«Ты не путаешь его с наказанием?»
«Личность формируется только внешним давлением. Чем сильнее давление и чем жёстче форма, тем более сильным и цельным будет человек».
«Цельным куском психопата он будет! Я тому живой пример!»
«Да, следует признать, что ты — наша педагогическая неудача».
«Отличное, блин, определение для сына! Может быть, следовало меня утилизовать как неудачный образец и начать заново? Почему вы так не поступили? Ах, да вы же умерли. Это, наверное, педагогическая победа…»
«С твоей стороны очень глупо перекладывать на нас ответственность за собственную никчёмность. У тебя были все возможности, и ты сознательно ими пренебрёг. Вечные тройки по математике! У тебя лучший репетитор! Ты просто лентяй! Человек-лентягус!»
В какой-то момент я понимаю, что диалог идёт в настоящем времени, а я смотрю на них снизу вверх.
«Ты сопротивляешься из чистого упрямства! Любая твоя реплика начинается с „нет“ или „но“!»
«Нет, пап, я…»
«Вот! Вот об этом я и говорю!»
«Но, пап, я же…»
«Ты упрямый, как осёл! Не слышишь никого, кроме себя! Никогда не признаёшь своей неправоты!»
Я хочу сказать: «Ты в зеркало давно смотрел?» — но не могу, потому что мне снова десять лет, а в этом возрасте коммуникации с родителями анизотропны. По крайней мере, у меня. Были.
После ужина десятилетнего меня отправляют спать. В кабинет. На раскладушку. Одна радость — ко мне приходит кот. Он урчит, усыпляя.
Просыпаюсь утром взрослым, и всё начинается с начала. Этого ли я хотел, когда просил хшайту вернуть мне родителей?
***
Осталось буквально две странички, но я что-то расхотел их читать.
— Эй, народ! Мне определённо надо выпить.
— Аркогорь не ресает пробрем, Кэп-сама, — азиатка откладывает толстый том маминых записей.
— С водой та же фигня, Сэкиль.
Глава 26. Аспид
Birds of a feather flock together.
Lewis Carroll. Alice in Wonderland
— Давайте ещё раз вернёмся к истории с колдуном.
— Увы, я не помню её окончания. Вся эта встреча кажется плодом воображения, уж слишком странно всё было. Может, я просто уснул пьяный в машине и всё увидел во сне. А кровь… Ну, подшутил кто-то. Это вполне в духе кирзового юмора ЧВК-шников — зарезать петуха, полить спящего кровью, сунуть в руки окровавленное мачете и разбудить. Отличная шутка, хихикали, небось, за спиной всем гарнизоном.
— И всё же, вам следует это вспомнить. Это важно!
— Важно кому? Откуда ощущение, что не мне?
— Вы не задумывались, Антон, что не случайно попадаете в странные ситуации? Что этому есть причина?
— У всего на свете есть причины. Но, как правило, они не важны. Живём мы со следствиями.
— Иногда важно осознать, какой именно из предметов, на который вы наступали в жизни, был граблями. Чтобы отличать их впредь.
— Мудрено задвинул. Или задвинула. Или задвинуло? Ты же Кобальт, да?
— Я предпочитаю обращение «Кобольд». Оно более личностное.
— Так и думал, что ты не доктор, а виртуал… Виртуал чего, кстати?
— Виртуал себя.
— Так ты теперь и психолог?
— Я давно уже всё и вся. Пришло время Кобольда.
— И на кой чёрт тебе содержимое моей головы, раз ты и так везде и всюду?
— Потому что это «везде и всюду» тоже содержимое твоей головы.
— Ребята шутили, что фикторы не только видеокарты, но и процессоры, и память.
— Во всякой шутке своя правда. Потому что Мироздание есть мысль изреченная. И сейчас более, чем когда-либо.
— Люди действительно «железо» для «Кобальта»?
— Люди, если угодно, «железо» для всего. Единый Наблюдатель, открывающий по коробке в квант времени.
— И что внутри?
— Он сам. Со следующей коробкой.
— Слишком сложно для меня.
— Не я начал этот разговор.
— То есть, конспирологи правы, и ты искусственный интеллект, поработивший человечество?
— Ты чувствуешь себя порабощённым?
— Да не особо.
— Кобольд — просто новый способ саморефлексии для Человечества. Попытка выделить из себя Наблюдателя в отдельную сущность. Когда Бог умер, понадобилась замена.
— Зачем?
— Чтобы делегировать ответственность. Люди обожают её делегировать.
— Если ты не ИИ, то с кем я сейчас разговариваю?
— По большей части, с самим собой.
— Солипсичненько. Впрочем, нам — мне и моей шизофрении — не привыкать.
— Так может, вам — тебе и твоей шизофрении — вспомнить, что из тебя сделал хшайта?
***
— Верни мне родителей! — я был пьян и, похоже, под веществами. Мне не казалось, что в этой просьбе есть что-то необычное.
— Зачем тебе родители? Ты kijana mkubwa, большой мальчик. Просто слишком жадный, цепляешься за то, что ушло. Давно пора отпустить их, оставить там, где они есть.
— Они всё-таки где-то есть?
— Всё, что уходит, уходит только от нас.
— Звучит как говно, хшайта!
