За наш стол, составленный из двух и задвинутый в угол, подсел Стасик.
— Знаете, — сказал он с интонацией почти интимной, — о чём они все говорят?
— И знать не хочу, — буркнул я.
Котлеты сегодня какие-то недожаренные, что ли… Мерзее обычного. И пюре почти холодное.
— Они обсуждают — что будет, если вас, Кэп, убить.
— Именно меня?
— Да, именно и только вас. Сэмми такой же, как мы, Сэкиль с Натахой при вас, а негритянка вообще по другому этажу числится. А вот если вас, Кэп, не будет, что станет с нами?
— Понятия не имею. Да и мне как-то без разницы уже будет.
Я перешёл к компоту, котлеты больше не лезли.
— Есть две версии, — с неприятным удовольствием рассказывает Стасик. — Первая: мы все умрём или просто исчезнем. Её сторонники считают вас чем-то вроде «антиизбранного». Своего рода «обратным мессией».
— Это как?
— Обычный мессия должен вывести свой народ из говна в царствие. А вы, Кэп, уж, простите, наоборот. Мы для вас лишь свита на пути в ад. А может, и не свита, а просто тень, которую вы отбрасываете на стены Чистилища, следуя пути Авернскому. В этом случае, исчезнете вы — исчезнет и тень. А может, и само Чистилище.
— А вторая версия?
— Мы обретём свободу и станем обычными людьми. Двери раскроются, выйдем к свету, всё вспомним и станем собой.
— Странно, что меня ещё не порешили при таком оптимизме.
— Оптимистов меньшинство, Кэп. Коллективное решение — сохранять статус-кво. Но кто-то может рискнуть сам. В одиночку. Имейте это в виду, пожалуйста. Я не хочу за такого отвечать.
— А ты, Стасик, я вижу, сторонник первой теории? Думаешь, что мы в аду?
— Я думаю, Кэп, что мы — ваш дурной сон. Мы и вот это, — он обвёл рукой интерьер столовой. — Но я лучше буду вам сниться, чем не буду вообще.
— Сон разума рождает чудовищ, — процитировала Натаха.
— Посмотри в зеркало, женщина, — грубо ответил Стасик и встал из-за стола. — И знаете что, Кэп?
— Что?
— Вам не надо искать дверь. Скорее всего, вы она и есть. Осталось придумать, как вас открыть.
— Иди ты нахуй, Стасик, — ответил я ему в тон. — У вас тут совсем от безделья крыша поехала.
И он ушёл. А мы, доев, вернулись на склад. Подперли двери, чтобы не проверять, что будет, если. Потом я сел за стол сам и заставил Абуто — пополнять хроники. У каждого своя, пусть будут разные.
Потом выключили свет, и в полной темноте наши чёрненькие наконец-то нашли друг друга. Сначала тихо и стесняясь даже скрипеть кроватью, а потом разошлись, да так, что вопли Абуто и стоны Сэмми сотрясли этаж. Под шумок Сэкиль и Натаха в четыре руки раздели меня. Я не отбивался — уж очень вдохновляет этот саундрек на подвиги. А у кого сиськи красивые, и у кого жопа квадратная — в темноте вообще не важно.
Когда мы все замолкли и отдышались — меня обресетило.
Глава 16. Аспид
Do cats eat bats? Do bats eat cats?
Lewis Carroll. Alice in Wonderland
— Как там Ксюша? — Миха не выдержал и начал смотреть Дораму без меня, пока я наливал нам чай.
— Пап, ей так грустно! Это неправильно, она хорошая!
— Хорошим часто бывает грустно.
— И тебе?
— А я хороший?
— Самый лучший!
До возраста «как-я-тебя-ненавижу» нам ещё лет шесть-семь, да.
— Да, Мих, мне бывает грустно.
— А почему?
Сын удивился совершенно искренне. Папа — это не тот, у кого бывают проблемы. Папа — это тот, кто их решает. Как там Клюся сказала? «Бог может быть каким угодно, но не слабым».
— Она мне нравится, пап. Жаль, что ты не можешь ей помочь… — Это уже про Ксюшу.
Да, девочка симпатичная. Умненькая, добрая, почти не унывающая. Разве что иногда немного грустная, как сегодня. В Дораме вообще всё такое, эмпатичное. Даже отрицательные персонажи скорее драматичны, чем противны, в отличие от унылого бытового злодейства реальности. При этом нет ощущения сиропности и неправды, как в сериалах былых времен. Совершенно реальная жизнь, просто без привкуса говна.
Может быть, в этом секрет того, что от Дорамы не оторваться. А может, это хитрые игры алгоритмов, дающих каждому именно то, чего ему не хватает. Идеальное наложение на личные психотравмы. У всех, кроме меня.
Я спокойно могу смотреть Дораму с Михой, с Настей или в гостиной с воспитанниками — мило и любопытно, но и только. Но не смотрю сам. Не могу. Ломка начинается. Авитаминоз. Абстинентный синдром нехватки говна, каковое является базовым прекурсором моего психического метаболизма.
Это как глубоководную рыбу на поверхность вытащить — ей не станет легче, если убрать давящий на неё километровый столб воды.
Её порвёт в клочки.
***
Уложив сына спать, отправился в свою комнату, чтобы принять ежевечернюю полбутылку. Но если день не задался — то и вечер ни к чёрту. Припёрлась Лайса. Лично, ногами своими красивыми пришла, не проекция. Пришлось с сожалением отложить уже открытую ёмкость и спуститься в холл.
