Рецензент А. Елкин удивляется, как редакция журнала «Молодая гвардия» могла напечатать повесть «На войне, как на войне».
Когда я пришел в издательство «Советский писатель», то меня ожидал сюрприз. Старейший работник издательства А. Н. Узилевский пожал мне руку и сказал: «Спасибо, Сергей, за статью о Курочкине. Мы уже готовы были разбирать набор его книги. Теперь все в порядке».
В «Неве» был опубликован первый рассказ Василия Белова «Девчата» и первый очерк Бориса Можаева. У Ильи Лаврова были уже книги, но широкую известность он получил, конечно же, после публикации в «Неве» своей повести «Девочка и рябина». «Нева» открыла не только всесоюзному, но и зарубежному читателю имя Федора Абрамова, напечатав его первую книгу «Братья и сестры» широкоизвестной трилогии «Пряслины», удостоенной впоследствии Государственной премии СССР.
Федор Абрамов бескомпромиссен. Для него литература тот род деятельности, в которой человек целиком подчиняет себя служению народу. Отсюда его твердость в отстаивании своих принципов, которые в конечном счете побеждают. По твердости своего характера он сходен с А. Яшиным. Это, конечно, идет прежде всего от глубокой убежденности в правоте своего дела и своих взглядов.
Он бывал у меня на даче, читал «Две зимы и три лета» вою ночь напролет, читал «Пелагею», рассказы. Встречи с ним всегда были интересны. После напечатания «Братьев и сестер» признание к Федору Абрамову пришло почти сразу. О нем заговорили, на него обратили внимание. И, пожалуй, с тех пор внимание к нему уже не только не ослабевало, но с каждым выходом его новой вещи ширилось, и его имя занимало все более прочное место в первом ряду писателей того времени.
Однажды я получил короткую записку:
«Дорогой Сергей!»
Разбирая завал писем после длительного отсутствия в Вешенской, нашел нужду обратиться к тебе за дружеской помощью. Пересылаю тебе, как депутату Ленсовета, письмо Волынцева. Помоги ему в его беде. Кроме того, вручаю в твои руки судьбу высокоодаренного писателя Алексея Черкасова. Прочти отрывки из его романа «Хмель», и, если сочтешь возможным, свяжись с ним, и дай человеку дорогу в жизнь. Я не читал романа целиком, по главам можно судить, что Алексей Черкасов писатель самобытный и интересный.
16.3.58 г. М. Шолохов».
Такое лаконичное письмо мне передал Алексей Черкасов. Рослый, с открытым сердцем и лицом, крепкий сибиряк. Он переполнен замыслами. Задумано им несколько книг сразу, и нужно только время. Он сразу же предупредил меня, что не умеет дорабатывать свои книги, — ему легче написать заново, чем править рукопись. И действительно, позднее я в этом убедился, когда мы готовили к печати его роман. Высказываешь пожелание что-то поправить там или там, Алексей Черкасов внимательно выслушивает, закрывается в номере гостиницы, страшно много курит, не является несколько дней и приносит совершенно новые главы, которые требуют нового чтения, осмысления композиции всего романа с появлением этих глав и т. д. Но, так или иначе, «Хмель» появился, получил положительную оценку критики, был добро принят читателем. В дальнейшем вышел в двух номерах «Роман-газеты». У меня с Черкасовым завязалась переписка, одно время довольно активная — все его письма, как и многих других писателей, переданы мною в Пушкинский дом. Так вот, не было того письма, в котором бы он не писал мне о том, что я обворовываю сам себя, что из каждого моего рассказа может быть повесть, а то и роман. Собственно, об этом же упомянул на Совещании писателей, пишущих о деревне, Сергей Залыгин, когда говорил о «Ненужной славе». Ему почему-то казалось, что я еще вернусь к повести и напишу из нее роман на 350 — 400 страниц. Чего, конечно, не произошло и не произойдет. Зачем писать десять страниц, если это же можно выразить на одной?
К молодым, выпущенным «Невой» в большой мир литературы, я отношу и Глеба Горышина, — писателя, тонко чувствующего природу, умеющего оригинально и ненавязчиво для читателя думать, способного из простой прогулки, при ее описании, создать интересное литературное произведение. Горышин пришел к нам с рассказами, которые тут же были и приняты и вскоре напечатаны. (Вообще, следует сказать, что рукописи в «Неве» читались быстро, как так же быстро мы и отвечали авторам. Я знаю, ничто не может так томить автора, унижать и раздражать, как неоправданно затяжной ответ.) Любовь к природе увела на некоторое время Горышина в лесную сторожку на работу лесника и обогатила его новым видением и еще более тонкими наблюдениями картин родной природы. И на страницах «Невы» появились новые, свежие рассказы Горышина, у него стали выходить книги, о нем писали, и вдруг появилась в «Комсомольской правде» разносная статья Антопольского «Одноцветная радуга» по поводу последней книги Горышина «Семицветная радуга». Это было году в 1965 после моего ухода из «Невы». Повстречал я Глеба неподалеку от Лениздата. Вид у него был какой-то растерянный. Я спросил: «Что с тобой?» И он мне рассказал о статье Антопольского. Но это бы ничего, если бы не была поставлена под угрозу новая книга Горышина. Я попросил его прислать мне «разруганную» книгу и «Комсомолку» со статьей Антопольского. Такова история моей статьи «Об одной «жестокости». Она была напечатана в «Литературной России». Но к этому следует добавить, что в поддержку статьи Антопольского выступил до меня Ю. Герман. После появления моей статьи полемика прекратилась.
