Она заворочалась, сползая головой к моему паху.
— Не сейчас. Может, позже.
— Ловлю на слове… — вздохнула женщина. — Да отдай ты ему уже, Сека.
— Вот, Кэп-сама, это васе, — азиатка протянула мне сложенную гармошкой бумагу.
На ней крупно написано: «Прочитай внимательно, не так, как прошлый раз!»
— Мы пока в душ, ладно? И это, Кэп… Ты не сердись, если что.
— Не сердись, Кэп-сама! Мы рюбя!
Когда женщины вернулись, благоухая чистыми телами, а также немного хлоркой и дешёвым мылом, я все ещё читал. Они, вздыхая и косясь на меня, заправили кровати и сели на одной вдвоём, положив руки на колени, как примерные школьницы. Смотрят на меня и вздыхают по очереди. Изображают раскаяние.
— Значит, только я отрубился, вы сразу бегом читать? — спросил я, закончив.
— Не, Кэп, не сразу, — сказала смущённо Натаха. — Я была против. Но Сека меня уболтала. Сказала, что от тебя не убудет, наоборот.
— Что «наоборот»?
— Ну… Вот это вот всё… — окончательно смутилась женщина. — Ты же сам сказал, что тебе хорошо было!
— Кэп-сама, не ругайся на неё! Это правда, я уговорира спрятать бумагу. Там зе написано «не верить ей», то есть мне. А я хоросая!
— Кэп, ну правда, зря ты так к ней, — поддержала Натаха, — она, конечно, лиса хитрая, девятихвостая, но за тебя обеими сиськами. А на меня бы ты как на женщину сроду не посмотрел, верно?
Я ничего не сказал — соврать неправильно, правду сказать — не тот случай.
— Да ладно, я же прочитала. И про жопу, и что рожа как блин с глазами.
Вот тут уже мне стало неловко.
— Да я не обижаюсь, Кэп, я же в зеркало себя видела. Я без претензий.
— Натах…
— Не, Кэп, не надо. Просто появился шанс, я воспользовалась. Но идея Секи, сама бы я не допёрла.
— Кэп-сама, мы зе вернури бумагу!
— После того, как развели меня на групповуху. И вернули потому, что я бы и так про неё вспомнил.
— Девускам надо как-то вызивать в этом опасном мире! Теперь ты, как сесный серовек, нас не бросис!
— Я бы вас и так не бросил, — обиделся я.
— Да ладно, Кэп, ты её не слушай, — сказала Натаха. — Просто она давно хотела тебя трахнуть. Ну и я по случаю примазалась. Ты уж извини.
— Ладно, дамы, проехали. Что случилось, то случилось, назад не отмотаешь. Что там снаружи-то?
— Все в столовой, Стасик опять агитирует. Но мы решили, что лучше к тебе вернёмся.
— Ну, если Стасик, то вряд ли что-то срочное. Схожу в душ, за завтраком встретимся.
Когда я добрался до столовой, Стасик уже выговорился. Все смотрят на меня, и только Сэкиль с Натахой злобно пырятся на Стасика. Я сделал вид, что мне вовсе не интересно, и пошёл к раздаточной. Эх, некому теперь больше накладывать, придётся самому. Плюхнул пюре, закинул два котлетоса, набулькал компоту, вернулся за стол. Ем, а на меня все смотрят. Чуть не подавился. Когда я перешёл к компоту, Стасик решил, что приличия соблюдены и решительно направился к нашему столу. Натаха захрустела пальцами, разминая руки.
— Нет, — сказал я Стасику.
— Что «нет»? — растерялся он.
— С какой бы глупостью ты ни пришёл — нет. Иди нахер, Стасик.
— Я не уйду!
— Ну, стой дальше.
Я допил компот, поставил стакан на стол.
— Пошли, девочки, не будем мешать его стоячей забастовке.
— Ты не уйдёшь!
— Уже ушёл.
Я встал и пошёл к выходу, Натаха с Сэкиль за мной — и никто даже не дёрнулся нас останавливать.
Так я и думал.
— Чего хотел-то этот альтернативно одарённый? — спросил я у спутниц.
— Совершить, как он выразился, «гражданский арест», — сообщила, зло сжимая кулаки, Натаха.
— На каком основании?
— Антиобсесственное поведение! — сказала Сэкиль.
— И в чём же оно выражалось?
— В пренебрезении безопасностью обсины.
— Заявил, что наши выходы стали причиной нападений. Мол, «разбудили лихо». А теперь не хотим участвовать в обороне или хотя бы сдать всё оружие законно избранной власти.
Натаха потрясла в воздухе своим молотом.
— Он нас всех хотер арестовать! И запретить ходить! И всё отнять!
— Ну да, ну да, — покивал я. — А потом эти колокефалы1принесут нас в жертву, чтобы задобрить демонов.
— Оу, Кэп-сама, ты говорис узасные весси!
— Люди глупеют от страха, — вздохнул я. — Надо уходить отсюда.
— Совсем? — растерялась Натаха.
— Пока им моча не перестанет стучать в голову. Не хочется доводить дело до силового конфликта. Жалко идиотов, да и патронов мало.
— Оу, это радикарьно…
— Да блин, и хер с ними. Достали своей непосредственностью, — выругалась Натаха. — Только у меня вещей много. И всего жалко.
— Собери самое ценное, остальное брось, всё равно возвращаться. Не растащат они твои железки, не бойся. Зачем они им? В жопе ковыряться?
