— Что-то вспомнила?
— В основном — трубу и цепи. День за днём. Некоторые подробности моего содержания в этом состоянии. В основном, физиологического свойства, которые лучше бы не вспоминать. Остальное — очень смутно. Похоже, фанерные хари подвесили меня давно, и память постепенно затёрлась. Но нас с тобой я всё же вспомнила.
— Вспомнира? А теперь забудь! — сказала решительная Сэкиль.
— У него уже есть мы! — добавила Натаха.
— Его постель была свободна, — примирительно сказала негритянка.
— А это не твоё деро!
— Постель не главное, — отрезала Натаха, — мы друзья.
— И мы за него горро порвем всяким… Натаса, как это срово?
— Прошмандовкам!
— Просмандовкам, да!
— Мы тебе не доверяем. Ты ещё не рассказала, кто убил Константина!
— Какого ещё Константина?
— Кровь которого нашли в твоей комнате, а тело — в душе!
— Без горовы!
— Стоп… Помолчите… — озадачилась Абуто. — После… э…
— Да все слышали, после чего, не утруждайся! — поторопила её Натаха.
— Я сразу ушла, чтобы меня не отключило в чужой постели. Пошла в душ, думала успею ополоснуться и дойти до комнаты, но дошла только в душевую. Открыла дверь, и…
— Сто «и»?
— Отключилась. Дальше не помню. Следующий день начался снова с цепи и фанерных харь.
— Как удобно! — возмутилась Натаха. — Тут помню, тут не помню…
— Хватит, — остановил её я. — По времени совпадает. Меня тоже обресетило почти сразу, как она ушла. Думаю, это синхронный процесс.
— Ты иди, иди отсюда, чёрная женщина. Вон, там ещё один такой же, можешь с ним шашни крутить. А от Кэпа отстань, ему отдохнуть надо. Да, Кэп?
Натаха присела на корточки, штаны опасно затрещали швами. Заглянула в глаза взглядом преданной собаки.
— Натах, я сам разберусь, ладно? Спасибо тебе, Абуто, что рассказала.
— Не за что. Не так уж много я вспомнила. Но кое-что вспомнить было приятно! — она подмигнула взбешённой Натахе, поднялась и ушла.
— Вот прошмандовка! — сказала та в сердцах.
— Отставить бабские разборки.
— Есть, Кэп!
— Есть, Кэп-сама!
— Но мы ей не верим!
— Совсем не верим!
— И будем охранять твой сон!
— Как самураи своего даймё!
Я устроился в углу и наскоро записал события уходящего дня. Увы, вопросов в рукописи прибавилось, а ответов — нет. Мои «самураи» задрыхли раньше меня, так что пришлось их растолкать, чтобы улечься. От Натахи пахнет потом и она храпит. От Сэкиль пахнет горько, и она дышит во сне беззвучно. Не знаю, чем заняты негритянка и Сэмми, их не слышно.
В кои-то веки заснул сам, а не вырубило.
Глава 12. Аспид
Well, I never heard it before, but it sounds uncommon nonsense.
Lewis Carroll. Alice in Wonderland
— Привет, Аспид!
Я промолчал, мрачно покосившись на догнавшую меня девчонку. Утренняя пробежка — ритуал для сохранения остатков самоуважения. Я ещё могу пробежать пятерочку в приличном темпе несмотря на то, что мне на днях сорок, я выпиваю полбутылки в день, сижу на антидепрессантах и страдаю хроническими болями. Микульчик, правда, пытается меня убедить, что я ими не страдаю, а наслаждаюсь из извращённого аутомазохизма. Наказываю себя за то, что мудак. Это он не знает, сколько я пью. Никто не знает. Кроме Нетты. И вообще, кто бы говорил — Микульчик и сам прилично закладывает.
— Ладно, не «Привет, Аспид», — сказала, не выдержав моего молчания, Джиу. — Антон Спиридонович, здравствуйте.
— Привет, Алёна.
— Лучше Джиу.
— Не лучше. Ты у меня числишься в Алёнах, значит, пока так и буду называть.
— Как знаете.
— Не боишься? — я кивнул в сторону букета камер на столбе, мимо которого мы пробегали. — Ты же в ориентировках как пропавшая.
— Нет, не боюсь.
— Почему-то я так и думал. А их не боишься?
Навстречу неторопливо катились на электротележке двое Лайсиных подчинённых. Мы обменялись с ними кивками.
— Полицейские больше доверяют Кобольду, чем глазам. Они без подсказок ассистента себя в зеркале не узнают.
Алёна бежала легко, подпрыгивал на спине синий рюкзачок, развевалась короткая, выше колена юбка.
— Так вы мне поможете? — спросила она через полкилометра.
— В чём?
— Скажите «Да», и расскажу, в чём.
— Не покупаю котов в коробках. Может, они уже дохлые.
— А как же романтика и авантюризм? Ставка вслепую? Слабо?
— Стар я уже для «слабо».
— А если баш на баш?
— У тебя есть что предложить?
— Есть.
Разговаривать на бегу — дурное занятие. Сбил ритм дыхания, потерял настрой.
— Ладно, давай сядем вот на эту лавочку и поговорим серьёзно.
Мы остановились и присели. Она ничуть не запыхалась, а вот я немножко да. Возраст и нездоровый образ жизни однажды меня доконают.
— Алёна, тебе стоит не бегать от полиции, а рассказать всё. Можно персонально Лайсе, я устрою вам встречу. На нелегальном положении ты долго не проживёшь.
