Нелегкая задача для писателей — создать такую книгу. Но если любишь свой народ, ту землю, на которой родился и вырос, если есть силы и желание собрать, научить и художественно осмыслить огромный материал прошлого, то такая задача оказывается посильной, и книга становится не просто документом о прошедшем времени, но той настоящей литературой, которая приносит читателю удовлетворение, радость познания и развивает чувство патриотизма.
Главный герой дилогии «Лицеисты» — Федор Крутов. Интересно создает этот образ Виктор Московкин. Незаметно, совершенно естественно от страницы к странице молодой рабочий из темного парня вырастает в сознательного революционера-борца. От первого знакомства с книжкой, рисующей бесправное положение рабочего человека, через тюрьмы и схватки с врагами проходит он путь до участия в первом рабочем Совете.
В книгах Московкина жизнь конца прошлого века и начала сегодняшнего дана широко. Все, кто появляется на страницах дилогии, — это живые люди, со своим характером, своим отношением к жизни. Таковы друзья, таковы и враги. Сложен характер Алексея Грязнова — инженера фабрики Карзинкина, который в дальнейшем становится директором этой фабрики. «Русак я до мозга костей. Не выношу завоевателей... Убеждены, что мы глупы, ничего не смыслим. И грабят русских...» — в горькую минуту откровения говорит он своей сестре. Но это не помешает ему в дальнейшем с помощью казаков подавить забастовку рабочих.
Большую роль в росте самосознания пролетариата играют лицеисты — революционно настроенные студенты Демидовского юридического лицея. Это их избивают до полусмерти черносотенцы. Это среди них, лицеистов, выделяется отвагой, непримиримостью и ясным пониманием стоящих перед народом задач Мироныч.
В дилогии Московкина нет длиннот, вялых описательных мест, которыми так часто изобилуют современные романы, нет проходных страниц, не работающих на основную мысль, нет украшательства. Здесь все подчинено одному — желанию рассказать о своих земляках точно и правдиво. И отсюда та естественность интонации, живость диалога, которые присущи хорошей исторической литературе.
Сердечно, с большой теплотой создает автор образы фабричных детей, с их играми, бедами и радостями. На глазах ребят разворачиваются грозные события, в которых и они принимают участие, на их глазах гибнут отцы, и это они, уже повзрослевшие, произносят слова-клятву:
«— Отцов наших, Марфушу, всех — никого не забудем! Поклянемся, Егор, что станем помнить!
— Всегда будем вместе, что бы там ни случилось».
На этом заканчивается вторая книга большого романа. Время действия — 1905 год.
Редко приходится встречаться с такого рода книгами, как повесть-сказка Бориса Сергуненкова «Лесная лошаль». Она как бы и вне времени и вместе с тем очень современная. Вне времени потому, что и в прошлом веке читали бы ее с таким же истинным наслаждением, как будут читать и в будущем. Современная потому, что каждая страница этой удивительной книги наполнена тем высоким нравственным содержанием, которое могло появиться только сегодня, в наших условиях, подготовивших этому духовную почву.
Повесть-сказка. В ней много реального, но не обыденного, а романтически возвышенного и немало сказочного, причудливо вплетенного в эту реальную основу. И то и другое наполняет книгу поэзией, заставляя читать ее с наслаждением. А тут еще чуть ли не на каждой странице раздумья рассказчика, очень своеобразные, которые могут появиться, только когда находишься один на один с природой длительное время, — а Сергуненков пробыл наедине с лесом девять лет, работая лесником, — когда не только чувствуешь ее, но становишься частью природы, когда «можно многое услышать, имея чуткое ухо. В лесной тишине можно услышать и свою тишину. Что там в тебе слышно? Какие бродят мысли в твоей голове, какие волнуют чувства?»
И начинаются раздумья о жизни, о том, что такое правда и справедливость. И что такое доброта. И милосердие. И жалость. И о многом другом, имя чему — жизнь человека, идут раздумья. То в форме сказки, то как притча, то как быль. Иногда автор раскроет нравоучительный смысл, иногда спрячет, чтобы читатель сам подумал. А подумать есть над чем, особенно в наш двадцатый век, когда человеку некогда даже оглянуться вокруг, всмотреться в себя.
Сюжет этой книги весьма незатейлив. Да автор и не пытается «закручивать» его. Есть на лесном кордоне старая лошадь по кличке Сильва. Ушла она со двора. Куда — неведомо. Ищет ее лесник-рассказчик. Но не так, чтобы этими поисками были заняты все страницы повести. Напротив, совсем немного им отпущено места. То там поищет, то там. Вот и весь сюжет. Но тогда что же движет интерес читателя? Почему у меня создается ощущение, будто я каждый раз, начиная читать, испытываю такое состояние, словно вижу за окном розовое утро и на сердце у меня легко и празднично? Отчего это? Почему рука сама тянется к книге, и я ничего не хочу делать, как только читать ее и перечитывать? Да, именно перечитывать, потому что это не простое чтение. Тут нужно вникать в смысл каждой фразы и сцены. Тут глазами не пробежишь. Сердце нужно и разум. И тогда почувствуешь, как сердце наполняется добрыми чувствами, а разум богатеет мыслями. И от этого становится легче дышать и мир светлеет.
