— Разве не это пытался сделать Кобольд? Но благие намерения неизменно приводят в жопу. И ваши приведут туда же.
— Настя, он не поймёт. Они не поймут, — заявил Эдуард. — К чёрту, мы уже получили капсулы. Мы можем решить сами!
— Что не так с капсулами? — спросил я.
— Капсулы «Макара», — сказала Нетта. — Они предназначены для фикторов. Там твои ученики создали из детской мечты Дораму. Там твои боль и одиночество создали из вирпа меня.
— Это интерфейс воздействия на неориентированные топорогии, — добавила Сэкиль. — Я их программировара. Теперь, когда твои родитери законсири свой труд…
— Мои родители убиты.
— Поэтому их нисего не отврекаро.
— Пойдём, Настя, мы, в конце концов, не обязаны их спрашивать, — сказал Эдуард. — Надеюсь, Антон Спиридонович, однажды вы поймёте, что мы были правы.
***
— Давай, доська, — сказала Сэкиль.
— Степан, пора! — девочка обращалась куда-то в пространство, наверное, они с приятелем подключены к проекции.
Пол вздрогнул. Что-то гулко хлопнуло, зашумела вода.
— Как будто трубу прорвало, — сказал Иван.
— Натаса всё знает про трубы!
— Джиу, но зачем? — спросил жалобно Эдуард. — Ведь ты же наша! Ты была частью Дорамы! А здесь ты просто травмированный ребёнок — бросивший отец, вечно занятая мать, сдавшая тебя нам на передержку, как ненужного котика…
— Мои травмы — это и есть я. И я люблю свою мать.
— Боже мой! Джиу! Вот теперь я реально твоя фанатка! — заявила Клюся. — Распишешься на сиське?
Шум воды приближался.
— А как становятся Хозяевами? — спросил я нейку.
— Боль, которая никогда не уходит. Смерть, которая ничего не меняет. Страдание, которое никогда не заканчивается.
— Надеюсь, пить при этом диагнозе можно?
— Всё смеёшься, Аспид?
— Не плакать же.
***
В этот момент что-то случилось. Моя голова превратилась в фонтан огня и боли, непереносимого и прекрасного, бессмысленного и необходимого, окончательного и изначального, случившегося со мной, но без меня. А потом я умер, но это ничего не изменило. Только мир вокруг стал цветным.
Я уже и забыл, как он выглядит в цвете.
— Что случилось, пап? На тебе лица нет…
— Прозвучит странно, но я, кажется, застрелился.
— Эх, Кэп-сама, — сказала грустно Сэкиль, — сто зе ты так?
— Ну что, Сумерла, теперь я готов?
— Зачем тебе это, Аспид? Ты же человек Кобольда.
— Знаешь, нейка, я ничей человек. Кобольд, Дорама, государство, человечество — им нужно всё и плевать на цену, потому что заплатят другие. А мне нужны просто мои ребята. Те, что в капсулах, те, что в «Макаре», и те, что однажды окажутся в нём, потому что идти больше некуда. Кто их защитит, если не старый, злой, больной, сумасшедший Аспид? И мне не плевать на цену, потому что я готов заплатить только собой.
— Я с тобой, — взялась за мой локоть восхитительно материальная Нетта. — Хозяину обязательно нужна нейка.
— Вот у вас манера нежить плодить, — вздохнула Сумерла. — Нешто обычных людей мало?
— Эй, — сказала Клюся, — всё это очень увлекательно. Но ещё немного, и мы тут просто потонем.
— Выход там, — махнула рукой Сумерла, — а мне пора. Сегодня двери керсты откроются, и мы с Балием уйдём вместе.
— Можно, я останусь, матушка Сумерла? — спросила Фигля.
— Решилась, заложное дитя?
— Да, матушка Сумерла. Я и ненужная, и ничья, и не живая, и не мёртвая. Кому, как не мне, на Калиновом мосту сидеть, над рекой Смородиной ногами болтать? Нельзя месту пусту быть, заведётся дрянь какая.
— С этим к нему теперь, — показала на меня нейка. — А мне пора.
Эпилог
Everybody has won, and all must have prizes.
Lewis Carroll. Alice in Wonderland
— Отец!
— Я этот человек.
— Дальше тянуть нельзя!
— Настя, может, вы как-нибудь сами?
— Чёрта с два! Решение должен принять ты. Все ждут. Ты что, не понимаешь, как это важно?
— Дочь моя!
— Я эта женщина.
— Вот именно сегодня надо всё решить?
— Я, как орёл к Прометею, каждый день прилетаю и клюю тебе мозг.
— Орёл клевал печень.
— В твоей слишком много виски. Итак, тебе не надоело?
— Надоело.
— А уж мне как надоело! Так может, ты уже примешь решение? Нетта, ну хоть ты скажи ему!
— Антон, она права. Время игнорирования истекло.
Нетта подошла сзади, обняла меня, скрестив руки на животе и положив подбородок на плечо. Сердце моё дало сбой и заколотилось быстрее. До сих не могу привыкнуть.
— Ладно, вы повергли мою неспособность принять неизбежное. Я выберу.
— Нетта, спасибо! — воскликнула Настя. — Ты почти превратила моего отца в человека. Как в кино — «Красавица и Чудовище», второй сезон, версия Тима Бёртона. Итак, отец, внимательно слушай и не говори, что не слышал. Воспитанники скинулись карманными деньгами, вышло немного, но Клюся добавила. Выпускники собрали побольше, им Кобальт выплатил, наконец, компенсацию, теперь они могут до конца дней своих плевать в потолок, и благодарны тебе, что не в крышку капсулы. Антонина хотела внести в общий котёл какую-то сумасшедшую сумму, она на тебя после возвращения Виталика чуть не молится. Еле отговорили.
