Звонила мать. Только этого не хватало. Отношения с родительницей всегда были натянутыми, и говорить с ней сейчас хотелось меньше всего. Но если промолчать, а она потом узнает от кого-то (а узнает мать точно, хотя живет в другом городе), то будет выносить мозг с такой силой, что жить не захочешь.
— Привет, мама.
— Ты что, пьяная? Голос какой-то вялый.
Мать всю жизнь проработала бухгалтером, но нюх у нее был, как у полковника ФСБ.
— Лекарство приняла, — соврала Лера. — Снотворное. Володе стало плохо и его увезли…
— Сердце? — ахнула мать. Зятя она любила едва ли не больше, чем родную дочь.
— … в психиатрическую больницу, — договорила Лера.
Воцарилась пауза, во время которой мать, похоже, пыталась переварить информацию и увязать в сознании образ собранного, вежливого, всегда доброжелательного Володи с образом чокнутого психопата.
— Он что… в депрессии был? — спросила мать, наверняка думая о том, что Володя оказался скрытым алкоголиком.
— Помутнение случилось. Ножом размахивал. Меня чуть не ранил.
Мать принялась причитать, говорить, что он, наверное, переутомился (читай — жена заездила), много работал и так далее. В конце она уже довольно спокойно поинтересовалась:
— А полиция? Заявление писать надо? Его что же, судить будут?
— О чем ты говоришь, мам? — взмолилась Лера. — Какое заявление? Ничего же он не сделал в итоге. Обследуют, лечение назначат.
Но никто Володю не лечил. Утром Лере позвонили из больницы и нарочито скорбным голосом сообщили, что ее муж ночью скончался от инфаркта миокарда.
Так в тридцать три года Лера стала вдовой.
На четвертый день после похорон она осталась в доме одна. До этого момента с ней рядом всегда кто-то был: мать (хотя лучше бы ее не было), двоюродная сестра Юна, лучшая подруга Наташа. Утешали, помогали, поддерживали.
Когда все ушли, в доме стало слишком тихо. Такую тишину не заглушишь ни музыкой, ни телевизором. Это молчание осиротевшего дома, оно давит с такой силой, что закладывает уши, словно на большой глубине, и спасения от него нет и быть не может.
Сотовый пиликнул, извещая, что пришло сообщение. Лера взглянула на экран и, увидев, от кого оно, отключила телефон.
Она сидела в доме, как в утробе гигантского животного, и чувствовала себя так, как и должен чувствовать человек, жизнь которого разом рухнула, похоронив его под обломками.
Коньяк в эти дни помогал лучше всего остального, и она привычным жестом взяла бутылку, плеснула золотистое снадобье в пузатый бокал. С выпивкой в руке подошла к большому панорамному окну, которое выходило в поле.
Стоял октябрь, темнело рано, и поле перед ней тонуло во мраке.
«Если бы мы остались в городе, может, было бы легче», — подумала Лера.
Они с Володей переехали сюда прошлой зимой, в безумной надежде начать новую жизнь и спасти свои отношения. Первые месяц — два казалось, что это было правильное решение, а потом все стало еще хуже. Володя замкнулся, они отдалились друг от друга настолько, что могли не разговаривать неделями.
— Ты уверена, что Володя ничего не знал? — шепотом спросила Наташа на днях, убедившись, что их никто не слышит.
— На все сто. Да если бы и… Ему до меня дела не было, говорила же.
Но на самом деле, увидев Володю с ножом на пороге спальни тем вечером, Лера подумала именно об этом: муж оказался в курсе ее интрижки и хочет убить из ревности. Правда, уже спустя секунду стало ясно, что это не так.
Парень, с которым у Леры завязался роман, был ее коллегой, и оба знали, что их отношения пусты и несерьезны. У обоих были семьи, и эта связь была для него способом развлечься, а для нее — попыткой убежать от одиночества и забыть о проблемах. Зачем он написал ей сегодня, Лера не знала и знать не желала. Для нее эта страница была перевернута.
Внезапно в темноте вспыхнул огонек. Приглядевшись, Лера поняла, что в одном из окон дома напротив зажегся свет. Не электрический, кажется, а от свечи — слишком он был неверным, зыбким.
«Кто там может быть? Неужели эти руины все же кто-то купил?» — подумала Лера, сделав глоток.
«Руины» были старой помещичьей усадьбой — два этажа, массивные колонны, белые стены. До революции это был роскошный господский дом. Потом, в советское время, когда создали колхоз, в здании размещался Дом культуры, но после того, как директор заперла в одной из комнат пятерых детей и пыталась сжечь их живьем, его закрыли, и с той поры усадьба пустовала.
— Детей спасли? — поинтересовался Володя у риелтора, который рассказал им эту историю.
— Один ребенок все же погиб. А директор повесилась в своем кабинете.
Теперь колхоза не было, но деревня осталась. Бывшие колхозные поля выкупил предприимчивый человек, стал продавать землю под застройку.
— Место — отличное, поселок элитный, — нахваливал риелтор. — От города — двадцать километров, всего ничего. Дороги новые, все коммуникации, проводной интернет, охраняемая территория. Кругом красотища: лес, речка. Продажи участков только стартовали, поэтому хорошая скидка.
