роля. На что я сделал удивлённые до идиотизма глаза и попросил объяснить, как это возможно технически. В ответ было дружное, но бессодержательное возмущённое мычание.
С одной стороны, меня давно подозревали в тайных умениях дурить Кобальт, с другой — официально это считалось невозможным. Про Нетту им, если кто и донёс, то они ничего не сказали, потому что вирпы тоже официально считаются несуществующими. Легенды старпёров времён раннего доступа. Мне неуверенно предъявили расхождение в приход-расходных балансах, но они были в мою пользу — «Макар» тратил больше, чем получал. Я возмутился, ссылаясь на «пожелавших остаться неизвестными» благотворителей, и ещё раз ткнул их носом в недофинансирование.
Я так ловко выкручивался, что даже начал смутно надеяться, что в очередной раз отбрешусь, отделавшись выговором, общественным порицанием и традиционным лишением годового бонуса, которого за семь лет так ни разу и не получил. Но нет, играть честно со мной не собирались.
— Кхым-кхым, — подал сигнал инвестор.
И со своего кресла нехотя поднялся доктор Микульчик.
«Ах ты жопа медицинская, продажная…» — подумал я. На то, что он меня поддержит, рассчитывать было бы глупо, но хотя бы нейтралитет соблюсти?
— Несмотря на моё хорошее отношение к… — он замешкался, вытесняя рефлекторное «подсудимому», — к Антону Спиридоновичу, я, к сожалению, не могу игнорировать некоторые важные моменты, которые следует осветить, исходя в первую очередь из интересов детей…
— Давайте-давайте, доктор, — воодушевился мэр, — не стесняйтесь! Нет ничего важнее интересов детей!
И все вокруг закивали согласно. Дети, мол, наше всё.
— Дело в том, — нудил, глядя в стол, Микульчик, — что я вынужден констатировать психическую неустойчивость Антона, а также серьёзные психологические проблемы, которые препятствуют занятию педагогической деятельностью. Я не могу раскрывать детали из соображений медицинской этики, однако отмечу, что Антон избегает психологических квалификационных осмотров, в чём, я, к сожалению, ему потворствовал из личного хорошего отношения. Я уже получил взыскание от вышестоящего начальства и очень сожалею, что пошёл на поводу у нарушителя. Кроме того, Антон имеет признаки кобольд-зависимости, что показывает тайминг использования лечебных капсул, которые установлены в учреждении. Каждый раз он задерживается там дольше, чем требуют проводимые процедуры. Эту информацию я получаю как контролирующий специалист, и более не могу её игнорировать.
Вот же гад! А я и не знал, что у него наши капсулы на контроле!
Микульчик вздохнул, и мучительно сглотнул пересохшим горлом. Я просто видел, как ему сейчас хочется выпить. Покосился на инвестора, и нанёс финальный удар.
— Я считаю, что Антон Спиридонович Эшерский должен быть отстранён от занимаемой должности по медицинским показаниям.
Выдохнул и сел. Под столом звякнула бутылками его сумка.
— Что же вы так, Антон Спиридонович, — скрипящим от фальшивого сочувствия голосом сказал мэр, — не бережёте себя? Здоровье — оно прежде всего! Тем более, душевное.
— Ну что же, — подытожил свиномордый образованщик, — отчёт мы заслушали, мнение специалиста выслушали. Думаю, пора переходить к голосованию. Тем более, что и кандидат на замену у нас есть…
С заднего ряда привстал и поклонился светящийся от удовольствия Эдуард. Чему он радуется? Должность собачья, проблем выше крыши, зарплата вообще никакая. Неужели ему так хорошо откатят с передачи здания?
— Напоминаю, все имеют по одному голосу, а Антон Спиридонович — два. Как директор и как член совета. Приступим? — мэр явно торопится покончить с неприятной процедурой.
— Прошу прощения, — раздался знакомый голос. Вот уж не думал, что услышу его ещё раз.
В торце стола соткался из игры света и наночастиц элегантный и представительный пожилой седовласый мужчина, одетый в идеальный костюм.
— Вы начали раньше запланированного, — с лёгким укором сказал он мэру. — Я мог случайно пропустить заседание!
— Но… Вы же… Мы же… Мы не ожидали, что вы примете участие! Вы же игнорировали последние… Сколько? — мэр прислушался к ассистенту. — Да, последние восемь совещаний.
— На них не обсуждалось ничего интересного, — отмахнулся Петрович, мимоходом кивнув мне. — Тем не менее, за нашей компанией сохраняется право вето.
— Но позвольте! — недовольно сказал муниципальный образованец. — Почему? Ваша компания больше не является ключевым спонсором учреждения!
— Разве? — крайне иронично уставился на мэра Петрович.
— Э… Тут небольшое недоразумение… — мэр местами побледнел, местами покраснел и сразу весь вспотел. — Вы просто не в курсе, там по другой графе проводится… Сложная отчётность… Непубличные суммы…
О, так он ещё и денежки наши прикарманивает? Нет, дело-то обычное, но чтобы вот так совсем все?
— Так я могу высказаться? — невежливо перебил его Петрович.
— Да-да, разумеется, — проблеял мэр, обтекая лицом и глядя в угол.
Надо же, ему всё-таки неловко. Я думал, совесть у них изымают под роспись при вступлении в должность.
