— Но, принимая помощь, к примеру, хирурга или травматолога, вы не готовы принять помощь врача-психотерапевта? Какие ещё врачи, по-вашему, «для слабаков»?
Вот зануда, а?
— Ладно, вы правы, это не очень логично. Но только если воспринимать психотерапевта как врача.
— А меня вы воспринимаете как опасного врага, который покушается на вашу личность?
— Отчасти, — признался я. — Ничего личного, но вы для меня угроза. Не в смысле личности, а в смысле работы. В вашей воле меня её лишить.
— Работа вам так дорога? Люди редко эмоционально привязаны к своей занятости. Ведь там, если не ошибаюсь, не очень большой доход?
— Да, зарплата крошечная, — признал я.
— Значит, она так важна для вас по другим причинам?
— Я отвечаю за детей. Это важно.
— Вы так уверены, что никто другой не справится лучше? При том, что вы, как вы сами признали, не идеальный человек?
— Это было бы самонадеянно с моей стороны. Я не педагог, да и администратор из меня как из жопы керогаз. Если бы мне не помогала… Не помогали другие, мы бы давно обанкротились. Но есть важный момент — мне не всё равно, что будет с этими детьми.
— А почему вам не всё равно?
— В смысле? — опешил я.
— Разумеется, как директору вам не безразлично то, что происходит с вашими воспитанниками. Но есть административная ответственность, а есть глубокая эмоциональная вовлечённость. В деле отмечено, что ваша забота о детях выходит за границы служебной обязанности.
— И где сейчас проводят эту границу?
— В соблюдении обязательных административных процедур и протоколов. Когда возникает серьёзная проблема с одним из ваших подопечных — вы действуете как чиновник муниципального департамента образования, каковым являетесь по факту директорства? То есть обращаетесь к психологическим и ювенальным службам, составляете соответствующие документы, фиксируете проблемы в личном деле, делегируете ответственность специалистам?
— Э… Боюсь, не всегда.
— А как вы поступаете?
— Ну… Стараюсь как-то решить проблему сам. Иногда достаточно просто поговорить. Честно и откровенно, доверие за доверие. Сказать: «Ты справишься, а я помогу». Чёрт, это же дети, а не табуретки какие-то. Им и так досталось по самое некуда, не хочу запускать их в административную мясорубку. Там никто в их проблемы вникать не будет, в системе эмпатии ноль.
— То есть поступаете как эмоционально мотивированный человек, а не как администратор детского воспитательного учреждения? Демонстрируете готовность защищать безусловно, как родитель, а не поступать согласно установленным правилам, как педагог?
— Можно сказать и так.
— Или навязчиво транслируете им свою тревожность в отношениях с окружающим миром? Формируете отношение, разделяющее на своих и чужих? Создаёте эмоциональную зависимость, которая потом станет проблемой взросления?
— И так тоже сказать можно. Но лучше не надо.
— Как вам кажется, ваши собственные дети получают достаточно родительского внимания?
Вот тут он, сволочь, прямо в больное ткнул.
— Скорее нет, чем да.
— Дети, живущие в семьях, не вызывают у вас никаких эмоций?
— Нет, о них есть кому позаботиться.
— В возрасте десяти лет вы потеряли родителей и попали в детский дом. Как вам кажется, нет ли тут связи? И если есть — то какая именно? Это вам на подумать до следующего сеанса. Для первого разговора мы пообщались достаточно, вам надо это переработать в себе. С нетерпением буду ждать встречи.
— Как тебе? — спросил Микульчик, помогая выбраться из капсулы.
— Странно, — признался я. — Очень странно. Но до чего же ушлая тварь! Вроде просто общаемся, а потом раз — и под дых.
— Общение вообще не твоя сильная сторона. Иди уже.
И я пошёл. С ощущением, что меня полностью переиграли, и кончится это всё плохо.
***
По «Макару» с хозяйским видом бродит мой новый заместитель, пресловутый Эдуард. Это окончательно испортило мне и так не радужное настроение. Он эльфийски улыбается девочкам, покровительственно похлопывает по плечу мальчиков, и вообще омерзительно обаятелен. Уволить я его не могу, только отмудохать. Но это было бы непедагогично. Нельзя бить людей только за то, что они тебе неприятны. Во всяком случае, не при детях.
Да и устанешь всех-то.
Он хотел мне что-то сказать, но я его проигнорировал, молча пройдя в кабинет.
— Привет, Нетта. Это был хреновый опыт.
— Я ещё не спросила.
— Но собиралась. А ведь есть люди, которые делают это за деньги. Чёртовы мазохисты.
— Так плохо?
— Всего за один сеанс я почувствовал себя паршивым отцом, хреновым директором, безответственным типом и унылым говном. Может, так оно и есть, но я прекрасно бы обошёлся без тыканья меня в это носом.
— Прости, я не знаю, как тебе помочь, — расстроилась Нетта.
— Ничего, зато про тебя я не проболтался. А то был бы ещё и шизофреником. А как проводит время этот Эдичка?
— Эдичка?
— Или Эдуардик. Надо проверить, что его больше бесит.
— Знакомится с детьми. Некоторые идут на контакт, большинство — нет. Но они привыкнут, ты знаешь.
