— Я знаю. Мне нужно к Балию.
— Да мне как бы насрать, что там тебе нужно. Мы не в Изумрудный город к Гудвину идём по дороге жёлтого кирпича. Никто не даст мне мозгов, тебе храбрости, а Лайсе мужика хорошего. Кроме того, я тебе просто не доверяю. Лайса, решай свои семейные проблемы без меня. До завтрашнего вечера.
Трансляция отключилась.
***
— Антон, я боюсь.
— Нетта…
— Я знаю. Я не отговорю тебя. Тебя никто никогда не мог ни от чего отговорить, если ты решил. Твоё «Я должен» сильнее даже тебя самого. Но я не могу не сказать — я боюсь.
Мы сидим на её берегу, море тихо шепчет что-то под мостками. Я занял капсулу без веского повода — по расписанию у нас терапевтический сеанс с Фиглей, но она только отмахнулась: «Мёртвые не болеют». Так что это использование дорогостоящего казённого оборудования в личных целях и провоцирование вирт-зависимости. Но мне насрать.
— Я понимаю, что это опасно. Но в моей жизни было полно всякого опасного. Одним больше, одним меньше…
— Однажды твоё везение не сработает. И что тогда делать тем, кто тебя любит?
— Однажды все умирают, Нетта. Я не могу лежать, завёрнутый в вату. Я не ёлочная игрушка.
— Ты прав. И всё же… Знаешь, твоя дочь уже взрослая — но ей будет очень больно потерять тебя. Твой сын уже лишился матери. Он растёт в детдоме, но стать сиротой — это другое. Клюся, у которой всё сложно, но без тебя станет ещё сложнее. Дети интерната, возложившие на тебя все свои надежды. Это правда того стоит?
— Ты не упомянула себя.
— Я не имею значения. Меня просто не станет.
— Ты имеешь значение, — я обнял её за плечи, с наслаждением вдыхая запах волос. — Иногда мне кажется, что только ты и имеешь. Но посмотри на это иначе — любой человек может умереть в любой день. Просто так, от внутреннего несовершенства или несовершенства мира. Оторвался внутри тромб, отвалился от балкона кирпич — и опаньки, «безвременно-безвременно». Говно случается. Нельзя жить, считая шансы, это глупо и не работает. Вероятность смерти я всегда воспринимал как блондинка из анекдота про динозавров: или встречу, или нет. Пятьдесят на пятьдесят.
— У тебя всегда было плохо с математикой, — тихо засмеялась Нетта.
Она прижималась к моей груди, и от её смеха внутри меня что-то сладко вибрировало. Для чего так точна реальность капсулы? Лишний раз напомнить, как никчёмна моя?
— На самом деле, опасность довольно умозрительная. Если бы Сумерла хотела меня убить, у неё было на это полно времени. А Великий Балий вообще, на мой взгляд, страшилка.
— Я боюсь не того, что Сумерла или Балий захотят тебя убить.
— А чего?
— Что ты захочешь умереть сам.
— Вот тут не понял, — я отстранил от себя Нетту, поднял её лицо за подбородок и посмотрел в невозможно прекрасные янтарные глаза.
Она отвела взгляд, отодвинулась и уставилась в море.
— Ты чувствуешь себя несчастным, ненужным, бессмысленным и пустым.
— А, ну это у меня просто депрессия. Чего-то там с серотонином и дофамином. Микульчик объяснял, что в депрессии нет ничего стыдного. Это как диабет — не вырабатывается что-то в организме. Поэтому ты объективно в норме, а субъективно в жопе. Дурацкая химия дурацкого тела, тут я прям тебе завидую. Но таблетки справляются, я не склонен к суициду.
— Дело не в суициде. Если тебе предложат сделку, где ценой будет твоя жизнь, ты можешь согласиться.
— Прекрати, солнце моё глазастое, — я притянул Нетту к себе, — моя жизнь не годится на ценник. Она говна не стоит.
— Просто помни — есть те, кому ты важен.
***
— Ты, конечно, попрёшься?
— Откуда ты?..
— Просто сложила два и два. Ты слишком быстро перестал меня домогаться.
— Клюся!
— Не клюськай! Не в этом смысле домогаться, дождёшься от тебя. А просить отвести к Сумерле. Если такой упертый старый маразматик, как ты, отстал после первого отказа, значит, просто нашёл другой вариант. А кто у нас по кривым дорожкам горазд? Не азовкина ли лихованка? Не Фигля ли, блядво не вестное? Вот я её и спросила, керасть мухортую, необытную.
— И что Фигля?
— Запираться не стала. Ей-то что? Она ж себя в покойниках числит. Гордится даже, сиромаха нетребная. Вот только ей-то на тебя-то насрать, глупый старик. А мне — нет!
— Клюся…
— Не клюськай! Я уже настроилась нажраться на твоём юбилее! Сплясать на столе, лезть целоваться, наблевать на ковёр, нарыдать на плечо — что там ещё делают пьяные девушки? Твои поминки мне этого не заменят!
— Да что вы все как сговорились? Да кому я нафиг нужен!
— Мне! Мне ты нужен, мерзкий старикашка! Над кем я буду глумиться, если тебя не станет? Кто будет пялиться на мою задницу, делая вид, что он выше этого? Блин, Аспид, что за нафиг вообще?
— Успокойся, со мной будет Лайса.
— И что Лайса?
— У неё ножки красивые, но короткие. Я быстрее бегаю. Пока её доедят, уже смоюсь.
— Ну конечно, я прям сразу поверила… А кто «все» сговорились?
— Просто выражение.
