Преторианцы мгновенно окружили Камаэля плотным кольцом и выставили вперед мечи.
— Опомнись! — проговорил император севшим голосом. — Что ты говоришь, мальчик мой?! Тебя, верно, оглушили в бою. Ты не в себе. Тебе нужна помощь! Позволь лекарю…
— Нет! — Сафир окинул взглядом ряд телохранителей и понял, что ему не пробиться. Следовало затаиться и выждать удобного случая, а не поддаваться эмоциям. Тогда он смог бы отомстить наверняка. Теперь же Камаэль и близко не подпустит его к себе. Проклятье, как глупо!
— Брось меч, лорд Маград! — приказал Камаэль. Его голос снова звучал властно — должно быть, он заметил колебания Сафира. — И я забуду, что ты поднял на меня руку. Я понимаю, что ты болен. Лекари помогут тебе, обещаю. Как-никак, ты жених моей дочери. Не забывай об этом! — Последние слова император отчеканил, выразительно глядя в глаза Сафира.
Армиэль… она не поверит. И не поймет. Наивно ожидать от дочери, что она встанет на сторону Сафира. Для нее Камаэль — любящий и заботливый отец, а не жестокий убийца, способный осудить одного из самых верных своих вассалов и послать легионеров, чтобы они расправились с ним и его семьей: тайно от всех, не предавая дело огласке. Если обвинение было справедливым, то почему лорда Маграда казнили без публичного разбирательства, как это делалось всегда?
Сафир застонал, стиснув зубы. Как жестока бывает жизнь, но смертным негоже роптать на судьбу. Он должен, и он сделает. Как бы горько ему ни было!
Сафир выхватил из ножен короткий кинжал и метнул в императора. Того мгновенно закрыл собой один из телохранителей. Клинок со звоном отскочил от панциря.
— Взять! — отдал короткий приказ Камаэль упавшим голосом. — Живым! Лорд болен.
«Лорд не болен, — подумал Сафир. — Лорд прозрел!» И вдруг его пронзила другая мысль: почему он так слепо доверился мимолетному мороку? Откуда ему знать, что видение правдиво? Ведь все увиденное им было так нелогично! Император всегда был добр к нему и отличал. Он воспитал его и отдал ему руку своей дочери. Разве поступил бы он так с сыном того, кого приказал убить?
Но рассуждать было некогда. Телохранители ринулись на него, а император устремился вверх по лестнице. Сафир отразил несколько выпадов, но воины легко оттеснили его на арену и окружили.
— Сдавайтесь, лорд, — сказал один, — мы не причиним вам вреда.
— Сафир, опомнись! — за спинами телохранителей появился Нармин. — Брось меч!
В этот момент в Золотой Ложе Дьяк прошептал что-то своему ленивцу, тот пискнул, и посол неожиданно бросил его вниз. Зверек ловко перекувырнулся, распластал передние лапы и начал стремительно расти, превращаясь в ящера пятнадцати футов длиной и двадцати в размахе. Зрители с воплями ужаса бросились врассыпную, даже несколько преторианцев растерянно замерли на месте, не сводя глаз с приближавшегося монстра. Их товарищи бесцеремонно повалили императора на лестнице и закрыли своими телами.
Взмахнув кожистыми крыльями, ящер спланировал к подножию лестницы, схватил Сафира когтистыми лапами за одежду и взмыл обратно к ложе. Все в изумлении провожали глазами поразительное существо и похищенного лорда, беспомощно болтающего в воздухе ногами, не знающего, пугаться или радоваться подобному избавлению. Дьяк с неожиданной для его возраста ловкостью перепрыгнул через барьер ложи и очутился на спине ящера. Похлопав чудовище по шее, он что-то проговорил, и монстр взмыл вверх, покидая вместе со своим хозяином и Сафиром Цирк и, судя по всему, Урдисабан. Через несколько мгновений он превратился в точку, а затем и вовсе исчез из вида.
Глава 9
Первый голем, которого показал Зимария Ирвину, походил на гигантского паука, но имел восемнадцать жвал, зазубренные лезвия на ногах и длинное тонкое жало, способное одновременно нанизать человек пять. По словам Зимарии, его доставили в Маор-Агтон недавно — всего восемь месяцев назад.
— Думаю, его сделали в Шасайете, — говорил он, стоя перед клеткой и глядя на тускло поблескивавшего в свете факелов голема. — Там изготавливают много различных чудовищ, одержимых стремлением убивать. Обычно в них поселяют душу умершего человека, предварительно подчинив ее себе и наложив необходимые заклятия. За годы, проведенные здесь, я изучил множество трудов по этому вопросу, — пояснил Зимария, обернувшись к Ирвину. — Впечатляет? — Он усмехнулся, заметив, что тот не может оторваться от металлическою монстра. — Этот красавчик — настоящее чудо, произведение искусства. Невиданное мастерство! Анкхели изловили его, когда он крушил очередную деревню где-то на северо-востоке Синешанны. Кажется, какой-то барон решил проучить своих взбунтовавшихся крестьян и натравил на них эту игрушку.
— Колдун?
— О нет. Просто очень богатый землевладелец. Из тех, что умеют лишь воевать и пировать. Им не под силу создать что-либо подобное, — Зимария насмешливо покачал головой. — Я ведь сказал, этого голема сделали в Шасайете. Примерно таких же использовали во время Великой Войны в Межморье несколько лет назад. Об этом написано много трудов. Если хочешь, я тебе одолжу. — Зимария неопределенно махнул рукой назад, очевидно имея в виду заваленные пергаментом столы.