Ну, а еще о чем книга? А о том, как живет человек в лесу и как, постепенно познавая его, становится его частью. Исподволь, не сразу готовится к этому читатель, потому что сразу-то и не поверишь. Как это? Почему это? Но коли уж автор подготовил, то все, что есть в книге, уже берешь без сомнения. Тогда и такое его признание не вызывает удивления: «Я сижу у ног ручья, или он у моих». Тут уж полное слияние с природой. А зачем оно? Может, и ни к чему? Мы так далеко ушли от нее, что стоит ли возвращаться? Оказывается, стоит. И стоит именно потому, что только в единстве с природой мы можем оставаться людьми. Если мы ей станем чужими, если природа для нас окажется враждебной страной, то можно с уверенностью предсказать, какая печальная участь ожидает человечество в недалеком будущем.
Об охране природы пишется и говорится много. Настолько много, что уже стирается изначальный смысл этого прекрасного дела. Тут же, в книге, никаких призывов к охране нет, но вся она пронизана солнечным светом любви к лесу, птицам, зверью, к травам. И все это благотворно вливается в сознание читателя, и хочется быть в лесу и любить его со всем его населением.
И наряду с этим идет человеческая жизнь — с бедами и радостями, страданиями и надеждами. Плачет старуха: обманула свою подружку, не взяла ее на грибное место. И вот нет ей покоя. Господи, да чепуха это! Велико дело! А оказывается, велико. Обман-то мал или велик — все равно обман. И тот, кто честен, не может, обманув, жить спокойно. А вот забытая сыном мать. Ждет она его, страдает и принимает лесника за его друга. И лесник, жалея ее, расписывает, как хорошо живет сын и как он занят, хотя никогда этого «заскорузлого типа» и не видал. «Может, этой женщине жить-то осталось совсем немного и она умрет прежде, чем Васенька соизволит обрадовать вестью о себе. Пусть же она останется с добрыми мыслями о сыне». Так рассуждает лесник, и есть в этой доброте что-то сродни рассказам Шукшина.
Это реальность. А вот сказка. Хотя и ее основа реальна. На болоте, тяжко страдая, умирает лось. Его надо бы добить выстрелом из ружья, но у лесника не подымается рука. И он уходит, обрекая животное на дальнейшие страдания. Вешает в сторожке на стену разряженное ружье. И вдруг среди ночи оно стреляет. Само. А утром в черепе лося оказалась большая дыра. «Я все понял. Лось сильно страдал. Я не посмел поднять на него руку, а никого другого не было. Ружье деда помогло мне и взяло на себя это убийство». Придумка? Сказка? Да. Но тогда почему же становится легче на сердце? Не потому ли, что кончились муки несчастного зверя, и он успокоился? Жестоко? А как иначе? Чтобы сам, в муках, до последней минуты? Вот и думай. Для этого и книга написана. Добро и зло — это не просто черное и белое. Это еще и каков ты сам. Готов ли к добру, доступно ли оно тебе? Есть люди, у которых мертвые сердца, это люди недобрые, злые. Есть с живыми сердцами. С такими людьми хорошо жить.
«Люди забыли о Володе, и ему ничего не оставалось, как умереть». Забыли о человеке — и вот какой трагический конец. И невольно задумываешься, вспоминаешь: а не забыл ли кого?
Много, очень много своеобразного в этой повести-сказке, полной большого философского смысла. Много тонких и точных наблюдений из лесной жизни, и чуть ли не все они связаны с нашим человеческим общежитием. Но это не аллегория, скорее ассоциации. А точнее, это то, во что пальцем не ткнешь, не привяжешь к определенному жанру. Это повесть-сказка Сергуненкова. Только его, и ничья больше.
В конце книги рассказчик жалуется на то, что беден язык его повествования, что нет у него на это таланта. Но это напраслина. Сетования на себя идут от повышенной авторской требовательности. Книга написана поэтично, язык ее можно уподобить тонкой акварели, и талантом автор не обойден. Что и свидетельствую с полным основанием и радостью.
Работа в «Неве» брала много времени. Достаточно сказать, что бывали месяцы, когда я начитывал до двух тысяч машинописных страниц рукописей. С одной стороны, это шло от мягкости моего характера, когда я не мог отказать писателю в прочтении его, отклоненной отделом, рукописи; с другой стороны, тем, что очень трудно было наладить работу отдела прозы. Не было такого человека, на которого можно было бы целиком положиться, то есть, чтобы он обладал определенным идейно-художественным уровнем, совпадавшим с теми требованиями, которые предъявлял я, и естественно, чтобы и вкус был близок моему. Именно — моему, потому что, в конечном счете, и в первую очередь, ответственность несет главный редактор, что я уже познал на собственном опыте. Поэтому писать приходилось урывками и то в те просветы, когда я мог полностью отключиться от забот о журнале. Все же удалось написать роман «Две жизни». Написал с десяток рассказов. Два сценария для телефильмов, на основе моих рассказов — «Дом напротив» и «Среди жизни» и несколько статей. В итоге пришла такая пора, когда мне стало совершенно ясно, что я должен уйти с работы. И в 1964 году ушел.