Лера с Володей продали городскую квартиру и стали строить дом. Володя был проектировщиком, так что проект придумал самостоятельно, сам же и стройкой руководил. Дом был двухэтажный, просторный, с камином и витой лестницей. Меньше чем за семь месяцев строительство завершилось, и Новый год они отмечали уже в новом доме.
Многие участки по соседству тоже раскупили: некоторые дома были достроены, где-то работы еще шли. Володя, интроверт по натуре, решил купить землю именно здесь, на краю поселка, потому что отсюда было ближе всего до реки и дальше от трассы, да к тому же соседи — только с трех сторон (а пока — вообще лишь с одной, другие не успели купить). С четвертой стороны, меньше чем в километре, красовалась некогда прекрасная усадьба, стоящая посреди поля.
Лере до нее дела не было, зато Володя был одержим старым домом.
— Лерусь, как ты не понимаешь, там все историей дышит, — говорил он. — Я мог бы отреставрировать усадьбу, и жила бы ты аристократкой!
Но мечтам не суждено было сбыться: документов на усадьбу не имелось, оформить землю в собственность возможности не было, и Володе пришлось отступиться. Оставалось лишь любоваться осыпающимися белыми стенами из окна.
Сейчас Лера стояла там, где часто стоял Володя, глядя вдаль.
«Интересно, он ходил туда?» — пришло ей в голову. Муж никогда не говорил об этом. Да Лера и не спрашивала. А все же интересно, кто там блуждает впотьмах, со свечой в руке?
При мысли о том, что кто-то может забраться туда на ночь глядя, ей стало не по себе, и Лера отошла от окна, задернув шторы.
Легла она поздно и заснула почти сразу, спасибо коньяку. Среди ночи проснулась от жажды и поплелась на кухню. Голова побаливала, во рту был противный привкус.
Вернувшись в спальню со стаканом воды, Лера бросила взгляд в окно, которое выходило туда же, куда и окно гостиной — на старый дом. Свет там по-прежнему горел.
Наутро она отправилась на работу, хотя ей разрешили отдохнуть две недели. Но оставаться одной дома было еще хуже, поэтому Лера прервала свое затворничество. Коллеги смотрели сочувственно, выражали соболезнования, а она гадала, многим ли из них известно о том, что ее муж умер в психушке.
Он — мужчина, с которым у Леры случилась интрижка — заглянул перед обедом со стаканом кофе в руке.
— Я звонил. И писал тебе. Почему не отвечала?
Лера, ничего не говоря, смотрела на него долгим взглядом.
— Что ж, ясно. — Он вылил кофе в цветочный горшок, смял стаканчик и швырнул его в урну. — Понял, не дурак.
— Спасибо.
— Хоть друзьями-то остаться можем?
Она улыбнулась, и он вернул ей улыбку. Он был неплохим парнем, им было хорошо вместе, но сейчас, глядя на него, Лера постоянно думала, что слишком мало сделала для того, чтобы понять мужа, как-то уладить все. Предала его, слишком рано опустила руки. А теперь уж ничего не исправить.
Рабочий день пролетел быстро, и, въезжая в ворота поселка, Лера спросила у охранника, не купил ли кто-то старую усадьбу.
— Нет, — был ответ. — Никого там нет.
— Может, мальчишки или местные пьяницы залезли?
Сторож жил в соседней деревне, и слова Леры произвели на него весьма необычное впечатление:
— Да вы что! — Всплеснул он руками. — Кто же из местных туда сунется-то? Миллион дай — не пойдут. Тем более ночью!
Сзади посигналила следующая машина: автомобиль Леры загораживал проезд. Ей очень хотелось расспросить охранника подробнее, но нужно было ехать.
Вечер прошел по расписанию, к которому Лера уже стала привыкать: ужин из полуфабрикатов, коньяк, ванна, кровать. А еще она раз за разом смотрела в окно. В старом доме горел свет. Что бы ни говорил охранник, там точно кто-то был.
Прошел четверг, за ним минула и пятница. Лера старалась привыкнуть к своему одинокому житью, не давая себе думать о том, что это, может быть, надолго. Или даже навсегда.
В субботу они с Наташей встретились в городе, погуляли по парку. Посидели в кафе.
— Ты как? — спросила подруга, когда все безопасные темы закончились.
— Хуже не бывает, — не стала скрывать Лера. Да от Наташи и не скроешь.
— Ты ни в чем не виновата. Он сам в последнее время вел себя как…
— Перестань. Он ребенка хотел, а я сделала аборт. Потом, когда я поняла, что готова родить, мы пытались, ничего не получалось, но он ни разу меня не упрекнул. Я сама себя грызла, но он — никогда. Когда стало ясно, что ничего не выйдет, что я сама себе организовала бесплодие, опять же не он устраивал истерики и скандалы на ровном месте. Володя любил меня, а я все время испытывала, топтала его чувства.
— Может, отчасти и так, но ведь именно мы, женщины, острее переживаем невозможность иметь детей, потому он и реагировал спокойнее, — заметила Наташа.
— Наверное.
— Вам не стоило переезжать за город. Ты городская девчонка. Тут, среди людей, рано или поздно пришла бы в себя.
— Однако это была моя идея — сменить обстановку. Я в который раз все испортила.