В последнее время все чаще на страницах книг стали мелькать чужеродные слова. И ладно, если бы они были в речи персонажей, но нет — они в авторском тексте. Некоторые литераторы ими даже как бы щеголяют, показывая свою «образованность». Вместе с тем надо бы всерьез задуматься о правомерности внедрения этих слов в нашу жизнь. И на самом деле, — начальника называют — «шеф», «босс»; не очерк, а «эссе», не обслуживание, что вполне по-русски, а «сервис», не собрание, не совещание, пусть хоть и международное, а непременно — «симпозиум» (кстати, это слово переводится и как дружеская пирушка). И что уж совсем недопустимо, стали именовать председателя городского Совета депутатов трудящихся — «мэром». Такое использование подобных варваризмов несет в себе уже определенный идейный заряд.
Писать по-русски — это не значит только знать русский язык. Надо помнить о том, что русская литература была всегда народна!
Современность, по моему глубокому убеждению, — это не только сиюминутное время в произведении, современность — это прежде всего раздумье о настоящем, прошлом и будущем.
«Я читаю с выбором только хорошие, тепло написанные книги, мне нравится, когда автор умеет показать светлые стороны жизни, когда он и дурное описывает красиво, так, что о достоинстве жареного не думаешь, наслаждаясь вкусом соуса. Нас, людей, поработавших на своем веку, книга должна утешать, она должна баюкать нас, вот что я вам скажу, сударь мой» — так рассуждает обыватель, которого казнит М. Горький в своем рассказе «О беспокойной книге».
У Максима Горького есть чему учиться. Его человеколюбию, бесстрашию возвещать правду. Знанию глубин жизни.
Я люблю рассказ за его активную силу. Это как пуля, выпущенная в цель. А если рассказ не один? А если таких рассказов десяток, два десятка, три? Они более способны обстрелять разные участки жизни, нежели даже хороший роман.
С годами я все больше задумываюсь о назначении человека на земле. Для чего ему дан разум, для зла или добра? Чтобы украсить землю или погубить ее?
Когда-нибудь, но всегда, наступает Время Итогов для каждого и для всех. И спросит Жизнь: как жил, что создал, что разрушил, пользуясь мною? Какой оставил после себя след?
Писать надо широко, свободно, заботясь только об одном, — чтобы было интересно.
Свежий диалог, разнообразный. Тогда звучат голоса.
Быстрая смена фактов — движение книги, а значит — и интерес к ней.
Писать надо как бы с разбега. Трамплин позади.
Эти правила выработались в процессе литературного творчества. Не всегда я следовал им, потому что каждое произведение по-своему субъективно, но некоторая польза в них есть.
Все известное читателю надо безжалостно выбрасывать из произведения.
Велика сила Слова, — стоит только человеку открыть книгу, как слово уже берет его в свою власть и ведет до последней страницы (если, конечно, книга интересная).
Чтение. Существует несколько ступеней. Школьник из третьего класса возьмет из книги только то, что способен взять его девятилетний ум. Позднее, уже в десятом классе, перечитывая ту же книгу, увидит то, что было ему недоступно, в силу возраста, когда был маленьким. Зрелым он увидит то, что уже не раз встречал в жизни. В старости домыслит то, чего и нет в книге. Но это все относится, конечно, только к умной книге.
Писатель обязан сознавать свою ответственность перед настоящим и будущим своей страны и своего народа. Не сказав правды, закрывая глаза на плохое в нашей жизни, мы — писатели, будем достойны в будущем только презрения.
Утверждать веру в коммунизм — это значит, прежде всего, говорить правду!
Я бывал в некоторых странах, но никогда не дерзал писать о них. И не читаю тех, кто, поколесив 10 — 15 дней по незнакомой стране, лихо пишет о ее жизни, о ее народе. Я предпочитаю глядеть, порой даже не слушая гида. Для меня главное — впечатление, а не познание.
Зависти у меня никогда не было. Я даже не знаю, что это за чувство. И, наверное, поэтому все хорошее, что приходилось читать, всегда вызывало у меня не только удовольствие, но даже восторг. И я звал кого-либо, кто находился вблизи, и читал вслух поправившееся место, подчас задыхаясь от слез. Прекрасное меня глубоко трогает.
Родина! И сами писатели, и герои их книг полны раздумий о своей родной земле, о том святом чувстве, которое официально мы называем патриотизмом.
Слов нет, все важно в воспитании благородных качеств в человеке: и любовь к труду, и уважение к тебе подобному, и защита слабого, и бескорыстие, и многое другое, но все же всегда главным было и останется — преданность Родине! На человеке, оторванном от Родины, лежит словно каиново проклятие. На всей его судьбе, на всем его роду. Сколько бы он ни жил в другой стране, никогда не станет она ему родиной. Родина там, где живет его народ!