Об одной «жестокости»
Представьте себе человека: молод, влюблен, как поэт, в природу, радости у него так много, что он — это свойственно щедрым людям — готов поделиться с каждым. Он не домосед — без малого всю нашу страну знает. Для него Земля всегда с большой буквы. Вот он спешит повстречаться с весной. Послушайте, как он рассказывает об этом:
«Я побежал по шоссейке. Скоро устал, запыхался, долго стоял и глядел. Видел или не видел, а только предчувствовал, как зарождаются краски. Вышедший из-под снега зябкий песок скоро станет рассыпчато-жарким, блестящим. В побледневших черемушных ветках заполыхает белая цветь. Чуть желтый туманец над лесом обратится в побеги и листья, в яркий жадно-зеленый разлив».
Не нужно быть особо проницательным читателем, чтобы в этом отрывке увидеть пробуждение природы, увидеть зримо, свежо, с новыми для нас красками. И такой как бы вновь открытой, предстает природа — леса, реки, моря — в каждом рассказе Глеба Горышина. И людей он рисует по-своему: «...дед Иван, человечишка лысый, добрый, но вытертый жизнью, непрямодушный, всегда в своем стариковском расчете, уже ненужном, смешном, никому не опасном». К этой характеристике трудно что-либо еще добавить, в ней все — и портрет, и характер, и — что самое главное — время.
Но сами по себе, даже и хорошо написанные, отдельные места еще не делают произведение — особенно лирическое — цельным, талантливым, завершенным. Надо, чтобы каждая фраза, каждое слово звучали согласованными аккордами, чтобы на всем протяжении чтения этот мягкий лиризм овевал вас, доставляя наслаждение, заставлял читать дальше и дальше. Такой способностью Горышин награжден. У него, как и у каждого лирического писателя, герой.
Один — это он сам. Это он своим сердцем, своим взглядом на людей, на природу дает нам возможность видеть все в лирическом окрасе. И поэтому неудивительно, что во многих его рассказах герой — молодой человек, и хотя имена у него разные, но он все тот же, и это не недостаток, а достоинство. Не может быть у писателя двух лирических героев. Я покорен навечно одним лирическим героем Сергея Есенина, и не представляю себе второго, и не хочу его — мне этот люб. Нравится мне и лирический герой Глеба Горышина — добрый, сильный, чуткий к чужой боли, не терпящий хамства, радующийся, когда мешает злому.
Глеб Горышин — молодой писатель. Не идущий проторенными тропами. Возможны у него, как и у многих молодых, творческие просчеты, на которые надо ему указывать с целью помочь поскорее освободиться от них и утвердить в себе то хорошее, что, несомненно, у него есть. Только надо это делать доброжелательно, помогая ему, а не оскорбляя, как это получилось в статье Л. Антопольского, опубликованной в «Комсомольской правде».
В самом деле, посмотрите, как пишет автор статьи: «...чем больше писал и печатался Г. Горышин, тем более жестоко (выделено мной. — С. В.), пристально изучающе всматривались в него читатели и критика». «Пристально изучающе» — допустим, но почему жестоко? Откуда такая беспощадность к молодому талантливому писателю у всех читателей и критиков и откуда сие известно Л. Антопольскому? Я что-то не верю ему в этом, но, прочитав статью, убедился в другом: сам критик настроен жестоко.
«Вчитаемся внимательно в пять книжек этого молодого и чрезвычайно плодовитого писателя», — пишет он. Не плодотворно работающего, а плодовито, да еще чрезвычайно. Вот уже и первое «производное» от слова «жестоко». И чем дальше, тем больше. И все чаще встречается издевка. У Глеба Горышина лирическая проза. Не нравится это Л. Антопольскому. «Произведение Г. Горышина — ли-ри-чес-кое!» — иронизирует он.
Не разобравшись в природе лирического героя, автор статьи упрекает Горышина в том, что «двойники... бродят по пяти сборникам Горышина толпами». И дальше: «Происходит в книжках Горышина любопытный казус. Кочуют у него из рассказа в рассказ все те же схемы, те же модели характеров. Раз придуманный и собранный, такой литературный робот...», «игрушечные характеры», «герои чрезвычайно болтливы» и т. д. Жестоко расправляется Антопольский, и хотя говорит в своей статье всего о четырех рассказах и повести, но делает поползновение перечеркнуть все написанное Глебом Горышиным. И ни разу ему не приходит в голову простая мысль — перечитать начало своей статьи, где он настойчиво призывает: рассказы молодого талантливого писателя Глеба Горышина. Читайте его два последних сборника, три старых, его очерки, его дневниковые наброски, его повести, его киноповесть — и даю твердое обещание, что как будто со