— Откажитесь, — серьёзно сказала Клюся. — Настоятельно советую.
— Прошлому претенденту накладывали швы, — поддержала её Настя.
— Я наслышан о ваших талантах, Антон Спиридонович, — ничуть не испугался Эдуард. — Но я всё же рассчитываю на мирный исход нашей встречи.
— Зря, — сказал я, хотя вовсе не собирался немедленно его бить.
Моя репутация преувеличена, я не кидаюсь на первого встречного. Максимум на второго-третьего, да и то он должен нарваться.
— Не надо агрессии, поверьте, я более всех заинтересован в установлении хороших отношений со всеми присутствующими, — и он подмигнул моей дочери.
Худший способ завоевать моё доверие. Но она слегка покраснела и потупилась. Чёрт, природа, злобная ты сука! Девушка не может не реагировать на гендерные сигналы такой интенсивности.
— Видите ли, Антон Спиридонович, ваше отстранение — дело решённое. На сегодняшнем заседании попечительского совета вы перестанете быть директором, это, фактически, уже формальность.
— Сегодняшнем?
— Вас ещё не известили? Да, сегодня вечером. Поверьте, я не желал бы этого, но у меня пока нет голоса на совете. Пока — потому что сегодня он появится. И я хочу отдать его за то, чтобы вас оставили. Не директором, конечно, но на какой-то менее ответственной должности — почему нет? Здесь полно дыр в штате, займёте любую. Я поспрашивал — против вас все, кроме ваших воспитанников. Но они горячо на вашей стороне, это многого стоит. Дети вас ценят, а мне только предстоит завоевать их доверие. Ваша поддержка мне в этом очень поможет, а вы останетесь с ними и сгладите неизбежные сложности переходного периода. Согласитесь, им будет меньше стресса в вашем присутствии!
— Переходного куда?
— Учреждение ждут большие перемены. Во-первых, переезд…
— Ах, вот оно что…
— Антон Спиридонович, не спешите с выводами! Я видел помещение — это новое здание, светлое и просторное. Ну и что, что на окраине? Какая детям разница? Город небольшой, прогуляются. Здесь, конечно, историческое место, но уж очень оно… Мрачновато, не находите? Давайте смотреть в будущее позитивно! Раз уж оно неизбежно…
— Неизбежно, значит…
— Папа? — дочь меня хорошо знает, и интонация, с которой я это сказал, ей не понравилась.
— Увы, слишком влиятельные силы в этом заинтересованы, так что примите переезд как свершившийся факт и ищите в этом положительные стороны. Например, реорганизация на этом фоне будет менее травматична.
— Ещё и реорганизация?
— Ну разумеется! Вы, уж простите, Антон Спиридонович, ведёте дела совершенно волюнтаристским образом, с нарушением всех и всяческих норм и предписаний. Да, дети вас любят…
— Может, именно поэтому они его и любят? — спросила Клюся. — Потому что он кладёт на этот миллион правил, которые выдумывают бюрократы, в жизни не видевшие живого ребенка?
— Поймите, девушки, — Эдуард засиял идеальной, эталонной, достойной палаты мер и весов улыбкой. — Так не может продолжаться вечно! Система не может быть завязана на личные качества одного человека! Он полностью игнорирует контроль! Окажись на его месте кто-то менее достойный…
— Например, вы? — прямо заявила Клюся.
— Дорогая Клюся! Меня пока рано оценивать в этом качестве! Я говорю именно об этом — всё должно быть устроено так, чтобы должность и личность не зависели друг от друга! Директор — это административная функция, и, при соблюдении необходимых требований…
— Хотите заменить личность должностью? — спросил я.
— Не я! Не я хочу! Это нормальное общественное требование! Не должно быть незаменимых, на которых всё держится! Даже если им льстит быть таковыми — это неправильно! Потому что однажды их всё равно приходится заменять! Вот как сейчас…
Дочь сильно сжала мой локоть. Это спасло Эдуарда от расходов на пластику лица и, возможно, стоматологическое протезирование.
— Уходите, — сказала ему Клюся. — Прямо сейчас заткнитесь и уходите.
— Вы не правы, это бессмысленно. Я вернусь завтра, но уже в качестве директора!
— Зато, возможно, своими ногами, — угрожающе постучала битой по ладони Клюся.
— Жаль, что вы не настроены на конструктивное сотрудничество, Антон Спиридонович! Очень надеюсь, что ваша позиция изменится. Прошу прощения, что выступил дурным вестником, но уж лучше я, чем кто-то другой. Поверьте, у меня самые лучшие намерения!
И он ушёл, так и не получив по морде. Что, разумеется, правильно, но очень, очень обидно.
— Экий он… Эдуард! — сплюнула Клюся с досадой.
— Хм… А может, он в чём-то и прав… — задумчиво сказала дочь.
— Настёна, не ведись на смазливые личики! Если мужчина выглядит как бог, то молится он только на себя.
— А, то есть, ты заметила, что он симпатичный?
— Слепой бы заметил! Но, Настюха, поверь старшей подруге — к чёрту красавчиков! Вон, на отца своего посмотри!
— Ну спасибо, блин… — покачал головой я. — Ты умеешь поднять самооценку!
— Ой, ещё скажи, что ты ни капельки на него не запала! — ткнула Клюсю пальчиком в поясницу дочь.