Знаю, да. Дети с хроническим дефицитом любви. Любое направленное на них благожелательное внимание рано или поздно получит ответ. Сироты очень уязвимы для манипуляций. Даже, чёрт меня подери, я.
— Хотел проинспектировать кухню, но Антонина его выгнала.
— Молодец Тоня.
— Хотел попасть в комнату с капсулами, но не смог открыть дверь, там директорский код. Та же история с пациентами — медотсек для него закрыт. Зачем-то ходил в подвал, но там нет камер, не знаю, что он делал. Вышел через две с половиной минуты. Пытался войти в технические помещения, но я поставила твой код и туда. Просто из вредности.
— Спасибо, солнце моё. Ты умница.
— Не за что, Антон. Тебе не кажется, что пришло время общего собрания? Дети растеряны, им надо объяснить происходящее.
— Попроси их прийти в спортзал, всё равно пора на тренировку.
***
В спортзале на этот раз собрались все. Те, кто участвуют в тренировках, в спортивной форме, остальные — кто в чём. Мода на скин-толк привела к минимизации одежды, наряды подростков оставляют как можно больше кожи открытой, что иногда выглядит… Неоднозначно. Но это моё субъективное мнение старого пердуна, которому непривычно смотреть на юных девушек в абсолютно прозрачных, как целлофановые пакеты, майках с нарисованными цветочками, прикрывающими только соски. В конце концов, они юны и прекрасны, так что пусть их. Дресскод только на занятиях и официальных мероприятиях, а это — неофициальное.
— Итак, народ, — начал я, — собрал вас, чтобы озвучить происходящее, пока вы не навыдумывали всякой ерунды сами. Главное — я остался вашим директором, так что, если кто-то мечтал от меня избавиться, обломитесь.
Воспитанники зафыркали, выражая, я надеюсь, несогласие с постановкой вопроса. Картинки зарябили на коже, но я ничего не понял. Мне недосуг погружаться в бездну визуальных смыслов.
— Неглавное — у меня теперь есть заместитель, и это не мой выбор. Простите за прозу жизни, но нам иногда приходится принимать чужие решения. Давайте попробуем относиться к нему без предубеждения, оценивая по действиям, а не по словам. Это не всегда получается, но пробовать всё равно надо.
— Скользкий он какой-то… — сказала Карина. — Мягко стелет.
— Возможно. А возможно, и нет. Согласись, у вас не было времени его узнать. Дадим ему шанс. Третировать его, как вы умеете, тоже не стоит. Негатив порождает негатив, а нам не нужны внутренние разборки. Если возникнет конфликт — обращайтесь ко мне.
— Тондоныч, — обратился ко мне умненький (иногда слишком) Артур, — мы поняли, что Эдуарда Кактотамевоевича нам навязал город, и вам он не нравится. Не нужно играть словами, мы уже не маленькие. Но я не понимаю, зачем. В чём цель?
— Знаешь, Артур, я не хотел бы обсуждать это здесь и сейчас. В первую очередь потому, что сам не уверен в ответе. Во-вторую, потому что данная информация не требует от вас никакой специальной реакции. Если ты очень хочешь поговорить об этом — приходи, обсудим.
— Я приду, — кивнул мальчик. На его плече, открытом майкой на лямочках, появилось что-то очень мрачное.
— И я, — упрямо сказала Карина, отзеркалив на своем предплечье его картинку. Она в кимоно, и плечи закрыты.
— Разумеется.
У них с Артуром симпатия, хотя более разных детей ещё поискать.
***
— О, у вас тут митинг? — раздался голос от входа.
— Эдичка? — вслух удивился я.
Его очень приятственно перекосило. Надо опробовать вариант с «Эдуардиком».
— Эдуард Николаевич, если угодно. Не меня ли вы тут коллективно обсуждаете? Вам не кажется это непедагогичным, Антон Спиридонович?
— Нет. Ещё вопросы?
— Я вижу, вы собрались проводить тренировку?
— Вы удивительно наблюдательны.
— Премного наслышан. Могу я поучаствовать?
— В каком качестве?
— Возможно, спарринг партнёра для кого-то из ваших учеников? — и уставился на Карину.
— Простите, Эдичка, не будучи уверен в вашей тренерской квалификации, не могу поставить вас в пару к ученику. Нам ведь не нужны лишние травмы?
Соблазн, конечно, велик — потому что если поставить его с Кариной, то травмы, скорее всего, будут. У него. Но нам этого не надо.
— Тогда, возможно, мы разомнёмся с вами, Антон Спиридонович? За себя же вы не боитесь? Возможно, вашим ученикам будет любопытно посмотреть.
Что? Он серьёзно?
— Почему бы и нет?
— Я схожу переоденусь, буду в вашем распоряжении через пять минут.
Ну ничего себе.
— Так, молодёжь? Чего застыли? Тренировку никто не отменял. Кто участвует — разминайтесь и разогревайтесь. Кто нет — это вам не цирк.
Подростки интенсивно просемафорили друг другу накожной живописью.
— А мы сегодня все участвуем, можно же? — осторожно спросил ненавидящий все виды физической активности Артур.
— В режиме физкультуры, — согласился я. — Переодевайтесь в спортивную форму. Карина даст вам общий разминочный комплекс, слушаться её как меня.