Сидит в кресле, миниатюрная и изящная. Мой «разум возмущённый», решивший однажды, что мир теперь чёрно-бел, допустил зачем-то цветной носок. Но один.
— Приветствую, мадам майор. Догадываюсь, что не внезапное противоестественное желание посмотреть мне в глаза привело тебя сюда. Так что же стряслось, о прекраснейшая из полицейских?
— Прекрати кривляться.
— Ни за что. Ты встала между мной и кроватью, терпи.
— В кровати тебя никто не ждёт, насколько я знаю.
— Вот почему всем есть дело до моей личной жизни?
— Потому что ты беспардонно лезешь в чужие.
— Ладно, ладно. Не будем ссориться. Как там Иван?
— Нормально. Более-менее. Как-то. Не хуже, чем раньше.
Иван — бывший «покляпый», то есть, разумеется, «жертва неустановленного нейротоксического агента». После курса вирт-терапии у Микульчика остался в Жижецке, потому что нигде больше не нужен. Из органов его отчислили — отчасти потому, что он с треском провалил задачу, но формально по здоровью. Иван в здравом уме, хотя и не всё помнит, но реакции не те, а мотиваций и вовсе никаких. Сидит на соцминимуме, смотрит Дораму, набрал вес, потерял форму и не то чтобы поглупел — скорее, ему просто ничего не интересно. Зачем его подобрала Лайса, не знаю. Женская душа потёмки. То ли пожалела, то ли в память об их кратком, но бурном романе, то ли надеется, что он ещё станет таким, как раньше. С её слов — живут неплохо. Не хуже прочих (косой взгляд на меня). И я последний, кто её упрекнёт в этом. Не мне учить других, как жить правильно.
— Мне надо, чтобы ты поговорил с Клюсей.
— Э… Она что-то натворила? Я думал, девочка давно перебесилась и стала полезным членом общества.
— Нет, не натворила. Есть к ней просьба. Меня она сразу пошлёт, а тебя хотя бы выслушает.
— Что же за просьба такая странная?
— Показать дорогу под болотами.
— Лайса, ты рехнулась?
— Я даже не прошу, чтобы она шла со мной, пусть просто расскажет или, не знаю, нарисует план. «Три поворота направо, два налево» — и всё такое.
— И куда ты собралась?
— Мне нужна Сумерла.
— И тебе? — не сдержался я.
— А кому ещё? — немедленно вскинулась Лайса.
— Никому. Неважно.
— Нет уж, ещё как важно!
— Да что происходит-то?
Лайса вздохнула, встала с низкого дивана, прошлась туда-сюда. Опять вздохнула.
— У тебя же есть выпить? Не может не быть.
— Виски будешь? Содовой нет, но есть лёд. Вина не держу, за этим к Микульчику.
— Давай. Но льда побольше.
Я сходил в комнату за бутылкой, льдом и стаканами, и мы уселись в углу. В дверь несколько раз засовывались любопытные носы, но, наткнувшись на мой строгий взгляд, исчезали. Грядёт «ночь обсуждений шёпотом». Генерация версий одна другой безумнее. Завтра утром ко мне подошлют кого-нибудь наивного, вроде Олюшки, чтобы разведать, что да как, а до тех пор — полёт фантазии обеспечен.
— Представь, приходит устраиваться в полицию некий молодой человек. Резюме неплохое. Все курсы пройдены, сертификаты получены. Отзывы наставников — не идеальные, но неплохие. Оценки чуть выше среднего. Семья приличная. Сам производит хорошее впечатление — спортивный, сдержанный, неглупый.
— И что не так?
— Сущая ерунда. Когда я спросила у его тренера по стрелковке, Дмитрия Сергеевича, как он ему в целом, неформально, — без всякой задней мысли спросила, просто к слову пришлось, — тот его не вспомнил. Сергеич, хоть и в возрасте, а башка у него на зависть многим. Начала разбираться — есть отметки о занятиях, контрольные результаты, выезды на стрельбище, записи о посещении тира, отчёты о патронах. Это же всё документировано! Есть видео с нагрудной камеры при прохождении полигона. Есть видео из тира, где Сергеич принимает у него зачёт! Просмотрели вместе — он как будто даже припоминать его начал, но как-то смутно, неуверенно, что ли. Поговорила с сокурсниками — никто его не помнит. Да, курсант вполне может не знать другого. Но чтобы ни один?
Я напряглась и начала рыть дальше. Родители: «Да, да, наш прекрасный сыночек… А почему вы спрашиваете?» Но не могут сказать, есть ли у их сыночка девушка. Водит ли он машину. Какую слушает музыку. Как учился в школе. Чем болел в детстве. Почему пошёл в полицию. Такое ощущение, как будто… Не знаю…
— Словно им про их сына рассказали.
— Именно!
— Не знаю, с кем я разговаривал в доме Джиу… то есть Алёны, но они вели себя так же.
— Джиу? — заинтересовалась Лайса.
— Прозвище. Какая-то героиня подростковой линии Дорамы, если я ничего не путаю. Говорят, она на неё и внешне похожа.
— Вот! То же самое — наш новый сотрудник совершенно не похож на родителей и очень похож на одного персонажа… Такой, знаешь, типаж «положительный полицейский». Я думала, он из-за этого сходства и пошёл служить.
— И как служит?
— Служил. Служил неплохо, жалоб не было.
— Уволился?
— Исчез. Как только я решила с ним поговорить — не явился на службу. И родители пропали, как и не было их.