— Ничуть! Красавцы — не мой типаж. Я на их фоне невыгодно смотрюсь. Кроме того, я, может быть, ещё не оставила надежду стать твоей мачехой!
Клюся обняла меня, чмокнула в щеку и скривилась.
— Блин, ну ты бы хоть побрился! И душ принял!
— Я только с пробежки. А между мной и душем — очередной Эдуард. Что за жизнь такая? Не разбредайтесь, я скоро. Надо бы всё обсудить.
Я шагнул в гостиную и упёрся во взгляды стоящих плотной группой детей. Здесь, кажется, были все.
***
— Что происходит? — спросила Карина.
Голос её напряжён, взгляд тяжёлый.
— Спокойно, Карин, не заводись.
— Тондоныч, кто этот человек?
— Тондоныч, неужели опять?
— Почему они от нас не отстанут?
— Тихо, ребята, не все сразу. Я всё расскажу, сядьте.
Постепенно все расселись, кроме Карины — она продолжила стоять, сверля меня злыми глазами.
— Итак, не буду скрывать — положение сложное. Сегодня вечером заседание попечительского совета, и есть ненулевая вероятность, что меня снимут.
— Тихо! — осадил я зашумевших детей. — Пока не сняли же. Так вот, если всё-таки снимут, то этот… Эдуард… В общем, он будет новым директором.
— Мы не хотим!
— Не надо нам нового!
— Да что такое!
И только Карина стоит и смотрит. И это меня тревожит больше, чем крики негодования.
— В этом случае, — продолжил я, — прошу всех соблюдать спокойствие, не устраивать демонстраций, митингов и акций публичного неповиновения. В конце концов, он, может быть, не так и плох.
— Нам все плохие, кроме вас! — заявила уже успевшая пустить слезу Олюшка. — Мы вас лю-ю-юбим!
— Вам просто выбирать не из чего, — невесело усмехнулся я. — Может, вам с ним даже лучше будет, откуда вы знаете? Он вас тренировками мучить не будет.
— Мне нравятся тренировки, — жёстко сказала Карина, — а он мне не нравится.
— Тондоныч, — тряхнула синей чёлкой Мила, — это же не в первый раз, и вы всегда побеждали. Вы же и сейчас победите, да?
— Разумеется, — соврал я, — но всё же будьте на всякий случай готовы к переменам. И помните, что не всегда они к худшему.
— Карина, — осторожно обнял девочку за окаменевшие плечи, — пойдём, я тебе макивару подержу.
Так что в душ я попал только через час, в течение которого Карина выводила стресс, избивая мешки и меня. Мне, впрочем, почти не досталось, потому что опыт и техника пока побеждают молодость и задор. Скорость у неё хорошая, энергии хоть отбавляй, злости вообще выше крыши — но выучка пока слабая.
— Я готова была его убить, — призналась она.
— Ещё мешок попинаешь?
— Нет, хватит, прошло уже.
— Карина, ты же знаешь, что «Нет человека — нет проблемы» в жизни не работает? Человека нет, а проблем становится только больше?
— Знаю, — вздыхает она.
— Держи себя в руках. При любом раскладе! Не забывай, ты практически на условке, под мою гражданскую ответственность. И то, что я покрываю твои проблемы с контролем, дико непрофессионально с моей стороны. Гнать меня надо за это поганой метлой. Так что, может быть, меня и заслуженно снимут, хотя не за то. Но я в тебя верю, и знаю, что ты справишься. Ты же справишься?
— Если вас не снимут — справлюсь. Мне уже намного лучше.
— Если снимут — тем более. Просто держись, улыбайся, пинай мешки. Сможешь?
— Смогу.
— Умничка. А теперь бегом в душ.
Девчонка напрыгнула на меня и, обхватив руками и ногами так крепко, что у меня аж дыхание перехватило, повисла. От неё пахло потом, страхом и фруктовыми духами. Молча спрыгнула и убежала.
Чёрта с два она справится сама. И не только она. У меня нет благополучных детей, всех жизнь успела понадкусывать. Если их вытряхнуть из привычной полутёмной безопасности «Макара», где их охраняет в древних стенах злой и страшный Аспид, в большие светлые залы нового детского центра под руководством красивого до неприличия, да ещё и молодого Эдуарда… Станет ли им лучше? Сомневаюсь. Сука, очень сильно сомневаюсь. Но может быть, что и станет. В конце концов, я уж точно не подарок.
***
Выйдя из душа, обнаружил сидящую на кровати Нетту. Она с интересом меня рассматривала.
— Ты что, голых мужиков не видела?
— Ты в трусах, так что технически голым не считаешься. И я не подсматриваю за тобой в душе, а остальные мужики мне не интересны. У тебя прибавилось синяков.
— Карина пар спускала. Ерунда, скользящий контакт. Надо давать иногда пробивать защиту.
— Ты не боишься, что она сорвётся?
— Боюсь до усрачки. И не только за неё. Тут много кто может сорваться, ты знаешь.
— Я знаю. Но за неё ты отвечаешь лично.
— Плевать. Я за всех отвечаю. Не знаю, как они переживут мой уход. Не потому, что я такой хороший, а потому, что для них любые перемены — не к добру.
— С кем надо превентивно поработать, как ты думаешь?
— С Олюшкой точно, она эмоционально нестабильна, может впасть в депрессию. Но она хоть не суицидница, порыдает дней несколько, откажется от еды, но ей это только на пользу. Потом проголодается, и природа своё возьмёт.