алкоголь. Были попытки отучить их от этих пристрастий, но они все равно к ним возвращаются. Их невозможно вразумить. Среди наших растет опасение, как бы эти конченые Сапиенсы не испортили наших детей.
Маленькая девочка просит милостыню, дергая за подол Алису. Гадес отвечает за нее:
– Я дам тебе денег, но с условием, что ты не купишь на них наркотики, идет?
Девочка согласно кивает, но, получив деньги, с хохотом убегает. Перед Гадесом тут же вырастает с протянутой рукой десяток других девчонок.
– И мне, и мне милостыню! – молят они. – Ну пожалуйста, месье Диггер! Мы всего лишь бедные Сапиенсы, дайте нам немного денежек!
Гадес раздает детям монеты. На смену счастливицам бегут другие. Подошедший охранник разгоняет их, грозя дубинкой.
– Это проблема: дашь одному – тут же появляется десяток других.
Алиса чувствует, что ее сейчас стошнит.
– Почему бы их отсюда не выпустить?
– И что будет с ними дальше? Мне жаль тебя огорчать, Матушка, но все эти Сапиенсы… как бы это сказать… немного вырожденцы.
– Им наверняка можно поручать какие-то полезные для вас задачи…
– Мы уже пытались интегрировать их в свое общество. Сначала нанимали их на работу, ведь пальцы у них длиннее и ловчее, чем у нас, у них лучше получается обращение с мелкими предметами. Но они ненадежны: воруют все подряд для перепродажи. К тому же страшно ленятся, и, если за ними не следить, они бездельничают. Свой заработок они тратят на спиртное. В общем, эта затея себя не оправдала.
Прогулка по лагерю приводит их к постройке, вызывающей у Алисы особенный интерес: ее стены из хорошо пригнанных друг к другу каменных блоков покрыты росписью. Крышу венчает удивительный скульптурный символ: не то вилок цветной капусты, не то ядерный гриб.
– Что это такое?
– Их культовое сооружение, – объясняет Гадес. – Кажется, они называют свою религию «СОН», расшифровывается это как «спасительное облако надежды».
– Почему ее эмблемой служит грибовидное облако ядерного взрыва?
– По мнению наших этологов, Сапиенсы считают Третью мировую войну необходимым очищением, наподобие библейского потопа.
СОН? Массовый стокгольмский синдром? Популяция в полном составе поклоняется тому, что принесло ей погибель.
– Ты еще назови это культом атомной бомбы! – с отвращением фыркает Алиса.
Гадес с досадой кривит пасть и разводит лапами.
На глаза Алисе попадаются женщины, чье занятие не вызывает ни малейшего сомнения. У некоторых из них на шее медальон в форме ядерного облака.
– Эти особы торгуют своим телом? – спрашивает Алиса.
– Им нужны наши деньги, а некоторые Диггеры-извращенцы желают заниматься любовью только с женщинами из Сапиенсов. Им, видишь ли, по нраву их резкий запах. Но я не из таких.
Гадес снова смачивает духами свой платок и кладет его себе на морду.
– Знаю, Сапиенсы в этом лагере выглядят не лучшим образом. Но твой визит все равно меня вдохновляет: что скажешь, если устроить здешним Сапиенсам что-нибудь вроде паломничества к вам, в Валь Торанс, чтобы они увидели мир, где их соплеменники ведут честную и достойную жизнь? Естественно, мы отобрали бы для этого самых неагрессивных и образованных, развращен