на в Россию по дипломатическим каналам.
После массовых и отнюдь не мирных акций арабского населения Лондона, английский парламент принял решение присоединиться к общеевропейской резолюции, и палате лордов ничего не оставалось, как лишить Каракатаева рыцарского звания.
Художественно-промышленные корпорации нашли момент подходящим для атаки на фотографический проект изнутри страны. Государственный искусствовед первого ранга Квакшин опубликовал установочную статью об эклектичности и антинаучности фотографической авантюры. Вслед за ним мелкая сошка — искусствоведы второго и третьего ранга — принялись копаться в необъятном сайте проекта «Черный квадрат». В результате стали появляться одна за другой публикации, где доказывалась не только художественная несостоятельность проекта, но и шла речь о безнравственности и кощунственности. Ибо недопустимо впечатывать в один сатанински-черный объект репродукции изображений Христа и святых угодников наряду со всякой неприличной ерундой, обнаженной натурой и бессовестной омерзительной порнографией. Все это оскорбляло религиозные чувства верующих, только в данном случае уже не мусульман, а православных. Далее все шло по накатанной схеме. Собрания прихожан при храмах подали серию жалоб, они пошли по инстанциям, и церковная прокуратура нарядила свою комиссию для расследования инцидента. Как говорится, факты подтвердились, и карающая десница начала действовать.
Только тут художественные гиганты поняли, что, нападая на конкурентов, заодно подпилили и тот сук, на котором сидели сами. По всем церквям дьяконы утробными голосами выводили: «Черному квадрату — анафема!», и им печально вторили хористы. То, что за этим следовало «Ересиарху болярину Каракатаеву анафема», никак не проясняло широкой публике, какой именно «Черный квадрат» имеется в виду.
Живописные корпорации спохватились. Эмиссары Русского музея и Эрмитажа срочно проводили беседы с иерархами Церкви и настоятелями храмов, но натолкнулись на глухое сопротивление. Мало того, что коррекция формулы «анафемы» на ходу считалась невозможной, выяснилось, что большинство священников, да и прихожан тоже, пребывает в убеждении, что все «Черные квадраты» одним миром мазаны. Разъяснительные передачи по телевидению ничего не дали, и на всю эту затею пришлось махнуть рукой.
На всякий случай было учинено освящение имеющихся в музеях вариантов живописного «Черного квадрата», и злые языки распустили слух, что при кроплении картин святой водой было слышно негромкое шипение.
На фотографов и их предводителя описанные события не произвели ни малейшего впечатления, а только прибавили им популярности. В народной же памяти вся эта история отложилась под названием «фотографическая смута».
Тем временем исламские аналитики добрались в своих изысканиях до «Черного квадрата» Малевича и сочли его тоже сомнительным.
Когда ФСБ выловила несколько человек с «поясами шахидов» не только рядом с фотографической мастерской, но и на входе в Русский музей, последовала реакция на государственном уровне. Всем мусульманским странам был разослан меморандум, где гарантировалось, что ни «Черный квадрат» Малевича, ни одноименный фотографический артефакт изображений Аллаха не содержат, и вообще ни малейшим образом не затрагивают интересы ислама. Вслед за тем с аналогичными разъяснениями к мусульманским иерархам обратилась Православная церковь, и восточные страсти стали понемногу угасать.
Меморандум правительства, где и фотографический, и живописный «Черный квадрат» фигурировали на равных правах, окончательно закрепил статус фотографии как государственного вида искусства. Цель была достигнута, и проект себя исчерпал. Оргкомитет судил да рядил, как бы наилучшим образом организовать закрытие проекта, но он завершился сам собой. Ночью, во время экспонирования очередного изображения, с порядковым номером 32712, над фотопластинкой начало разгораться яркое белое свечение, вскоре ставшее нестерпимым для глаз, и стало нарастать неприятное для слуха низкочастотное гудение. Дежурный фотограф, повинуясь естественному инстинкту, отступил на несколько шагов, и это его спасло. Свечение приняло форму ослепительного светового столба, ударившего в потолок с треском и свистом, и фотограф остался в полной темноте.
На рассвете члены оргкомитета осмотрели место происшествия. От увеличителя и стола остались обломки, в потолке зияла дыра с обугленными краями. Дело происходило в мансарде, и, слава богу, наверху людей не было. Сквозь дыру в потолке был виден голубой пятачок неба — заряд санс-энергии пробил чердачное перекрытие и, разворотив кровельное железо, надо полагать, улетел на свидание с Великим Вакуумом.
Проект «Черный квадрат» был закрыт вполне убедительно, Каракатаев с помощью товарищей вывез накопившийся архив в свою личную мастерскую — и вовремя, потому что вечером того же дня мастерская проекта взлетела на воздух. На этот раз все произошло самым обыденным образом, без аномальных явлений. Специалисты из ФСБ собрали в полиэтиленовый мешочек остатки шахида и его пояса, и дело было закрыто.
