Через год, в июне 1947 года, я был принят в члены КПСС.
В марте этого же года произошло еще одно знаменательное для меня событие. Я был приглашен в Москву на Всесоюзное совещание молодых писателей. Из ленинградцев там были: Сергей Антонов, Михаил Дудин, Сергей Орлов, Леонид Хаустов.
Там я познакомился со многими ребятами, которые в дальнейшем стали известными писателями. В семинаре я был вместе с Олесем Гончаром, Иваном Мележем, Алексеем Кулаковским.
Писатель Петр Скосырев, руководитель нашего семинара, не зачитывал мои рассказы, когда дошло до их обсуждения, а рассказывал на память и так подробно, словно заучил наизусть. Выступал второй руководитель — Лев Пасынков. Выступали критики, хвалили. Рассказ «Мать» был напечатан в «Альманахе молодых писателей», изданном на правах рукописи. В подзаголовке альманаха стояло: «Материалы к Всесоюзному совещанию». Тираж всего 500 экземпляров. Теперь это уже уникальное издание. И не только потому, что всего полтысячи экземпляров, а еще и потому, что в нем немало таких имен, которые прочно вошли в советскую литературу и стали широко известны в нашей стране, а иные не только у пас, но и за рубежом. Назову только некоторых авторов этого удивительного альманаха: В. Федоров, С. В. Смирнов, Д. Ковалев, Р. Гамзатов, Б. Зубавин, В. Тендряков. С. Антонов, В. Баныкин, С. Баруздин, С. Гудзенко, Ю. Друнина, М. Луконин, А. Межиров, С. Наровчатов, А. Недогонов, В. Солоухин, Н. Старшинов, В. Тушнова, М. Дудин, Н. Тряпкин, А. Левушкин, Н. Доризо, К. Лисовский, М. Львов, М. Максимов, В. Субботин, П. Воронько, П. Хаустов, И. Нонешвили, С. Капутикян, Р. Ованесян, Г. Эмин, М. Мирсаидов, М. Карим, Ю. Казаков, Г. Трифонов.
В перерывах между заседаниями мы знакомились. Поэтам было проще — читали стихи друг другу; прозаикам — сложнее, но я умудрялся читать своего «Куличка», «Мать». И вот теперь, перелистывая альманах, вижу следы наших встреч.
«Сергею Воронину — от любителя прозы на общую дальнейшую дорогу. Михаил Луконин».
Это в «Альманахе» был напечатан среди других стихов его знаменитый «Сталинградский театр».
«Сергею Воронину, надеясь, что встретимся у нас под Араратским солнцем. Сильва Капутикян».
Слова Сильвы Капутикян сбылись. Я был в Ереване на съезде армянских писателей. Встречался с Ованесяном, с Эминым. Слушал стихи Шираза. Купался в Севане. Чуть не схватил тепловой удар, перегревшись на южном солнце. И увез воспоминания, которые живут до сих пор в моем сердце.
Помню, вечером, остался я в номере гостиницы, — жили мы в «Киевской», — и зашел незнакомый молодой человек с удивительно густой, вьющейся охапкой волос и приятной мягкой улыбкой. Познакомились, — это был Мустай Карим. Разговорились. И стал я читать ему свои рассказы. Он мне стихи, и незаметно пролетел вечер, оставив след светлой дружбы и уважения друг к другу на всю жизнь.
У меня хранится фотография — вырезка из «Комсомольской правды», — на ней Н. С. Тихонов и мы — молодые Леонид Хаустов, Сергей Антонов и я.
Вскоре после совещания молодых, заботою В. П. Друзина, у меня вышла в Лениздате первая книжка. Была она невелика, особенно для прозаика, но радости было много, как если бы и от большой. И что уж совсем хорошо, — заметили мою книжку. Появились рецензии в газетах и журналах. И встал вопрос о приеме в Союз писателей. Я подал заявление и был принят кандидатом. А на следующий год был уже членом Союза писателей за повесть «На своей земле».
Появлению этой повести я обязан только работе в газете. Был переполнен впечатлениями. И хотя рассказов еще было написано немного, но материал был так обилен, что они не вмещали его. Надо было думать о какой-то иной форме, начинать что-то большое, где был бы простор и мне и материалу. Надо писать повесть. Только она могла широко распахнуть свои двери... И начались поиски сюжета. Не организованный в стройную композицию материал, хотя бы даже и самый интересный, в лучшем случае может иметь только ценность фактов.
Основная тема повести была для меня ясна — восстановление разрушенного войной хозяйства. Об этом ежедневно писали газеты, к этому призывали народ партия и правительство. Фактов, увиденных в селах и деревнях, было много, но чего-то еще не хватало. Нужен был какой-то интересный повод, чтобы все завязалось. И такой повод нашелся.
Карельский перешеек в послевоенные годы бурно заселялся колхозниками-переселенцами из Ярославской, Вологодской, Калининской и других областей. Переселенцам давали денежные ссуды, хлеб, скот. Жилье их ожидало на месте. Таким образом, кроме темы восстановления сельского хозяйства, появилась еще тема — освоение новой земли. Кстати сказать, я всегда радуюсь, когда вижу в произведении не одну локальную тему, а несколько, тогда появляется объемность произведения.