— Так вот, — Петрович знакомым жестом погладил совершенно седую бородку. — «Кобальт системс» категорически не приветствует замену директора в данном учреждении, а также передачу известной вам недвижимости другому собственнику.
Он прожёг строгим взглядом проекцию инвестора, отчего она замерцала и исчезла. Или тот просто решил, что делать тут больше нечего и отключился. За ним, ещё раз кивнув мне, исчез и сам Петрович.
За столом сначала косплеили немую сцену из «Ревизора». А потом, придя в себя, решили втоптать меня в землю хотя бы там, где можно.
Меня оставили директором (с Кобальтом бодаться — дураков нет).
Меня снова лишили бонусов. Но я на них и не надеялся.
Мне принудительно поставили заместителя — «с испытательным сроком в полгода». Не потому, что они сомневаются в его пригодности на должность, а потому, что пока идёт этот срок, я не могу его уволить. Полгода Эдуарда! Как бы его не убить случайно. Или наоборот, организовать несчастный случай?
Меня приговорили к психотерапевтическому обследованию в заведении доктора Микульчика.
Пока медицина решает, насколько я адекватен (Адекватен чему?), заместитель директора — Эдуард — имеет право голоса на совете. И обязанность выносить на совет любые мои распоряжения, которые кажутся ему неверными, и не исполнять их до тех пор, пока совет не утвердит. Теперь я имею под боком официального саботажника, который может парализовать всю деятельность «Макара», а я его даже уволить не могу.
Несчастный случай кажется всё более привлекательным вариантом.
Глава 13. Кэп
It’s a poor sort of memory that only works backwards.
Lewis Carroll. Through the looking-glass
— Доброе утро, Кэп!
На меня смотрит удивительно некрасивое женское лицо. Его черты напоминают неудачно размазанный по сковородке блин.
— Я Натаха! — радостно скалится оно кривоватыми жёлтыми зубами. Над верхней губой небольшие усики, брови внушительно-кустисты, под ними прячутся крошечные бесцветные глазки.
Отодвигается, и я вижу, что женщина по-своему гармонична — с фигурой ей не повезло так же, как с физиономией. И почему она лежит рядом со мной в… Ах, нет, не в кровати. На брошенных на пол какого-то пыльного склада матрасах. Мы что, бомжующая пара? Я настолько никчёмен, что не нашёл никого симпатичней этой говорящей тумбочки? Почему «Кэп»? Я бывший моряк, что ли? «А теперь вот я бичую, так как списан подчистую с китобоя-корабля», — всплыла в памяти строчка.
Ага, стихи, мы, значит, помним. А кто таков и где проснулся — нет. Очаровательно.
За спиной что-то зашевелилось.
— Привет, Кэп! Я Сэкирь!
Симпатичная азиаточка. Может быть, я не безнадёжен. В зеркало бы глянуть.
— Вы ни хрена не втыкаете щас, Кэп! — Натаха как бульдожка — дружелюбна так же, как и уродлива. Кажется, что сейчас оближет от избытка чувств. — Но это пройдёт! Чуток потерпеть — и память вернётся! Почти вся! А чего не вспомните — мы с Секой вам расскажем!
— А есё у вас бумазка есть, где вы всё записываете! Вот она! Но там сначара неправирьно! Вы писете, сто мне нерьзя верить, а это не так! Вы узе передумари! Я хоросая!
Азиатка прильнула ко мне сзади так, что организм бодро отреагировал. А ещё мне нужно в туалет.
— Сортир там, Кэп! — сказала Натаха, заметив мой ищущий взгляд. — Но душа нет. Мы тут все немного не розами пахнем. И да, увидишь чёрную страшную бабу — не удивляйся. Приблудилась.
Страшную? Если страшнее неё — то как бы до сортира успеть добежать.
Негритянка спит на матрасе в соседнем ряду стеллажей. Страшна разве что для тех, кто не видел негров, а так — обычная. Губы чёрные варениками, расплющенный широкий нос, кучерявая жёсткая волосня. Худая, костлявая, ноги длиннющие. Выглядит измученной даже во сне. Видать, жизнь не балует.
А вот в сортире…
— Эй, как вас там… Натаха и… — позвал я тихо.
— Чего, Кэп? Бумага кончилась?
— Это так и должно тут висеть?
За проходящую под потолком трубу привязан дешёвый дерматиновый брючный ремень, в его петле повис сизо-серый негритос. Ну кто ж так вешается? Продел в пряжку, сунул башку и с унитаза шагнул. Ремень и не затянулся толком. Вон, до сих пор ноги подёргиваются.
— Блядь, Сэмми, дебила кусок! — расстроилась Натаха. — Я его приподыму, а ты режь. Вот тебе ножик, сама точила…
Женщина без видимого усилия приподняла то ли негра, то ли его тело, я, встав на многострадальный унитаз, перерезал ремень. Вытащил его в помещение и вернулся чтобы воспользоваться, наконец, санузлом по назначению.
Когда вышел, мне открылась дивная в своей сюрреалистичности сцена — Натаха, стоя на четвереньках, впилась в губы дохлого негра могучим поцелуем, а из-за стеллажа на это смотрит глазами страдающей от запора жабы перепуганная негритянка.
Прервав поцелуй, женщина налегла на грудную клетку удавленника — аж рёбра захрустели, и я понял, что она просто проводит реанимационные мероприятия. Видимо, он ещё не совсем дохлый. Твою мать, да что тут происходит вообще? И где это «тут»?