— Грустная история.
— Не грустней твоей, Аспид.
— Не будем бедами мериться, Фигля. Что же мне делать с тобой?
— Ничего не делай. Просто приходи иногда надо мной посидеть. Доброе слово и покойнице приятно.
Она опять улеглась на спину и сложила руки на груди.
— Что-то происходит, Фигля, — сказал я, вставая. — Говно какое-то.
— Нет, Аспид, — ответила она равнодушно. — Всё давно произошло. Но ты приходи, пока есть к кому.
Я поцеловал мертвую девушку — как положено, в лобик, — и вышел.
***
Остался последний визит на сегодня. Всегда откладываю, потом нервы ни к черту.
— Привет, Борис.
— Нахер пошел, тварь!
— Как всегда любезен, значит, всё в порядке.
— Мерзость! Ненавижу!
— Я тоже рад тебя видеть.
Лицо мальчика превращается в маску смерти, наноскины заливают худой торс анимированными сценами зверских убийств и кровавых расчленений меня. Удивительная точность управления. Это, говорят, большое искусство — не просто последовательность готовых картинок воспроизвести, а создать на лету сюжетную анимацию. Талантливый ребёнок.
— Проваливай!
— Чуть позже.
Ему лет двенадцать-тринадцать. Кроме Фигли, которая сама по себе тот ещё персонаж, про ушибков ничего точно сказать нельзя. Опознать их не удалось, что в мире пришедшего Кобольда казалось невероятным. Однако факт: всё, что мы про них знаем — только с их слов. Тех, кто может и хочет говорить. Их биометрия отсутствует в базах, чего категорически быть не может. Но я, как Белая Королева, «успеваю поверить в десяток невозможностей до завтрака».
— Я бы убил вас всех, но вы и так давно сдохли.
Борис — антифигля. Он считает, что один живой среди ходячих покойников. И его это бесит. Впрочем, меня бы тоже раздражало, наверное.
— А чем мы тебе так мешаем?
— Вас не должно быть. Вам нет места. Вы должны исчезнуть.
— А тебе одному скучно не будет?
— Я не один. Нас много. Но пока вы не исчезнете, мы не можем жить.
— А что вы будете делать, если мы исчезнем?
— Унаследуем землю.
— Для чего?
— Для настоящей жизни!
— И какая она, настоящая?
— Тебе, дохлая тварь, не понять!
Вот и поговорили. Да, это, конечно история для психиатра, и он тоже к нему ходит. Но доктору Микульчику и взрослых ушибков хватает.
— Жалобы, предложения, пожелания будут? «Чтоб вы сдохли!» не считается.
— Не приходи ко мне больше!
— Увы, не могу. Работа такая. Мне это тоже не доставляет удовольствия, поверь.
— Не доставляет?
— Вообще ни разу.
— Тогда приходи. Помучайся.
— Добрый ты, Борь.
— Не тебе судить, тварь!
Да, такие могут унаследовать землю. Но лучше не надо.
— Всё, пап? Идём?
— Да, Мих, пора. Дима, ты как?
Дима меня игнорирует.
— Мы поиграли, пап. Он нормально. Ну, почти…
Подросток выглядит заметно лучше. Миха и правда ему помогает, как-то по-своему.
— Пока, Дима, до завтра.
— Дсвдн.
О, ну хоть что-то.
Я честно собирался посвятить пару часов сыну. Я слишком редко остаюсь с ним вдвоём, без того, чтобы кто-то не прибежал со своими проблемами. Боюсь, он чувствует себя не главной фигурой в моей жизни. Я хреновый отец.
Но в гостиной меня ждала Лайса.
— Беги к себе, — со вздохом отправил я Миху, — обстоятельства против нас.
— Всё будет хорошо, пап?
Я посмотрел на сурово насупленные бровки майора Волот и засомневался. Выражение её симпатичного личика не обещало хороших исходов.
— Надеюсь.
Он очень по-взрослому вздохнул и ушёл к себе. Чёрт, как неудачно всё складывается сегодня.
— Пойдём в кабинет, гражданка начальница?
— Не ёрничай, дело серьёзное.
— Итак, две новости. Обе так себе, — заявила Лайса, завалившись в кресло и выставив на обозрение ноги.
— Давай тогда самую паршивую.
— Девочка, которая к тебе приходила, Алёна.
— Да?
— Мы её не нашли.
— Серьёзно? Так бывает? Мы же в кобальте!
— Наши спецы говорят, что не бывает.
Ах, ну да. Ещё одна невозможность-до-завтрака. Хотя время уже обеденное.
Всё вокруг — кобальт. Все сети, все поверхности, все системы. Как и предсказывал в своё время Петрович, «Кобальт системс» (они же «кобальт», они же «кобольд») поглотила всё. Пришло «время кобольда», когда все коммуникации, транзакции и взаимодействия идут с участием сети. А сеть — это «кобальт». Не могу сказать, что это плохо. И комфорт жизни заметно вырос, и нас не поработили роботы. Сервисы развились до степеней неимоверных, социально-государственный прессинг упал до минимума, протестуют против абсолютной сетецентричности нынешней жизни только упоротые криптоманьяки в шапочках из фольги. Но они всегда против чего-нибудь протестуют.