— Может быть, потом, — отозвался Ирвин. — Так ты сказал, этот паук убил кого-то?
Зимария невесело усмехнулся:
— Не кого-то, друг мой, а очень многих! Анкхели едва совладали с ним.
Ирвин покачал головой:
— И все же удивительное создание.
— О да! Жаль только, что те, кто умеет делать такое, посвятили себя злу. Конечно, шасайетские колдуны редко вмешиваются в дела обычных людей, но все же некромантию едва ли можно назвать достойным занятием.
— Разумеется, — согласился Ирвин, — хотя и не все используют свои знания во зло. — Он на мгновение задумался и помрачнел, но Зимария отвлек его внимание, взяв под локоть и заявив, что хочет показать и других обитателей своего хранилища.
Они прошли дальше, и взору Ирвина предстал закованный в сплошные доспехи воин двухметрового роста. Он стоял посреди камеры, опустив руки вдоль туловища, и казался одним из тех изваяний, которыми любили украшать свои дворцы владыки Межморья и Синешанны.
— Кто это? — спросил Ирвин.
— Тоже голем, — ответил Зимария, подходя к прутьям решетки. — Он не опасен. Его нашли в пещере в пустыне. Он был почти занесен песком и успел изрядно подпортиться. Взгляни на левую сторону панциря. Видишь, там металл не блестит?
Ирвин кивнул.
— Как этот бедняга оказался в пустыне? — спросил он, разглядывая зловещую фигуру в покрытых рунами и изъеденных песком доспехах.
— Очевидно, он потерял своего хозяина. Возможно, тот погиб, и его воин остался в пещере, обреченный на вечное бездействие. Расколдовать его нельзя — кто-то наложил очень сильное заклятие. Душа, которую поселили в нем, скорее всего, никогда не попадет в Зал Умерших. — Зимария покачал головой. — Это очень жестоко, мой друг, когда нет надежды на избавление. Впрочем, душа, помещенная в голема, не может испытывать отчаяние, потому что наложенные на нее заклятия обрекают ее на служение одной цели. Иначе кто бы мог ей приказывать?
— И все эти существа будут храниться здесь вечно? — спросил Ирвин. На мгновение он представил, как големы по какой-то причине оживают и разбегаются по башне с единственным желанием убивать все, что попадется на пути. От подобной картины делалось так жутко, что Ирвин невольно вздрогнул.
— Вечность — слишком неопределенное понятие, — ответил Зимария, знаком приглашая своего спутника идти дальше. — Кто знает, долго ли простоит Маор-Агтон? Возможно, завтра на наш мир обрушатся воды Океана или налетят невиданные ураганы и сметут все с лица земли. Скажем так: големы останутся здесь, пока бог, построивший Черную Башню, не решит иначе.
— Скажи, Зимария, что ты знаешь об анкхелях?
— Не очень много. А сами они тебе ничего не рассказывали?
— Я так понял, что бог, которого они называют Гором, создал их как стражей этого места.
— Да, — Зимария кивнул. — Только бог сумел бы объединить человека с птицей. Никому из смертных, даже самым сильным колдунам, это не под силу.
Они остановились перед клеткой, на полу которой лежал большой металлический шар с многочисленными прорезями.
— Этот безобидный на вид голем уничтожил не один караван, — сказал Зимария. — Не подходи близко! — добавил он, заметив, что Ирвин сделал шаг к камере. — Из этих щелей в любую секунду могут появиться лезвия. Представь себе ощетинившийся мечами шар, катящийся по пустыне и превращающий в кровавое месиво людей и животных. Впрочем, я преувеличил: разбойники, владевшие им, использовали свою игрушку только против людей. Лошади и верблюды стоят слишком дорого, чтобы убивать их. Он появился здесь четыре года назад и до сих лор не утратил своих смертоносных способностей. Если приблизишься, он наверняка нападет.
— Скажи, а что анкхели делают с теми, кто посылает големов убивать людей? — спросил вдруг Ирвин.
— Ничего, — ответил Зимария. — Они не судьи, а только исполнители воли своего бога. Тот велел им заключать в Маор-Агтон существ, которые приносят людям вред, я они делают это. Наказание истинных виновных их не интересует.
— Разве это справедливо? Отобрать у убийцы оружие не значит остановить его. Он может обзавестись другим. — Ирвин был искренне удивлен.
— Я согласен с тобой, мой друг, но анкхели — не палачи. И они не обязаны заниматься нашими делами. По большому счету нам вообще повезло, что Гору пришло в голову позаботиться о нас, простых смертных.
— Что ж, теперь и мы в каком-то смысле служим на пользу людям. — Ирвин невесело усмехнулся.
Зимария взглянул на него, затем сказал:
— Ты ведь не хочешь оставаться здесь, верно?
— Конечно нет, — подтвердил Ирвин. — Я вообще попал сюда случайно. Все это ошибка. Так, по крайней мере, мне кажется.
— Мне тоже здесь надоело, — доверительно произнес Зимария, останавливаясь перед следующей клеткой, которая была почему-то задернута плотным занавесом. — Слишком долго я пробыл в обществе этих металлических убийц. — Он потянул за свисавший сбоку шнур, и ткань с тихим шелестом отъехала в сторону.