— Фу, какая скучная взрослая мысль, Аспид! У вас, что в детстве не было домика на дереве?
— У меня в детстве не было вообще никакого домика. А теперь я скучный и взрослый, меня зовут Антон Спиридонович, и я видел уже все виды подростковых провокаций в свой адрес.
— И никакого бунта? У вас репутация анархиста.
— На фоне местных чиновников такую репутацию имел бы даже Бенкендорф. Алёна, давай не будем отнимать друг у друга время.
— Хорошо. У вас ведь неприятности?
— Всего лишь последние тридцать лет. До того жизнь моя была безмятежна. Кстати, самые свежие связаны с тобой.
— Я про попечительский совет. Вы знаете, что вам приготовили чёрную метку?
— Догадываюсь. Если Микульчик меня не поддержит, то будет сложно.
— Вы оптимист насчёт «сложно». У вас нет шансов. «Макар» отберут, вас выгонят, детей отдадут в новое помещение новому директору.
— Откуда у них взялся новый директор?
— А вам не всё равно?
— В целом пофиг, да.
Девочка очень по-взрослому права. Я, конечно, подёргаюсь, но меня задавят большинством. Разве что удастся воззвать к совести Микульчика. Если он её пока не пропил.
— Я могу помочь.
— Хм.
Я оглядел её — девочка-азиатка, шестнадцать лет, причёсочка-каре, гольфики, юбочка. Сидит как примерная школьница, руки на коленках. Не похожа, в общем, на человека, способного повлиять на представителей региональных элит.
— Не верите?
— Сомневаюсь. Тут нужно чудо, а не глазки строить.
— А если будет чудо? Поможете?
Ситуация чертовски смахивала на ловушку, но я согласился. Вариантов, кроме чуда, у меня нет.
Алёна откланялась и убежала, а я пошёл уже не торопясь. Не было настроения заканчивать пробежку, ускоряя своё возвращение к неприятностям, которые, я не сомневался, меня уже поджидают. И, разумеется, как в воду глядел.
***
— Отец!
— Я этот человек.
— Какого чёрта?
— Какого чёрта что?
— Какого чёрта по «Макару» шароёбится какой-то мутный гондон, утверждающий, что он новый директор?
Она говорила подчёркнуто громко, явно в расчёте, что так смело поименованный персонаж её услышит.
— Я, конечно, не очень новый, но определённо директор, — ответил я, тоже слегка повышая голос, — и я этому самозванцу сейчас дам по тыкве.
— Не надо мне по тыкве! — вышел из гостиной в прихожую молодой (То есть до тридцати, святое Мироздание, для меня это уже «молодые»! ) человек весьма интересной наружности. Высокий стройный красавец с породистым лицом. Прямой нос, голубые глаза, длинные волосы и отлично сдизайненные геометрические нанотату на лице и руках. Сука, эльф какой-то, только что уши не торчат.
— Девушки неверно меня поняли, Антон Спиридонович!
Где его учили так улыбаться? На курсах «Как вызвать ненависть всех окружающих мужчин»?
— Мы знакомы?
Риторический вопрос. Я бы такого красавчика запомнил, хотя бы из чёрной зависти.
— Нет, но я много о вас слышал. Весьма разного, признаться, но хорошего больше.
— Я не пустила его дальше прихожей, — подоспела решительная Клюся с битой в руках. — Шляются тут всякие!
И она, и дочь смотрят на визитёра настороженно, но с интересом. Не удивительно. Он так ослепительно-элегантен, что хочется надеть сварочные очки. Я в своём костюме для пробежки выгляжу на его фоне престарелым потасканным гопником.
— А я о вас и сейчас не слышу, — осадил его я.
— Ах, извините. Я Эдуард. Эдуард Андриевский.
Дочь, не удержавшись, прыснула, а от моего пристального взгляда замахала руками и скрылась за угол, чтобы проржаться.
— Ах, ну если Эдуард! — захихикала Клюся.
Гость растерялся в полном непонимании ситуации. Явно не такой реакции ждал он в ответ на своё представление.
— Я сказал что-то смешное? — он быстро оглядел себя, предположив некий забавный непорядок в одежде, но нет — по-прежнему совершенен, и даже ширинка не расстегнута.
— Не обращайте внимания, — отмахнулся я.
***
Это наш внутренний юмор. Внутрисемейный, я бы сказал, включая в этот круг Клюсю. Эдуардом звали первого поклонника дочери, приторного и самовлюблённого мудака. Его пафосные ухаживания («эдуардинг») развлекали нас какое-то время, потом она послала претендента так далеко, как тот заслуживал. С тех пор «эдуард» стало именем нарицательным.
«Очередной „эдуард“, пап, не беспокойся. Если будет серьёзно, я тебе скажу».
Я не то чтобы не беспокоился, но в личную жизнь не лез, отчётливо понимая, что могу выступать только в качестве отрицательного примера. Клюся эту шутку отлично знала, они часто вместе с Настей хихикали, обсуждая безнадежную «эдуардовость» очередного претендента. В общем, визитёр не мог представиться более неудачно.
— Итак, чтобы разрешить возникшее недоразумение, — справился с неловкостью Эдуард. — Я не представлялся директором. Я сказал, что я, возможно, будущий и. о. директора. Эту должность мне предложили буквально сегодня утром, и прежде чем принять решение, я решил поближе познакомиться с вашим замечательным учреждением и его текущей администрацией.