Я и сам раньше работал на кобальтов. Сначала рядовым фиктором, потом фиктор-ментором. А потом «Кобальт системс» заявила, что я могу быть свободен от трудовых обязанностей, потому что фикторов больше нет. Виртуал не нуждается в творцах, потому что виртуалом стало вообще всё. Теперь я просто грустный, нищий и очень усталый директор детдома на крошечной муниципальной зарплате. Впрочем, жизнь в Жижецке недорогая, жильё и питание у меня казённые, запросы скромные.
— Антон, — спросила Лайса задушевным тоном, — как твоё душевное здоровье? Строго между нами, разумеется.
— Строго между нами — не дождешься!
— И никаких котов?
Я покосился на подоконник. Кот приоткрыл зелёный глаз, окинул взглядом диспозицию и закрыл его обратно. Чёрной сволочи это не интересно.
Лайса считала движение глаз.
— Значит, есть.
— Я буду всё отрицать!
— Антон, пойми, я тебя до сих пор не сдала и не собираюсь. Если в администрации узнают, что у тебя галлюцинации, то ты вылетишь с директорства моментально.
В Горсовете многие считают, что я — заноза в заднице. Не могу сказать, что они так уж не правы, и последняя попытка моего смещения с должности не добрала совсем чуть-чуть голосов. Нынешний мэр, надо отдать ему должное, не такая мрачная залупа, как предыдущий, но большой любви между нами всё равно не сложилось. В глубине души он считает, что на недвижимость в центре города можно найти более выгодного арендатора, чем на висящий на городском бюджете детдом. Намекал, что мы могли бы съехать в апартаменты поменьше, подальше и похуже.
— Зачем вам этот городской шум? — закатывал крошечные близко посаженные глазки градоначальник. — На окраинах лучше воздух, меньше пыли, дешевле аренда…
Я мысленно показывал ему средний палец, но отвечал вежливо. Мол, для детей переезд — неоправданный стресс, им тяжело привыкать к переменам, здание «Макара» всегда было детским приютом, Кобальт-Системс во времена нашего сотрудничества отремонтировала его и оснастила наилучшим коммуникационным оборудованием для виртуального обучения. Широкие каналы, проекционные поверхности высшего класса, лицензионный доступ к образовательным нейросетям, вирт-педиатрия вип-категории и так далее. Нашему медкабинету Микульчик завидует лютой завистью и постоянно подсовывает городских детей на диагностику. А вы что там сделаете? Торговый центр? Офисный улей? Кому это вообще надо сейчас?
Мэр отвечал уклончиво, что есть, мол, многообещающие проекты…
Я не без оснований подозревал, что обещают они в первую очередь солидный откат.
В общем, стоит мне на чём-то проколоться, и говно пойдет по трубам. Они, небось, уже и нового директора присмотрели.
Предыдущий кандидат на моё место пускал слюни на девочек. Предпредыдущий — на мальчиков. А тот, что перед ним, — на имущество и мебель. Где они таких только находят? А следующему надо будет только подмахнуть бумажку на переезд в другое помещение. Минутное дело, хорошие деньги. Кто откажется?
И только на детей всем насрать.
— Лайса, если ты решила, что мне всё померещилось — то нет. Я был там, где был, и видел то, что видел.
— Я знаю, — вздохнула мадам начальница полиции. — Но лучше бы у тебя были галлюцинации… Помнишь, когда мы познакомились, в городе пропадали люди?
— Такое забудешь.
— Так вот, теперь люди появляются. И это ничуть не лучше.
***
— Нетта, мне кажется, или мы опять в жопе? — спросил я, когда Лайса ушла.
— Это называется «стабильность», — вирп изящно расположилась в освободившемся кресле. — Зачем ты вообще связался с этой девочкой?
— Кем бы она ни была, это ребёнок в беде.
— У тебя на этом фиксация, как сказал бы доктор Микульчик. На детях в беде.
— У кого-то же должна быть?
— Я не против, Антон, — мягко сказала Нетта, — но ты не можешь взвалить на себя все беды мира.
— Нетта, душа моя электронная, не изображай из меня Данко. Я не собираюсь освещать Человечеству путь собственной пылающей жопой. Это просто ребёнок, который пришёл к нам за помощью. Мы можем хотя бы попробовать ему помочь.
— Который?
— Что?
— Который по счету ребёнок пришел к нам за помощью, и ты за него впрягся?
— А какая разница? Ты к чему клонишь, совесть моя облачная?
— Я напомню, — Нетта встала с кресла, подбоченилась и смешно склонила голову на бок, как янтарноглазая сова.
— Начну с Клюси. Ты влез в её проблемы с отчимом, который был, между прочим, мэр города, вообще не понимая, что происходит. Тебя чуть не прибили пару раз, и дел ты наворотил…
— Ну и где теперь тот Мизгирь? — спросил я мрачно. — А я всё ещё тут.
— Мизгирь, конечно, уехал. Но его друзья всё ещё в горсовете. А ты до сих пор чужой здесь.
— Перебьюсь.
— Карина. Ты вытащил её из-под статьи, испортив отношения с Лайсой и областным министерством образования.
— Они бы её сожрали и высрали. Да, девочка наделала глупостей, но блин! Ей пятнадцать, а ей бы жизнь сломали. С тем портфеленосцем я погорячился, конечно, но он сам нарвался, согласись.
— Да-да, он имел глупость прийти в подведомственное ему учреждение и начать требовать исполнения совершенно законных постановлений. Конечно «нарвался»! Именно так это и называется.