Во время этого события фотографы в ближайшем кафе уже вовсю праздновали окончание проекта. Подвыпивший Хосе Мария провозглашал тосты в честь санс-энергетики и субстанций ибуки:
— Все получилось блестяще, это замечательный, небывалый успех! Я предвидел такую возможность, но не надеялся, что выйдет так здорово!
— Что же ты, засранец, нас не предупредил? — мрачно спросил Каракатаев.
— Я предупреждал! Все время предупреждал! — возопил Хосе Мария. — Но вы меня никогда не слушаете!
Оставался еще один вопрос, касаться которого никому не хотелось, но все же он в конце концов прозвучал:
— Будем ли мы предъявлять наш «Квадрат» танкам?
Каракатаев выпил рюмку водки и закурил. Пауза затянулась, но все упорно ждали ответа.
— По-моему, дохлый номер, — наконец проворчал Каракатаев. — Ждать от «Черного квадрата» чего-то разумного — глупо.
И все с ним согласились.
СТОЯНИЕ НА СЕСТРЕ
Летом года сто пятьдесят первого от сотворения «Черного квадрата» танки, самоходки и бронетранспортеры продолжали свое планомерное шествие в сторону Петербурга.
Полковник Квасников, поняв, что этот «железный поток» есть проблема многоаспектная, старался не упустить никаких мелочей, которые могли бы хоть что-то значить в его битве с Непостижимым. Кто не учит уроков, тот не пьет шампанского. Потому, услышав от студентки, что железо ждет какого-то слепого художника, он не поленился послать запрос в аналитический отдел, существуют ли слепые художники и кто они такие. Притом, что этой чокнутой девице он, конечно, не доверял, ибо не доверял вообще никому.
Не пренебрегал он и консультациями физиков и металлургов, но от них было мало проку. Все твердили одно и то же — интересующие полковника явления их наукой не определены и не исследованы.
Но главным образом он был занят выбором места, где можно было бы жестко остановить нашествие дикой орды кочевого железа. Карту Карельского перешейка он уже знал наизусть до мельчайших подробностей и мог бы, как тот самый слепой художник, нарисовать ее с закрытыми глазами.
По расчетам полковника, к осени танки должны оказаться на подступах к Сестрорецку, и здесь-то он и решил дать им последний и решительный бой. Выбирая место для организации обороны, полковник понял, что лучшего рубежа, чем когда-то существовавшая линия Маннергейма, не найти. Этот старый белогвардеец дослужился до генерала как-никак в русской армии и в стратегии кое-что смыслил. Только теперь эту линию предстояло защищать «с изнанки», от нападения с финской стороны.
Полковник решил соорудить гигантский противотанковый ров, можно даже сказать — противотанковый каньон, используя русло реки Сестры. Пробы грунта в нужных местах оказались песчано-илистыми, так что танки во рву будут не только тонуть, но и вязнуть. Если они попытаются обойти препятствие справа, то будут вынуждены идти вдоль границы болота, которое выведет их прямехонько в Финский залив, а если слева — то уткнутся в систему мелководных озер с илистым дном, которое мигом засосет все это железо. Таким образом, противник попадет в «котел» и будет вынужден отступать прямо назад, причем неизбежно возникнут столпотворение и давка.
Изложенную диспозицию полковник отправил в Москву, и она была одобрена. Инженерные войска приступили к работе.
Хотя начальство полковника пока не санкционировало взрывные способы действия, он предвидел такую возможность и приказал саперам готовить мощные заряды пластиковой взрывчатки с детонаторами, не содержащими металлических деталей. Среди подрывников нашлись замечательные умельцы, и они все сделали наилучшим образом.
Мирное население из окрестностей будущего поля боя было бесцеремонно эвакуировано.
Точно в соответствии с расчетами полковника танки вышли к рубежу обороны первого сентября и не спеша заняли плацдарм, готовясь к предстоящему наступлению. Машины остановились у края рва, и ни одна из них не проявила склонности спрыгнуть в девятиметровую глубину, где текла мутная илистая вода. Зато несколько бронетранспортеров вполне грамотно отправились влево и вправо вдоль рва на разведку, исследуя возможности обхода препятствия. Определив таким образом границы доступной территории, машины выстроились правильными рядами и остановились.
Полковник надеялся, что в своем неудержимом стремлении вперед танки начнут суетиться и тыкаться куда попало, но просчитался. Это старое железо умело быть рассудительным. Машины совершенно успокоились и выглядели так, будто наконец-то достигли желанной цели.
Возобновились разнообразные попытки разрешить конфликт мирным путем.
Полковник снова допустил к танкам художников, а затем и фотографов, но на этот раз ограничил их во времени. Фотографы все-таки предъявили свой «Черный квадрат», на который машины не обратили ни малейшего внимания.
Потом прибыли ветераны в мундирах, увешанных орденами, многие — в генеральских чинах. Одни уговаривали ржавую технику образумиться и не позорить свое славное боевое прошлое, другие пытались приказывать — и совершенно безрезультатно.