— Молодцы!
— Не отвлекайся. Городская администрация выделила зал, так что на аренду тратиться не придётся.
— Они же терпеть меня не могут!
— Непублично — да. Но им проще улыбаться и махать, чем объяснить, за что именно. Ты же теперь фигура почти мистическая. Итак, на зале мы сэкономили, что высвобождает нам ещё…
***
Я слушал её рассуждения и смотрел, как она смешно, совершенно по-матерински, сдувает прядь с носа. Я балдел от запаха волос Нетты и от того, что её острый подбородок так ощутимо давит мне на плечо.
— …Лайса скидываться не стала, сказала, что у неё для тебя отдельный подарок будет. Эй, ты слушаешь?
— Лайса. Подарок, — послушно повторил я.
Лайса на меня в глубокой парадоксальной обиде, характерной для женщин, которые получили, что хотели, только чтобы понять, что хотели не этого. Иван пришёл в себя. Иван ушёл от неё. Сел в автобус — и только его и видели. Мне он тоже спасибо не сказал, но мне и не надо. Спасибо надо говорить Фигле, она теперь, как сама шутит, «при мёртвой воде буфетчица».
— Микульчик тоже сам по себе. Он только хихикает и подмигивает, это вообще нормально, пап?
— Это примерно ноль семь сухого, не обращай внимания.
— А по нему и не понять!
— Талант, что тут скажешь. Не то, что я.
— Ты тоже довольно убедительно притворяешься, не скромничай. Но я всё равно в курсе.
— Прости.
— Ничего, я смирилась с психопатическим отцом-нарциссом. Переживу и отца-алкоголика.
— Настя! — укоризненно сказала Нетта.
— Ладно-ладно, это наша семейная шутка. Не надо его защищать от меня, я не кусаюсь.
***
Настя немного демонстративно не включает Нетту в понятие «семья». Марту, с которой мы развелись и живём врозь, включает. Ходит в гости, гуляет с ней и Михой, общается, обсуждает меня, у них постоянно общие активности. С Неттой — ровно, благожелательно, отстранённо. Может быть, потому что Марту я не люблю.
Наш наконец-то состоявшийся развод не отнял, как это бывает, а вернул Михе семью. Теперь у него есть мать, с которой он живёт в городе, и есть «Макар», в который он бежит играть и общаться. Со мной и с Ксюшей. Она хорошая девочка и его ровесница, хотя выглядит старше. Девочки быстрее растут. Нетту он принял как данность, наверное, потому что она была рядом всю его жизнь. Её больше нельзя пробежать насквозь, зато у неё можно сидеть на коленях.
— Нетта, как мы теперь? — спросил я тогда, держа за руки и боясь отпустить.
— Теперь я могу сказать, что люблю тебя. А ты можешь решить, что тебе с этим делать. Я не исчезну, если ты от меня откажешься. Я исполнила «мечту Пиноккио» — я настоящая девочка. Больше попла́чу — меньше пописаю.
— Не могу обещать, что тебе никогда не придётся плакать, я токсичный мудак. Но точно не по этому поводу.
С тех пор мы вместе. Все это как-то приняли, кто легко, кто не очень. Клюся, например, долго молчала и избегала меня. Но однажды пришла.
***
— Скажи мне, Аспид, — спросила девушка, — только честно. Ты, правда, теперь Ископаемое Древнее Говно, типа Балия? Дошутилась я, дразня тебя старикашкой?
— Не знаю, Клюсь. Я не стал старше, не стал умнее, определённо не стал более приятным человеком. Я даже пить меньше не стал. Просто разменял немного себя на немного боли.
— Немного?
— Ладно, довольно много, — признался я.
Теперь я снова вижу сны. Но не рад этому. Там ко мне серыми вспышками флешбэков возвращается память Кэпа. Того, что застрелился в безумной замкнутой топологии пространства, созданного из моих подавленных воспоминаний и непережитых комплексов. Слепка с меня, который создательница «Кобальта», гениальная Сону Сэкиль, сняла капсулой и отправила искать мёртвых родителей, а он взял и утонул в своих проблемах. Да так глубоко, что утащил и тех, кто за ним пришёл. Я всё-таки сильный фиктор.
И да, это больно.
— Знаешь, в боли главное не интенсивность, а регулярность. Так что мне почти не стало хуже.
— Зато у тебя теперь есть Нетта, а у меня нет тебя.
— Я вот он, Клюсь.
— Не клюськай! Ты лишил меня удовольствия называть тебя паршивым старикашкой, обломщик! Потому что это стало похоже на правду!
— Извини, возраст берёт своё.
— Ладно. Я на вас зверски злилась.
— Я догадался.
— Знаешь, для меня это тоже была тоже коробка Шрёдингера.
— Что?
— Наши отношения. Которых не было. Коробка в которой кота отродясь не сидело, но, пока она закрыта, можно фантазировать, какого он цвета. Нетта её открыла.
— Клюся…
— Не клюськай! Дай сказать! Я знаю, что у нас ничего никогда не могло быть. Я и не хотела, чтобы у нас что-то было. Если бы я этого хотела, оно бы случилось, не такой уж ты стойкий, как притворяешься. Но это бы всё испортило, мне больше нравилось «а если вдруг». Нравилось дразнить, зная, что ты не поведёшься. Ты был пластырем на моих ранках. Пластырем, который я всё время дёргала, чтобы сделать себе больно, но при этом не отдирала, чтобы не пошла кровь. Даже не думала, каково при этом тебе. Та ещё сука, правда?