— Не ври мне, противный пенсионер. Так, Настюха не в курсе, это точно. Она там с Эдуардом курлычет, тряся оперением, ей не до тебя…
— С Эдуардом? Курлычет?
— До койки у них вроде не дошло, если тебя это успокоит. Но щебечут уже на одной волне. И не говори, что я тебя не предупреждала.
— Предупреждала, — признал я, — а толку?
— Любовь зла, — согласилась Клюся, — вот хоть на меня посмотреть. Но кто же эти «все»? Ребятам бы ты не сказал, ты сволочь скрытная. Сына тем более пугать бы не стал. Лайсе на тебя насрать, у неё свой мужик дурней дурного. О, точно! Твоя воображаемая подружка! Нетта! Знаешь, ты бы иногда к ней прислушивался, что ли. Это самая разумная часть тебя.
— Чойта «воображаемая»? Это мой вирп.
— Их отключили пять лет назад, если ты не в курсе. Когда моя Аркуда попрощалась и исчезла, я рыдала три дня.
— Я знаю, но с Неттой вышла какая-то программная накладка, и она осталась. Да что я рассказываю, ты же её тоже видишь!
— Я и Дораму каждый день вижу, — возразила Клюся. — Но это не значит, что её персонажи реальны.
— Антон Спиридонович, можно?
— Джиу, ребята, почему бы вам разнообразия ради не заходить иногда в дверь?
— Эпический компонент! — сказала в сердцах Клюся. — Команда Джиу, лезущая в окно к Аспиду. Ну, теперь я точно видела всё. Может быть, я тоже персонаж чего-нибудь? Комическая девица небольшого ума, над которой ржут зрители какой-то из линий Дорамы? Нет-нет, не говорите мне, не хочу знать… Я, кстати, Клюся, ваш зритель.
— Тогда мы можем не представляться, — буркнул Степан. — Надеюсь, ты моя фанатка? Расписаться тебе на сиське?
— Обойдусь, спасибо. Не для тебя мои сиськи росли, мелкий. Но пара объяснений, Аспид, мне бы не помешала.
— Они идут с нами.
— Только я, — перебила меня Джиу, — у ребят другая задача.
— Не утопите нас ненароком.
— Ты в курсе? Ах, да, Дорама…
— Знаете, ребятки, я ни хрена не поняла, но я пойду с вами, — заявила Клюся.
— На кой чёрт ты нам сдалась? — ощетинилась Джиу.
— Тебя вот не спросила. Это мой личный Аспид, и я его никому не доверю! Поломаете, потеряете, забудете покормить…
— Может, тогда сразу пустим впереди оркестр? — скептически спросил Степан. — Чтобы все знали — цирк приехал!
— Забей, Стёп, — успокоила его Отуба, — все, кому надо, уже в курсе. Пусть идёт, если хочет. Может, ей тоже есть что спросить у Балия.
***
— Пап, а ты любишь маму? — спросил Миха, пока мы наблюдали, как его любимая девочка напропалую кокетничает с приятелем.
Я смотрел на это как-то иначе, чем раньше. Команда Джиу, расположившаяся в гостевых комнатах, поменяла мой взгляд на Дораму.
— Это сложный вопрос, Мих. Я не знаю, как ответить на него правильно.
— Тогда ответь честно.
Уел, мелкий.
— Вон твоя Ксюша, она любит этого Олега? Как ты думаешь?
Да, нехорошо вот так переводить стрелки. А что делать?
Миха насупился — ревнует.
— Они дружат, пап. Они вместе, потому что друзья. Вместе им легче.
— Вот и мы с твоей мамой были вместе, потому что так было легче.
— А потом?
— А потом ей стало легче без меня, чем со мной.
— Ты обиделся?
— Немного. На самом деле я сам в этом виноват. Я не очень чуткий.
— А мне с тобой хорошо, — сказал Миха, — я тебя люблю, ты самый лучший папа.
— Ну, выбирать-то тебе особо не из чего, — усмехнулся я и прижал его к себе. Крепко-крепко, как он любит.
— А если мама вернётся? Вы будете снова вместе? Я бы хотел, чтобы были…
— Не знаю, Мих. Пусть вернётся сначала, а там уж разберёмся как-нибудь.
— Она мне снится, пап. Часто. А тебе?
— Я не вижу снов. Уже давно.
— Это, наверное, скучно. Я всё время вижу.
— И что тебе снится?
— Всякое. Но я люблю, когда мама. Она говорит, что любит меня, и хочет вернуться, но почему-то не может. Это же не на самом деле, да?
— Нет, наверное. Но она, и правда, тебя любит и вернулась бы, если б могла.
— Ой, смотри, смотри, они всё-таки решили идти в тот подвал! — переключился на Дораму Миха.
Вполне возможно, что где-то там, непонятно где, действительно бродят сейчас по тёмному подвалу одинокие дети. Жаль, что я не могу забрать их сюда. Я бы всех забрал, у нас много места.
***
— Нетта, солнце, ты дуешься на меня, что ли?
Тишина.
— Нетта, ну хватит, что за детский сад.
Проекция появилась, но сидит и смотрит мимо. Действительно, обижается.
— Твоё здоровье, любимая моя галлюцинация! — я отсалютовал ей стаканом.
Наконец-то настал вечер, и я могу выпить. Ожидание этого момента даёт мне силы пережить день.
— А если бы я была галлюцинацией?
— Давно уже не вижу принципиальной разницы, — я рассеянно погладил кота, которого у меня нет.
За эти годы я так к нему привык, что почти чувствую мягкую шерсть ладонью. Может быть, однажды смогу потрепать по волосам Нетту. У неё такие красивые волосы!