С приезда переселенцев на Карельский перешеек и начинается повесть «На своей земле». Помогало мне ее писать еще одно обстоятельство. Сергей Дмитриевич Спасский работал тогда в Ленинградском отделении издательства «Советский писатель». Он знал, что я собираюсь писать такую повесть.
— Напишите заявку, чтобы с вами заключили соглашение, — сказал он мне, — получите аванс. Это вам поможет работать.
— А если я не справлюсь с повестью?
— Ну что ж, аванс спишут. Три тысячи (теперешние триста рублей) не такие уж большие деньги... Да нет, напишете вы.
Писалась повесть легко. Бывали дни, когда я сочинял по пол-листа, однажды целый лист (24 страницы на пишущей машинке), но случалось и так, что вдруг все останавливалось и создавалось такое ощущение, что я больше не напишу ни слова. И тогда я был в панике. Но проходило время, и снова обреталось желание писать, и я писал. Написана была повесть «На своей земле» за десять месяцев.
К этому времени я уже в «Смене» не работал. Трудно было совмещать работу в газете и писать большую книгу. Я никогда не умел делать два дела сразу. (Такое же положение со временем у меня создалось, когда я работал в журнале «Нева».)
Конечно, большим событием для меня было появление книжки рассказов «Встречи». В ней было десять рассказов. Тираж всего 10 тысяч экземпляров. Но как она мне дорога, эта книжка. Потом выходило много и у нас, и за рубежом, но первая книга, как первая любовь, незабываема.
Гонорар от «Встреч», да публикация в «Звезде» «Дома напротив», да еще то, что работала жена, помогли мне более или менее спокойно писать повесть.
И еще, что помогало мне писать, так это наше литературное объединение, которым руководил В. А. Рождественский, человек, который всю жизнь отдал литературе. Многие обязаны ему за ту любовь к слову, которую он настойчиво прививал нам. Иногда он устраивал конкурсы, — даст несколько слов, и надо было написать связный рассказ, обязательно включив и эти слова. Писали тут же на занятиях, читали вслух и смеялись, шутили и незаметно подрастали.
В нашей группе было человек двадцать поэтов и прозаиков. Помню, однажды Борис Лихарев привел молодого парня, — это еще до Всесоюзного совещания молодых, — со следами огня на лице, с рыжиной в густых волосах. И представил его. Это был Сергей Орлов.
Что хорошо всегда у нас было, так это атмосфера доброжелательности. Ни обид, ни злой памяти, если кто и нападал. Все по-товарищески, и ни у кого не возникало подозрения, что тот или другой «врезает» из чувства зависти или по какой другой дурной причине, даже если критик был и не прав.
Всегда с большим интересом проходили обсуждения рассказов Сергея Антонова. Читал он хорошо, умело, чуть пренебрежительно, безо всякой декламации и достигал нужного эффекта. Лирик по своему дарованию, он почему-то упорно нажимал на юмористическую сторону своих рассказов и был доволен, когда аудитория смеялась. Он очень хорошо вошел в литературу. Написал несколько повестей, рассказов, стал лауреатом Государственной премии, но увлекся сценариями для кино, — причем тут большого успеха не добился и как-то замолчал. Да и поздние его вещи были далеки от тех первых рассказов, особенно от «Весны» и других, отличавшихся удивительной свежестью.
Читал главы из своей болыной книги «Океанский патруль» Валентин Пикуль. Совсем юный, лет девятнадцати, он потряс всех нас своей насыщенной прозой, и удивительно было видеть этого мальчугана, ворочавшего громадным событийным материалом Великой Отечественной войны и решавшего его уже тогда в историческом плане. Со временем Валентин Пикуль вырос в крупного советского романиста, создавшего целую книжную полку хороших романов, и среди них — двухтомный роман «Слово и дело». Я видел, как в Доме книги стояла длинная очередь в ожидании этого романа. В ней было человек полтораста, не меньше. И, естественно, она увеличилась, как только роман поступил в продажу, появился на прилавке.
Я прочитал этот замечательный роман, не удержался, послал свою книгу «Родительский дом» Валентину в Ригу. И получил ответную от него: «Моозунд».
«Сереже Воронину — от автора. Поверь, мне было очень приятно, что в необъятном книжном океане состоялось наше неожиданное и трогательное рандеву.
Видел ты меня (как и я тебя) в молодости, — теперь встретились портретами в своих книгах. Тоже приятно! Будешь в Риге — заходи. Твой Валя Пикуль».
Был еще в нашем объединении тихий мальчик Юра Помозов. Он писал короткие рассказы. И вдруг однажды в «Звезде» появился цикл его рассказов. А потом вышла первая книжка. И Юрий Помозов вступил в литературу. Что всегда привлекало в его творчестве, так это упорная работа над словом. И это, пожалуй, во многом определило ого место в литературе.
С интересным рассказом «Последние «языки» выступил в журнале «Ленинград» Павел Петунин. Суть рассказа в том, как два разведчика тащат на себе «языка» — здорового, толстого немца. Они изнемогают от его тяжести, он к тому же еще издевается над ними, зная, что они его обязаны представить. И они наконец-то приводят его к себе. Но тут выясняется, что война уже кончилась. Это была отличная заявка на творческое будущее Петунина. Но, к сожалению, не оправдалась. Все, что он написал после, было на том самом уровне, который принято называть «средним».