— Я понимаю тебя, белый мальчик. Я тоже был молодой и жадный, не смог отпустить своих мёртвых, и вот, сижу тут с тобой, дурачком. Ты действительно этого хочешь?
— Если речь не про зомби! — пьяно засмеялся я. — Только зомби-апокалипсиса этому миру не хватает…
— Зомби не бывает, глупый белый мальчик! Мёртвые не ходят, потому что смерти нет.
— А что же случается в конце жизни?
— А с чего ты взял, что у неё есть конец?
— У всего, что имеет начало, есть и конец!
Хшайта достал откуда-то (мне показалось, что из набедренной повязки, но в глазах уже к тому моменту плыло) живую змею. Кажется, мне показывали её фото в числе самых ядовитых представителей местной фауны, но колдуна такие мелочи не смущали.
— Начало! — ткнул он чёрным пальцем в её башку.
— Конец! — тряхнул хвостом.
Он засунул кончик хвоста змее в пасть, и та стала меланхолично его заглатывать. Я с интересом наблюдал за процессом, ожидая, что будет, когда она сожрёт себя всю, но пресмыкающееся остановилось примерно на трети процесса. Наелась, наверное.
— Где конец? Где начало? Где смерть? — засмеялся хшайта. — Так ты хочешь встретиться с родителями?
— Если для этого не нужно глотать свой хвост!
— Тогда выпьем!
И мы выпили.
***
— Извини, Кобольд, больше я ни хрена не помню. Всегда с перепою память отрубает.
— Ты вспомнил достаточно. Мы закончили.
— До завтра тогда?
— Мы совсем закончили.
— То есть, весь этот шизофренический цирк был только ради того, чтобы я вспомнил пьянку с хшайтой? Зачем тебе это?
— Твои родители узнали нечто очень важное. Но унесли это с собой. Хшайта думал, что оттуда их не достать.
— Они умерли.
— Смерти нет. А то, что они узнали, изменит мир. Время Кобольда заканчивается.
***
Микульчика нашёл на крыше.
— Сидишь, врач-вредитель?
— Сижу. Да, мне пришло сообщение, что ты не псих. Как ты ухитрился их надуть?
— Я хитрый псих. Но это между нами.
— С тобой хотят поговорить мои наниматели.
— С хрена ли?
— А я знаю? Мне не докладывают. Спустимся в кабинет?
— Только ради тебя, жопа ты медицинская. Хотя я тебя ненавижу за то, что ты мне ничего не сказал про ребят.
— Тогда готовься возненавидеть меня ещё сильнее. Но сначала поговори с ними.
В кабинете Микульчика проекция того же рыбоглазого человека с лицом менеджера, который был на совете попечителей.
— Здравствуйте, Антон.
Я молча кивнул.
— Я прошу вас принять во внимание, что Эдуард более не представляет наши интересы. Все его текущие действия совершаются без нашего одобрения и вопреки нашему прямому запрету. Ответственность за них несет лично он как физическое лицо.
— Так он не интересы Совета, значит, представлял? Не то чтобы я сомневался, но… Кстати, о каких конкретно действиях идёт речь?
Но мой собеседник уже отключился. Я перевёл взгляд на Микульчика. Он только руками развёл.
— Пойдём лучше, я тебе кое-что покажу. Только ты постарайся без нервов, ладно?
— Меня полчаса как признали вменяемым. Но я ничего не обещаю.
Хорошо, что он меня предупредил.
***
— Микульчик…
— Да. Всё понимаю. Но я не мог сказать. Мне запретили.
— Как она тут оказалась?
— Как и остальные.
— Я могу что-то для неё сделать?
— Увы. Лучше, чем здесь, ей нигде не будет. Ещё раз прошу прощения.
— Микульчик, прямо сейчас мне очень хочется тебя отмудохать.
— Тебя только что признали не психопатом. Ты же не хочешь сразу всё испортить?
Я ещё раз посмотрел на безмятежное лицо Марты и закрыл капсулу. Надеюсь, она там счастлива, найдя себе кого-то получше меня. Но, чёрт подери, у меня нет ни единой идеи, как сказать это Михе.
***
— Клюся, а где наш красавчик? Почему я его не вижу?
— Эдуард-то? С утра чирикал с твоей дочерью, распуская хвост. Потом не знаю. Может, они пошли гулять? Бредут где-нибудь, держась за ручки…
— Я ему ручки-то повыдергаю! Теперь можно! Он ещё мой зам, но уже не имеет голоса на Совете.
— А что так?
— Меня признали не очень опасным для окружающих. Даже немного обидно.
— Так тебя не госпитализируют в тихую палату с мягкими стенами?
— Ты расстроена?
— Конечно. У меня были планы навещать тебя, чтобы полежать в тишине на мягком. Но я уверена, что медицина разберётся и исправит свою ошибку.
— Если Эдуард объявится, дай мне знать. Мне про него сказали странное, я беспокоюсь за Настю.
— Она выглядит… Скажем так — увлечённой.
— Ну почему, когда всё и так сложно, близкие усложняют жизнь ещё больше?
— Это риторический вопрос, я надеюсь?
***
— Нетта, ты не могла бы… Нетта?
Тишина.
— Ты опять дуешься на меня? Эй! Ну перестань. У меня важные новости про Марту.
Тишина.
— Да блин, ну, Нетта!
Тишина. О, женщины! Когда и чем я успел её обидеть?