Сергеев-Ценский сказал: «Чтобы быть русским писателем, надо обладать громадным здоровьем!» Нельзя не согласиться.
Почему-то думают, если писатель, то непременно счастливый человек, богатый, несколько взбалмошный, живущий свободно и как ему вздумается. На самом деле это совсем не так, — большинство писателей живет очень скромно, далеко не все здоровы, и, что самое горькое, среди них есть очень много несчастных людей.
Поэт, как и всякий человек, не может всегда находиться в одном настроении. Грустное: «Улыбчивым апрелем мне не быть, не повториться раннею весною», — никак не вяжется с громко, даже грубо хохочущим Александром Решетовым.
При встрече с Джоном Стейнбеком я спросил его: «Как вы относитесь к самоубийству Хемингуэя?»
— Он поступил эгоистично, не подумал о своих близких, — ответил Стейнбек.
И тут я вдруг почувствовал, что если для меня Хемингуэй был звездой первой величины, то для Стейнбека он таким не являлся. Стейнбек считал себя равным ему, а возможно, и повыше его. Позднее, думая об этом, я понял, что ни Хемингуэй, ни Стейнбек не являются великими писателями. Хорошими, да. Но и только.
Спросил Владимира Солоухина:
— А что, если тебе дать средний роман среднего русского писателя, как подстрочник, сделал бы ты, как переводчик, хороший роман?
Солоухин подумал, засмеялся и ответил:
— Сделал бы.
Прекрасна судьба истинных поэтов! Даже когда они уходят от нас. они остаются с нами. Таков Александр Прокофьев — поэт, которого родила сама земля русская. Он родной сын, кровь от крови своего народа.
Все, чем богат есть русский язык, всей своей яркостью, изумительной меткостью, раздольной напевностью, нежностью соловьиной, мудростью вековой, — все это было щедро дано Александру Андреевичу Прокофьеву.
И столь же щедро он, поэт, в своих изумительных стихотворениях, полных самоцветного сверкания слова русского, все это отдал нам, чтобы мы еще сильнее любили свою родину — Россию! Еще больше бы гордились своим народом, способным рождать таких самобытных и редчайших поэтов, как Александр Прокофьев.
Его нет с нами, но с нами остаются его книги. И в них будет звучать его голос. И этот голос будет говорить нам о том, что жизнь прекрасна, что она полна солнца и любви. В его голосе будет звучать и озорная шутка, и светлая вера, что жизнь вечна!
За это спасибо ему!
Как они были далеки от нас! Стало страшно, когда радиодиктор сообщил: «Пошел 82-й час...» Более трех суток, безостановочно (и это счастье!) опоясывал землю космическими трассами Андриян Николаев, и следом за ним шел Павел Попович. Уже казалось нам, неискушенным в делах космонавтики, — хватит! Ребята все сделали, доказали всему миру, на что способны советские люди со своим умом, мужеством, упорством. Хватит! Пора на землю, пока не случилось беды... Но точны были расчеты тех, кто создавал космические корабли, велика была уверенность в полной победе тех, кто дал старт кораблям, и мудро было спокойствие тех двоих, кто вел эти корабли. У них не было сомнения, и они сделали то, что надлежало им совершить.
И сейчас они на земле. С нами. Тут уж слова не нужны, тут надо просто кричать от радости, смеяться, обнимать, целоваться, куда-то бежать, кому-то трясти руку. Тут надо ликовать! И мы ликуем! Радуемся. И чувствуем, что живем уже в другом времени. За эти четверо суток, когда люди всей нашей маленькой, неуживчивой земли думали только о жизни двоих, что-то произошло в мире. Стало вдруг как-то спокойнее. Может быть, от того, что люди еще глубже поняли, как не нужна война, как много есть прекрасных дел, где может проявиться мужество и гений человека. Еще глубже поняли это, и война с ее кровавыми ужасами, нечеловеческими страданиями, миллионами ненужных смертей, отодвинулась. Отошла в сторону, уступая место празднику жизни. И в этом еще одна победа нашего советского времени, победа наших героев-космонавтов!
Отчий дом
Я люблю ездить, люблю новые места, но всегда испытываю вдали от дома чувство одиночества. Порой оно доходит до того, что, думается, никогда и своих не увижу. И весе же езжу, потому что когда наедине с собой, то много вижу, о многом думаю. Если же езжу не один, хотя бы с женой, то многое проходит мимо глаза, даже если жена и не отвлекает. Но случилось и так, что был не один, а в компании ярославских писателей, была рядом дочь, и это не помешало мне увидеть многое на родине отца в селе Великом, что вошло в «Историю одной поездки». Но тут, пожалуй, другое, тут такие воспоминания, такая горечь потерь, что никто бы не смог помешать... Я расскажу об этой поездке и ею закончу эту книгу.