У Сэкиль вещей немного, всё больше тряпочки, включая невесть откуда взявшееся тут кружевное бельё. Натаха только вздыхает завистливо. У неё всего приданого — инструменты да материалы, над которыми она квохчет, как наседка над яйцами. Набрала в чемодан столько, что я еле оторвал от пола.
— Натах, не увлекайся. А ну как найдём чего, куда класть будешь?
Она аж застонала от разрывающей её жадности. Понимаю, тут каждая отвёртка на вес золота, потому что за всё время их нашли аж три. Одну крестовую, одну обычную и одну кривую и ржавую, но Натаха её выправила.
— Эй, Кэп! — подошёл Сэмми. — Найдётся минутка для нигга-бро?
Он внимательно следит за тем, как Натаха чахнет над железом, и улыбается. Он всегда улыбается, во всю обойму белоснежных зубов на чёрной роже. Мутный тип, но не без шарма.
— Чего тебе, Сэм?
— Тебе не нужен случайно личный негр?
— У меня нет хлопковой плантации.
— Я могу стоять у твоего ложа с опахалом и отгонять мух.
— Тут нет мух, Сэмми.
— Тогда баб. Они к тебе так и липнут.
— Я серьёзно, Сэм, чего тебе надо? Мы вроде как торопимся.
В конце коридора, у столовой, собирается кучка людей, и выражение их лиц мне не нравится. Стасик активно размахивает руками, указывая то на себя, то на меня, то на них, то почему-то в потолок.
— Возьмите меня с собой.
— Нахрена?
— Не хочу оставаться с этими долбоёбами. И Стасик меня домогается, пидорасина.
— Не, ты не понял вопроса. Нам ты нахрена?
— Могу нести вещи. Негр-носильщик, а, белый маса?
— I’ll run away tomorrow
They don’t mean me no good
I’ll run away tomorrow
They don’t mean me no good
I’m gonna run away
Hafta leave this neighborhood, — запел он гнусавым блюзовым ходом.
— Мы тебе что, бродячий оркестр?
— Кэп! — взмолилась Натаха. — Пусть сумку потащит, жалко же инструмент! Если что, я его сама придушу вот этими руками!
Она показала руки, и Сэмми уважительно присвистнул.
— О, биг вайт мамми! Маленький нигга-Сэмми не огорчит тебя!
— Чёрт с тобой, пошли.
— Держи, мой шоколадный! — Натаха водрузила на него сумарь, а сама подхватила чемодан.
— Вы куда это собрались? — спросил строго Стасик. Скучковавшиеся за ним люди перекрыли коридор, загородив нам проход к обоим выходам.
— Тебя, блядь, не спросили.
— А зря не спросили. Потому что я не разрешаю.
— Стасик, — сказал я спокойно, — отъебись.
И, не дожидаясь ответа, врезал ему в подбородок, отправляя в нокаут. Он бы все равно не ушёл. Он дурак.
Остальные молча разошлись к стенам, пропуская нас посередине.
***
— Мда… — огляделась Натаха. — Какое странное место.
— Оу, Кэп, — вздохнула Сэкиль, — вы как это насли?
— Не помню, — признался я. — Этого нет в хронике. Может быть, было в первой части.
— Первой? — заинтересовалась она.
— Мои записи, которые вы хамским образом прочитали, это второй том. Первый утрачен. Да там же написано.
— Да мы так, пролистали, — призналась Натаха. — Почерк у тебя, Кэп…
— Мы искали про себя, — хихикнула Сэкиль.
— Женщины! — закатил глаза Сэмми. — Так что это за место?
— Не знаю, — сказал я честно. — Кладовка какая-то.
Вертикальные ящики вдоль стен похожи на индивидуальные шкафчики в детском саду, только ёжиков и зайчиков на дверцах не хватает. Дальше на стеллажах свёрнутые в рулоны матрасы и стопки сероватого постельного белья, возле дальней стены разобранные кровати.
Любопытная и хозяйственная Натаха тут же кинулась шуршать по шкафчикам, но там оказались только связанные в пачки комплекты казённой одежды — майки, трусы и носки. Одинаково серые, одинакового фасона. Женские наборы отличаются лишь наличием такого же серого плотного бюстгальтера. За кружевные трусики здешние женщины готовы отдаться или убить. Не знаю, кому отдалась или кого убила Сэкиль, но у неё есть. А вот у Натахи казённый сатин, или из чего там пошито это убожество.
Ведомый странным наитием, направился в дальний тёмный угол. Там нашёл свитое из брошенных на пол матрасов и бурых казённых одеял мягкое тёплое гнездо и улёгся. Оно как будто помнит форму моего тела — так правильно и комфортно мне не лежалось нигде. Я вдруг почувствовал себя маленьким, напуганным и очень-очень несчастным, а мир за пределами гнезда стал тёмен и ужасен. Ощущение оказалось настолько острым, что глаза наполнились слезами. Я повернулся к стене и стал молча оплакивать какое-то ужасное, непереносимое горе, которое я не помню. Знаю только, что оно меня постигло, разрушив всю мою жизнь и даже, кажется, меня самого.
Слезы текут и текут, бороться с этим нет сил. Пришла Сэкиль, улеглась рядом, прижалась к моей спине, обняла и засопела в шею. Я успокоился и уснул.
Проснулся с ощущением «сейчас вечер». Здесь нет часов, да и нужды в них нет, но, раз я всё помню, значит, полночь не миновала. Рядом спит Сэкиль, лицо её во сне внезапно детское. Лицо японской школьницы из мультика. Где-то в стороне похрапывает Натаха, я её не вижу, но слышу. Должен быть ещё Сэмми, но я его не вижу и не слышу.